То, что предлагают, каждый по–своему, Лазарус и далай–лама, может оказаться осуществимым, когда другой человек не действует злонамеренно. Но даже тогда, когда мы имеем дело не со злонамеренным гневом, наше собственное эмоциональное состояние влияет на то, как мы можем проявлять свою реакцию. Гневаться на действие, а не на совершающего это действие человека, легче тогда, когда наш гнев слаб, когда он нарастает медленно, и мы полностью осознаем свое эмоциональное состояние. Управлять нашими действиями особенно трудно в период невосприимчивости, когда информация, не согласующаяся с нашим гневом, становится для нас недоступной. Такой способ обращения с гневом будет не всегда возможен, но после определенной практики он может применяться вполне успешно, по крайней мере какое–то время.

На рабочем собрании, состоявшемся несколько месяцев тому назад, я наблюдал именно такой конструктивный гнев. Наша группа из пяти человек занималась планированием исследовательского проекта. Джон выступал против нашего плана, говоря нам, что мы наивны, что мы пытаемся изобрести колесо и что, по сути, мы плохие ученые. Ральф возражал ему, отмечая все то, что мы действительно приняли в расчет, и наша дискуссия продолжалась. Джон снова начал прерывать нас, повторяя, еще в более резкой форме, сказанное им ранее, как если бы он не слышал ответа Ральфа. Мы пытались продолжать обсуждение, не отвечая ему напрямую, но он не давал нам этого делать. Тогда слово взял Ральф и сказал Джону, что мы его поняли, что мы не согласны с ним и что мы не можем позволить ему и дальше прерывать нашу работу. Он сказал, что Джон может остаться, если будет сидеть молча или оказывать нам посильную помощь, в противном же случае ему лучше покинуть помещение. Я внимательно прислушивался к голосу Ральфа и наблюдал за его лицом. Я видел и слышал признаки твердости, силы и решительности, возможно, даже слабое проявление нетерпения, легкий след гнева. Здесь не было атаки на Джона, упоминания о его беспокойном поведении, которое действительно имело место. Джон, не подвергшийся прямой атаке Ральфа, не стал защищаться и через несколько минут покинул комнату, причем, как было видно из его последующего поведения, безо всякой обиды. Позднее Ральф, отвечая на мой вопрос, сказал, что он испытывал умеренный гнев. Он также сообщил, что никак не планировал это выступление, и что оно просто получилось таким, каким получилось. Следует отметить, что Ральф специализируется на обучении детей тому, как справляться со своим гневом.

Каждый испытывает трудности с контролем гнева, когда находится в раздраженном настроении. Когда мы раздражены, мы начинаем сердиться на то, что не вызвало бы нашего раздражения, если бы мы находились в спокойном состоянии. Мы сами ищем возможности проявить свой гнев. Когда мы раздражены, тогда то, что могло бы лишь вызывать у нас легкое недовольство, заставляет нас испытывать гнев, а то, что могло бы заставлять нас испытывать умеренный гнев, вызывает у нас ярость. Гнев, возникающий на фоне раздраженного настроения, длится дольше и труднее поддается контролю. Никто не знает, как выйти из раздраженного состояния; иногда помочь этому может потакание действиям, доставляющим нам удовольствие, — но не всегда. Я советую вам избегать людей, когда вы испытываете раздражение и осознаете это. Часто раздраженное настроение остается неочевидным до первой вспышки гнева, и тогда вы понимаете, что она произошла потому, что вы раздражены.

С учетом того внимания, которое оказывается в этой главе управлению гневом, может показаться, что гнев является вредной или неадаптивной эмоцией. Или же что гнев был адаптивным для наших предков, занимавшихся охотой и собирательством, но не является адаптивным для нас. Но такие выводы не учитывают несколько очень полезных функций гнева. Сам гнев может мотивировать нас к устранению или изменению того, что заставило нас его испытать. Гнев на несправедливость мотивирует нас к проведению изменений.

Бесполезно просто абсорбировать гнев другого человека или не реагировать на него вовсе. Атакующему вас человеку нужно дать понять, что его действия вам неприятны, если вы хотите, чтобы он их прекратил. Позвольте мне объяснить это с помощью другого примера. Представим, что Мэтью и его брат Мартин имеют разные таланты и способности и каждый из них не слишком доволен своей работой. Братья встречают Сэма, который имеет много знакомств в мире бизнеса и мог бы помочь им найти работу получше. Мэтью играет доминирующую роль в беседе, прерывая Мартина и не давая ему высказывать свои мнения. Мартин сердится и начинает проявлять свой гнев. Он восклицает: «Послушай, ты все время треплешься с Сэмом только о своих делах; дай же наконец шанс высказаться и мне!» Если он говорит это с гневом в голосе и на лице, то может произвести не слишком хорошее впечатление на Сэма. Хотя таким образом он может остановить Мэтью, ему придется заплатить за это определенную цену, так как использование вульгарного слова «треплешься» является своего рода оскорблением. Мэтью в отместку может отпустить собственное ехидное замечание, и в результате оба брата лишатся помощи Сэма.

Если бы Мартин осознал свой гнев прежде, чем открыть рот, если бы он понял, что, хотя Мэтью действует несправедливо, его мотивация не направлена против брата, то он мог бы повести себя иначе. Он мог бы сказать Сэму: «Ты уже много выслушал о делах Мартина, но я хочу быть уверенным в том, что получу возможность описать свою ситуацию, прежде чем ты уйдешь». Позднее он мог бы сказать Мэтью, что понимал, какое значение имела для него эта встреча, но стал опасаться того, что Мэтью потратил все время беседы с Сэмом на себя, забыв, что у него, Мартина, тоже имеются вопросы к Сэму. Если бы Мартин мог сказать это в непринужденной манере, с долей юмора, то это повысило бы вероятность того, что Мэтью правильно поймет его слова. Если невнимательность и несправедливость к другим не являются характерными чертами Мэтью, то Мартин, вероятно, не стал бы говорить о них. Если же эти черты действительно присутствуют в характере Мэтью, то тогда Мартин наверняка мог бы захотеть подчеркнуть, насколько несправедлив был его брат. Если Мартин скажет это с гневом, то на Мэтью может произвести впечатление серьезность его слов, но, возможно, такой гнев вызовет ответный гнев и никакого прогресса достичь не удастся.

Сообщение, которое мы должны получить от нашего собственного гнева, содержит вопрос: «Что заставляет меня испытывать гнев?» Причина не всегда бывает очевидной, а иногда оказывается не такой, как мы думаем. Наверняка многим доводилось, находясь в состоянии фрустрации, «награждать пинком ни в чем не повинную собаку», т. е. изливать свой гнев на того, кто нас никак не оскорблял. Подобное смещение гнева может произойти, когда нет возможности открыто направить его на рассердившего нас человека и вместо этого мы выбираем в качестве жертвы того, на кого можно гневаться совершенно безопасно.

Гнев говорит нам о необходимости что–то менять. Если мы хотим провести это изменение наиболее эффективно, нам нужно знать источник нашего гнева. Что это было: помеха тому, что мы собирались сделать, угроза причинения вреда, оскорбление нашего человеческого достоинства, резкий отказ, гнев другого человека или ошибочное действие? Было ли наше восприятие случившегося адекватным или же мы были в раздраженном настроении? Можем ли мы действительно сделать что–нибудь, чтобы ослабить или устранить повод для недовольства, и будут ли выражение нашего гнева или действие под влиянием гнева способствовать устранению причины этой эмоции?

Хотя гнев и страх часто возникают в одних и тех же ситуациях, в ответ на одни и те же угрозы, гнев может способствовать ослаблению страха и выработке энергии для осуществления действий по устранению угрозы. Гнев часто рассматривается как альтернатива депрессии, так как он позволяет винить других вместо себя за возникшую неприятность, но нельзя с уверенностью утверждать, что это так, поскольку гнев может возникнуть также и в состоянии депрессии.[119]