Эдвардс привык уже к тому, что некоторые элементарные истины приходится разъяснять даже своим сотрудникам — тем, разумеется, которые недавно получили это звание. Конечно, Гранту ничего не надо говорить, тот понимает все с полуслова. Но молодых приходится приучать к правильному пониманию особенностей работы, ничего не поделаешь.

Юный помощник совсем повесил нос. Ему казалось, что организация межпланетных путешествий — увлекательное дело.

— Я говорю скучные вещи, — смягчился Эдвардс. — Но что поделаешь, полет в космос не похож на то, как расписывают его журналисты. У них все получается очень просто: вы нажимаете кнопку — и события развиваются как по мановению волшебной палочки. Но чтобы события развивались как надо, до нажатия кнопки приходится проделывать большую подготовительную работу, продумывать и предусматривать каждую мелочь. Об этом почему-то почти совсем не пишут. А мы с вами и есть те люди, которые наделяют волшебную палочку ее волшебными свойствами.

Юноша не мог удержаться:

— Да вы романтик, — сказал он. — Как здорово сказали про волшебную палочку. — И он впервые за время разговора улыбнулся.

— Я — романтик? — удивился Эдвардс. — Космос не любит романтиков. Я вам расскажу как-нибудь в свободное время, как два человека с избытком фантазии сели на Марсе на «механический птеродактиль» и чем это чуть было не кончилось. И про того чудака, который вздумал приручать тавтолона — это было во время Шестой экспедиции на Венеру. Тавталон прокусил скафандр, и, прежде чем материя сама затянулась, в открывшееся отверстие хлынули полчища микробов, против которых никто еще не знал никаких средств. Томсона охладили, чтобы затормозить биологические процессы, и в таком виде доставили на Землю. Здесь его не расхолаживали еще две недели, пока не нашли средства против бактерий, нападению которых он подвергся. Его спасли, но экспедиция сорвалась. Вот во что обходятся порывы, не проконтролированные разумом.

На юного помощника смотрел прямой, высокий человек, с лицом, похожим на алгебраический знак, как показалось юноше.

— Ну, а что касается ракет, — продолжал Эдвардс уже обычным деловым тоном, — то попросите Институт вычислительной техники подумать над машиной, которая бы автоматически делала все расчеты для вывода ракеты на маршрут из любого, повторяю, из любого положения и передавала бы все данные управляющему устройству. Давно пора сделать такую штуку. Правда, до сих пор наша организация никогда еще не отправляла такого огромного количества ракет — они летали поштучно, и вопрос, естественно, не вставал.

«Правду про него говорят, что он сухарь», — подумал юноша.

Как ни отбивался Эдвардс от энтузиастов, они, конечно, хлынули к нему, как это всегда бывало. Сотни и даже тысячи людей обращались к Эдвардсу с предложением своих услуг, хотя многие из них, кроме желания лететь на Венеру, не могли представить каких-либо других, достаточно серьезных, с точки зрения Эдвардса, аргументов.

В механизме секретаря Эдвардса было специальное устройство для таких посетителей, оно действовало независимо от основного механизма, занятого действительно важной и нужной работой. Это устройство голосом Эдвардса суховато перечисляло требования, которым должны удовлетворять участники экспедиции. Последним он называл условие, поставленное Контролем безопасности: «опыт работы в космосе или на Земле, сходной с той, что предстоит на Венере». Конечно, можно было бы сразу сказать это многим просителям и разговор отпал бы. Но Эдвардс считал полезным в чисто воспитательных целях дать представление самым горячим людям, какая это серьезная вещь — экспедиция на Венеру и какие качества они должны вырабатывать в себе, если намерены когда-нибудь туда попасть.

Эдвардс хорошо понимал, что люди — самое главное для успеха задуманного предприятия.

Половину сотрудников подбирал сам Карбышев. Известно, что ученые — люди узкого профиля: каждый из них имел 3–4, от силы 4–5, ну, максимум, 6 специальностей. Значит, уже простая арифметика говорила, что те два десятка людей, которые остались на долю Эдвардса, должны были обладать множеством знаний при выдающихся личных качествах.

Организатор межпланетных путешествий любил во всем порядок, он отдал список профессий своему секретарю, а тот, конечно, связался с Элеонорой. (Кому только пришла в голову мысль называть все эти машины на букву «Э»?)

Говорят, когда-то в старину были отделы кадров чуть ли не на каждом заводе или в учреждении. А чтобы узнать, сколько людей живет в какой-нибудь стране и что это за люди, устраивались специальные переписи раз в несколько лет. Элеонора сделала ненужным и то и другое. В любой момент она сообщит вам, сколько сегодня на Земле людей, много ли из них мужчин и женщин, а среди них, допустим, астрономов, из последних — специалистов по дальним галактикам, а уже из этих — умеющих плавать и знающих древние языки.

И вот секретарь Эдвардса вместе с Элеонорой принялись раскладывать своего рода пасьянс в двадцать карт. Без машины было бы трудно, чтобы не сказать невозможно, перебрать миллиард человек (столько примерно нужно было просмотреть за вычетом возрастных и других категорий) с гарантией, что не пропустил ни одного достойного.

Кандидат № 1, подобранный секретарем, заинтересовал Эдвардса тем, что наотрез отказался лететь на Венеру. Перед Эдвардсом сидел чуть выше среднего роста человек, рыжий, в крупных веснушках, с оттопыренными ушами, похожими на приставленные к голове ручки. Жизнерадостность так и била из каждой его веснушки. Знает шесть профессий и все великолепно, может изучить еще дюжину. Данные о состоянии здоровья могут вызывать только восхищение. Он сказал, что его фамилия Лыков.

— Почему вы не хотите лететь? — спросил Эдвардс.

— А зачем? — ответил Лыков вопросом на вопрос. — Мне и на Земле отлично.

Эдвардс спросил: не боится ли?

— Боюсь? — откровенно удивился Лыков. Видимо, мысль показалась ему оригинальной. Он чистосердечно рассмеялся. — Да нет, — сказал он подкупающе просто. — Мне просто ни к чему. — Он прямо посмотрел в глаза Эдвардсу. — Разумеется, — добавил он, если будет настоятельная необходимость, то я поеду. А вообще-то мне и так хорошо.

Эдвардс посмотрел на его улыбающееся лицо и подумал, что ему, наверное, везде будет хорошо.

— Меня ведь всякая там романтика не привлекает, — пояснил его собеседник.

Эдвардс чуть не простонал: настолько этот человек соответствовал его представлениям о кандидате в члены ответственной экспедиции.

— Нет, вы должны поехать, — сказал он решительно.

— Вы поищите получше, — посоветовал Лыков. — Да не при помощи ваших машин! О, — быстро возразил он на протест, который отразился на лицо Эдвардса, и Эдвардс не мог не отметить мгновенность этой реакции, — я отдаю должное машинам. Да, да, они замечательны! Но они никогда не смогут дать действительного представления о человеке.

— Эти машины, — заметил Эдвардс, — сообщили о вас такие вещи, о которых вы не стали бы говорить — по скромности или потому, что не придаете им значения. Например, об истории со спасением трансконтинентального лайнера. Вы тогда не растерялись, а это очень важно для нас. Машина избавляет вас от необходимости систематизировать рассказ о себе, она просто расспрашивает, потом берет сведения от Элеоноры и составляет толковый и ясный доклад. Я уже не говорю о том, какую это дает экономию времени.

— А я и не отрицаю пользы машин! — возразил его собеседник. — Но только к машинам нужно обращаться после. Понимаете? Потом! После того, как вы остановились на какой-то кандидатуре. Да вот простой пример: известен вам такой Игорь Горин?

— Нет, — ответил Эдвардс, быстро заглянув в список, подготовленный секретарем.

— Вот видите. А все потому, что машины не учитывают одного важного обстоятельства.

— Какого же? — заинтересовался Эдвардс. Он сам составлял список вопросов для секретаря, и ему казалось, что он предусмотрел все.