— Во имя розы, креста, храма и меча я пришел забрать отсюда брата нашего, Генриха.

Князь очень удивился, но Годьерна понимающе кивнула. В эту минуту появилась Мелисанда. Она хотела было возразить, но Вальтер, выбросив руку вперед, приветствовал ее по-римски. Королева сжала губы, нерешительно посмотрела на Генриха.

— Он имеет право! — крикнул Амальрик, стоявший у окна.

Выйдя во двор, Вальтер взял Генрихова коня под уздцы. Оба вскочили в седла; кони, гулко топоча, сделали круг по двору и промчались через ворота башни Давидовой. Отряд Генриха следовал позади.

Оглянувшись, Генрих увидел, что мост медленно поднимается, — громко скрежетали тяжелые цепи.

— Зачем ты меня увел оттуда? — спросил Генрих.

— Пускай короли дерутся между собой, а мы, священнослужители и рыцари, должны охранять свои владения.

— Но ведь я не ваш! — вскричал князь.

— Будешь нашим! — ответствовал Вальтер.

И они на всем скаку влетели во двор обители тамплиеров.

Вокруг дворца и храма все было объято тишиной и покоем. Медленно затворились за всадниками огромные ворота, выходившие на площадь Морию; слуги тщательно заперли их на все цепи и засовы. Повседневная мирная, благочестивая жизнь рыцарей-храмовников шла своим чередом, ничто в их подворье не напоминало о том, что над Иерусалимом сгущались тучи.

Генриха снова провели к великому магистру. Тот пригласил князя сесть, а сам, расхаживая по комнате, начал тихим, ровным голосом рассказывать о цели и назначении ордена храмовников, о недолгой его истории, о его нынешнем и грядущем величии.

— В эту самую минуту, — говорил магистр, — к Иерусалиму приближается его законный король, который намерен подвергнуть город разграблению, осадить родную мать и брата, запершихся в башне, что воздвиг псалмопевец, отец Соломона. А мы в нашей уединенной обители живем, посвятив себя служению господу и людям. Нам, я знаю, ничто не грозит, ибо рядом с королем Балдуином находится его друг и наш брат, Гумфред де Торн. Когда бы мы повсюду имели преданных людей, исчезли бы раздоры с лица земли.

— Цель наша, — продолжал он, — состоит не в уходе за недужными, не в охране паломников и даже не в борьбе с мусульманами. Творить благие сии дела — высокая честь, но мы стремимся к еще более высокой. Наша цель установись мир на земле, ради того и трудимся мы все сообща. Неисповедимою волей промысла божьего мы поставлены охранять эти места, где скрестились все пути, где собираются короли всех стран. Недавно побывали тут кесарь и французский король, многие епископы и рыцари. Отсюда мы можем наблюдать и постигать все. Здесь пред нами открываются движущие силы всех событий, и мы можем направлять их по своему усмотрению.

Генрих не очень понимал, к чему клонит магистр. Полный впечатлений день подходил к концу, однако жара не спадала, чувствовалось знойное дыхание пустыни. Меж дворцом тамплиеров и городской стеной был небольшой садик; Генрих слышал, как Тэли и Герхо бегают там по откосу и весело перекликаются. Они затеяли стрельбу в мишень, укрепив ее на стене. Голуби Бертрана де Тремелаи уже спали за окном в устроенных для них домиках с сетками вместо крыш. «Зачем их держат взаперти?» — подумал князь. Птицы то и дело просыпались, тихо и нежно воркуя, как дитя, пробуждающееся в постели у матери. От жары у Генриха мутилось в голове, из речей магистра он понял только одно — ему надлежит вступить в орден тамплиеров и вместе с ними споспешествовать установлению божьего мира на земле. При этой мысли он улыбнулся. Вспомнились ему ятвяги, пруссы, литвины, поморяне, датчане, саксонцы, мадьяры, галичане и как их там еще, этих соседей Польши, вспомнились раздоры между братьями. И, будто тень, промелькнула мысль о его собственном назначении.

— Мы — великая сила, — говорил магистр Бертран.

«Что ж, воспользуемся этим, — думал Генрих. — Все, что придаст мне силу, укрепит меня и возвысит, — все на благо. Говорила ведь сестра Рикса, что в их краях о человеке, побывавшем в Святой земле, складывают легенды. Вот и я вернусь из паломничества, окруженный ореолом святости, могущества. Пускай же и я буду отмечен белым облачением и красным крестом. А все их обеты я давно уже дал себе сам и намерен исполнить. Почему же мне не стать рыцарем Храма?»

Но магистру Бертрану он о своем решении ничего не сказал, сделав вид, будто не разумеет, чего от него хочет старый рыцарь. Когда беседа закончилась, Генрих удалился в свои покои и заснул крепким сном, охраняемый польскими воинами.

Несколько дней над городом висела зловещая тишина, которую время от времени нарушали крики, доносившиеся откуда-то издалека. В обители тамплиеров жизнь текла по заведенному порядку: на заре все шли к мессе, потом занимались науками и ратными упражнениями, потом обедали. Как-то утром Генриха призвал к себе великий магистр, но беседа их в самом начале была прервана: в окно влетел голубь и сел на стол перед Бертраном. Молниеносным движением руки магистр придержал птицу, другой рукой вытащил из-под крыла трубочку и, развернув ее, прочитал какие-то письмена. Затем он извинился перед Генрихом и быстрыми шагами вышел из комнаты. Вскоре во дворе послышались голоса, шум: кто-то отдавал приказания, отпирали замки, выводили из конюшен лошадей, покрытых шелковыми и бархатными попонами. Хотя Генрих еще не носил плаща тамплиеров, он присоединился к выезжавшему со двора отряду, заняв место между Вальтером фон Ширахом и Джориком де Белло Прато, молодым, очень подвижным французом. Как он узнал, после нескольких дней бесполезного кровопролития Гумфред де Тори и граф Амальрик, выступив посредниками, убедили королеву-мать и короля Балдуина заключить перемирие. Теперь Гумфред вызывал тамплиеров, чтобы они были свидетелями переговоров в башне Давидовой — эту-то весть и принес почтовый голубь магистра Бертрама.

Когда отряд тамплиеров подъехал к крепости, мост уже опустили; перед ним, а также вдоль рвов и валов, толпились рыцари Балдуина. Вооружение у них было легкое, не в пример западным рыцарям: большинство, по арабскому обычаю, было без панцирей, только при мечах и луках. Конечно, с таким оружием им не удалось бы захватить хорошо укрепленную башню — капитуляция королевы была вызвана причинами скорее морального порядка, нежели страхом перед войском сына. В просторном дворе башни Давидовой тамплиеры увидели на фоне серых каменных стен живописную процессию. Из башни выходила королева в платье золотой парчи, с прозрачным покрывалом на завитых волосах; казалось, она вот-вот упадет в обморок, ее поддерживали обе сестры и Филипп из Набла. Гумфред де Тори, которого Генрих узнал по плащу с красным крестом, прохаживался по двору, отдавая приказы и выгоняя из укрытий лучников королевы; если же ему попадался воин, тащивший из крепости добычу, Гумфред огромным своим мечом плашмя ударял грабителя по чем придется. Был он большого роста, светлые усы топорщились над губами, как растрепанный пук вереска.

Королева сошла по ступеням и остановилась посреди двора. Тамплиеры выстроились в каре, Генриха как особу королевской крови магистр поставил по правую руку от себя. Тут раздался топот коней, заискрилась в утреннем солнце пыль под их копытами. Приехали оба королевича, Балдуин и Амальрик.

Балдуин соскочил с коня и, бросив поводья, направился к матери. Этот стройный, на редкость красивый юноша был одет весьма причудливо. Мусульманские шаровары в красную и белую полоску придерживал широкий, похожий ка корсет, серебряный пояс, сверкавший на солнце. На голове у Балдуина был тюрбан с золотыми кольцами, расположенными в виде венца; концы тюрбана свисали на плечи юноши. Балдуина сопровождал отряд воинов в полуарабских одеждах. Амальрик выступал лениво, но с достоинством.

Король Балдуин склонил колено и приложился к руке матери. Все обратили внимание на то, что не видно Манассии, — как утверждал Балдуин, коннетабль похитил сердце его матери и настраивал ее против сына. Но вот показался воин, несший меч коннетабля; король встал на ноги, и воин подал ему этот меч. Балдуин жадно схватил меч и передал его Гумфреду, который стоял рядом. При этом он расцеловал Гумфреда в обе щеки, а тот опустился на колени перед королевой, облобызал руку у нее, потом у короля Балдуина и даже у графа Амальрика. Итак, коннетаблем, предводителем всех войск королевства Иерусалимского, стал доблестный рыцарь де Тори, член ордена тамплиеров.