Теперь же, когда все в городе готовились к походу на Аскалон, королева каждый вечер подходила к окнам своего дворца, а Герхо и Тэли в саду забавлялись стрельбой в цель, бегали, прыгали, дурачились. Покрикивая, гонялись они друг за другом между деревьями, и на светлые их волосы ложились голубоватые сумеречные тени. Королева окидывала обоих долгим ласковым взглядом.

Несколько дней спустя возвратился князь Генрих. В Газе все было готово к приему короля. На окрестных замках и башнях, одиноко стоявших среди пустынных холмов, были подняты шесты с приказом о созыве ополчения. В Иерусалим стекались рыцари и духовенство. Наконец, однажды утром двинулись в поход рыцарские отряды во главе с двумя братьями-королями и королевой Мелисандой. Вслед за войском шли верблюды, груженные тысячами шатров; шатер королевы был так велик, что для него потребовалось три дромадера.

Шатры эти расставили на равнине вокруг стен Аскалона, жители которого поспешно закрыли все ворота. Началось сооружение осадных машин. Ожидали еще прибытия генуэзской флотилии — ей надлежало осадить город с моря.

Аскалон был расположен полукругом, примыкавшим к высокому песчаному берегу. На двойном поясе его стен высилось сто пятьдесят башен. Ворота были обращены к морю, к Яффе, к Газе, а самые большие, с двумя огромными башнями, — к Иерусалиму. Эти ворота защищала еще одна стена с четырьмя башнями поменьше. На первый взгляд «жемчужина Сирии» казалась совершенно неприступной.

Окрестности города утопали в садах, на склонах холмов зеленели виноградники, а из-за стен виднелись куполы мечетей и темные веера пальм. Многолюден и богат был Аскалон; жители его за то, что селились в таком опасном месте, получали постоянную поддержку деньгами из неисчерпаемой казны египетского султана.

Рыцарское войско, которое стало лагерем среди цветущих садов и готовилось захватить этот большой и богатый город, украшали своим присутствием многие знатные особы. Кроме короля и патриарха Фульхерия, водрузившего в великолепном белом шатре китайского шелка священную реликвию — перекладину креста господня, здесь были архиепископ тирский, архиепископ Балдуин из Кесарии, архиепископ Роберт из Назарета, а также епископы Фридрих Акконский, Жеральд Вифлеемский, Бернар Сидонский и Амальрик, настоятель монастыря святого Авраама. Собрался здесь и цвет рыцарства: Гуго де Ибелин, горделивый Филипп из Набла, Гумфред де Торн, Симон из Тивериады, Гвидо из Бейрута, Маврикий де Монрояль, Герхард из Дамаска, Райнальд де Шатильон, Вальтер де Сент-Омер, Генрих Сандомирский, Якса из Мехова и много других.

Ночи стояли теплые, безветренные. На стенах Аскалона, на карнизах башен загорались в темноте тысячи масляных ламп, накрытых стеклянными колпаками. Это язычники освещали стены, чтобы предохранить себя от ночных атак. Казалось, весь город озарен каким-то таинственным сиянием, и в неверном этом свете мелькали на стенах пестрые одежды арабов и их зеленые стяги. Сапфирно-синее небо, шатром склоняясь к морю, осеняло город.

Герхо частенько засматривался на эти огни, на призрачные фигуры арабов, на алмазные россыпи звезд в небе, когда глубокой ночью пробирался крадучись от шатра королевы в шатер князя сандомирского, где его ждал Тэли, не смыкая глаз от тревоги.

Днем тишину этих мест нарушал стук молотков. Из леса, собранного в Иерусалиме и взятого взаймы у генуэзских моряков, мастерили мощные осадные башни и постепенно продвигали их по смазанным оливковым маслом бревнам к стенам Аскалона. Виноградники и сады исчезали под топорами христиан — днем и ночью в лагере горели сотни костров. Прошло немного времени, и цветущие окрестности Аскалона превратились в пустыню.

Наконец в море показались корабли — но то была не генуэзская флотилия, на мачтах реяли флаги с полумесяцем. Сорок галер, на которых копошились полунагие арабы, подошли, распустив паруса на попутном ветре, к Аскалону и выстроились длинным рядом у берега. А еще через несколько дней была получена весть, что со стороны Яффы идет генуэзская флотилия с пилигримами и рыцарями, спешащими на помощь своим братьям. День был погожий, солнце взошло рано. Египтяне высыпали на стены, рыцари собрались на холмах зрелище было величественное. Приближалось тридцать генуэзских галер с невольниками-мусульманами на веслах. Рыцари были бессильны помочь своим, только кричали, как могли громче, но звуки человеческого голоса терялись в морских просторах. Королева и ее сыновья, а также Фульхерий и Генрих стояли перед патриаршим шатром. Патриарх распорядился вынести перекладину святого креста в золотой оправе и благословил ею генуэзский флот. Реликвия была такая тяжелая, что двум сильным рыцарям пришлось поддерживать патриарха под руки, а он бледный как полотно с благоговейным ужасом взирал на синие волны морские, по которым беспокойно кружили мусульманские суда. Но вот от адмиральской галеры отделилось небольшое суденышко и устремилось к генуэзской флотилии — там началось движение, и суда, медлительно и тяжко поворачиваясь, расступились на две стороны. В ярких солнечных лучах зарделся на суденышке язык пламени.

— Это поджигатель! Поджигатель! — закричали рыцари.

Королеве стало дурно, она оперлась на плечо Генриха: Герхо и Тэли, стоявшие позади князя, видели это. Меж тем поджигатель летел стрелой по волнам, огненные языки, разрастаясь вокруг него, трепыхались, как пук красных перьев. Внезапно он с размаху ударил в одну из самых больших генуэзских галер. Забегали итальянцы, точно муравьи, засуетились, завертелись черными клубками — еще миг, и вся галера вспыхнула, объятая прозрачным пламенем. Видно было, как прыгают в воду голые матросы, как цепляются за канаты и борта, хватают друг друга за руки, образуя цепь. Лошади, выпущенные из палубных стойл, тяжело плюхались в воду и пускались вплавь, высунув наверх головы; ветер доносил отдаленные крики, похожие на голоса призраков, и призрачным видением казалась полыхавшая огнем галера.

Король Балдуин приказал своим трубачам взойти на холм над шатром. В белых плащах выстроились они там и затрубили в блестящие трубы. Понеслись к небесам протяжные, ровные звуки во славу божию, дабы поднять дух у доблестных рыцарей. Королева правой рукой прикрывала глаза, а левой судорожно сжимала руку Генриха. Многие рыцари вскочили на коней и помчались к той части берега, откуда было ближе всего до горевших галер, люди и лошади плыли к суше, расстояние было не слишком велико.

Но тут от генуэзской флотилии тоже отделилось небольшое судно, битком набитое людьми. Мелькали длинные весла, судно неслось с необычайной быстротой, разрезая волны, которые вспенивались за его кормой, как белый плюмаж. Это был генуэзский «таран». Рыцари, стоявшие вкруг королевского шатра, разразились ликующими возгласами, словно на состязании в беге, и принялись биться об заклад, какое из суден станет жертвой смертоносного изобретения итальянцев. Минуту спустя «таран», снабженный грозным стальным лезвием на носу, ударил по корпусу адмиральской галеры. Лезвие врезалось в деревянную обшивку, затрещали доски, и вмиг весь «таран» ощетинился стрелами и дротиками, которыми забросали его с галеры. Вскоре он повернул обратно, но лезвие осталось в пробоине, и адмиральское судно начало медленно крениться на один борт: его заливало водой. Тогда на берегу раздался победный клич, патриарх Фульхерий опустил реликвию на походный алтарь и отер палием пот со лба.

Адмиральская галера кренилась все больше. Могучая генуэзская армада, снявшись с якорей, двинулась вперед и, атакуя одно за другим неприятельские суда, стала брать их на абордаж: на палубы египетских галер забрасывались большие мосты с крюками, на них сразу же начиналась свалка. Задымилось несколько судов — и генуэзских, и мусульманских. Черные клубы расплывались в небе, а рыцари, толпившиеся на берегу, кричали «Ноэль! Ноэль!»[9] и потрясали щитами. Мерно гудели трубы. Тэли смотрел, как князь Генрих тоже кричит «Ноэль! Ноэль!» и подымает кверху копье. И лишь теперь заметил Тэли, что на белом плаще князя алеет осьмиконечный крест тамплиеров.