Это была не моя идея — выяснить, насколько полезными могут быть эмоции при оценке правдоподобности. Вопрос возник примерно сорок лет тому назад, когда я впервые начал вести занятия с психиатрами–практикантами в нашем университете. Хотя они с интересом слушали рассказы о моих исследованиях, позволивших установить факт универсальности выражений эмоций (см. главу 1), гораздо больше они хотели узнать о руководящих принципах принятия решений в сложных ситуациях, с которыми они сталкивались на работе: например, когда пациент, доставленный в больницу в состоянии тяжелой депрессии, просит отпустить его на день домой, утверждая, что чувствует себя лучше и больше не помышляет о самоубийстве, то как можно определить, говорит ли он правду? Может ли пациент лгать, для того чтобы сбежать из больницы и лишить себя жизни? К сожалению, такое случалось. Но если пациент действительно чувствует себя лучше, то один день, проведенный дома, может стать важным шагом на пути возвращения к нормальной жизни.

Я не имел понятия, что мне следовало искать. Есть ли какие–то особые признаки в выражении лица или жестах человека, указывающие на то, что эмоция является поддельной? Может ли кто–то помимо специально подготовленного актера намеренно создавать выражение, которое бы выглядело искренним, не являясь таковым на самом деле? Способны ли люди намеренно подавлять любые внешние проявления своих чувств, особенно когда эти эмоции переживаются очень интенсивно? Есть ли способ разглядеть истинную эмоцию под маской притворной эмоции?

Я начал с детального изучения одного из фильмов из моей фильмотеки (в ту пору еще не было видео, и звуковые кинофильмы были единственным средством записи выражений и жестов). До этого я снимал собеседования с психически нездоровыми людьми: сначала при их приеме в психиатрические лечебницы, затем тогда, когда персонал решал, что состояние пациентов значительно улучшилось, и наконец, за неделю до выписки пациента домой. Как сообщил мне персонал лечебницы, одна из пациенток призналась в том, что говорила неправду во время второго собеседования: она утверждала, что больше не испытывает депрессии, и просила отпустить ее домой на выходные. За несколько дней до получения разрешения на временное возвращение домой она рассказала, что собиралась лишить себя жизни, как только окажется за пределами лечебницы. К счастью, мне удалось снять то интервью, во время которого она лгала врачам.

Мэри (это ее ненастоящее имя), которой к тому времени исполнилось сорок четыре года, до своего помещения в клинику совершила три попытки самоубийства, при каждой из которых она лишь чудом оставалась жива. В первый раз, когда я смотрел снятые мной кадры о промежуточном собеседовании, я не заметил никаких признаков того, что она лжет о своих эмоциях; она много улыбалась, говорила оптимистично и выглядела жизнерадостной. Я бы поверил ей; поверил ей и врач.

Мы с моим напарником Уолли Фризеном достали многоскоростной кинопроектор для покадрового изучения каждого ее выражения лица и каждого жеста как на очень медленной скорости, так и на более быстрой. Я потратил более сотни часов на многократный просмотр этого двенадцатиминутного фильма, но полученный результат, безусловно, стоил того.

В ходе собеседования врач спросил Мэри о ее планах на будущее. Во время короткой паузы перед ответом на этот вопрос мы заметили, что по лицу Мэри пробежало выражение глубокого страдания. Оно было видно только на двух кадрах, т. е. продолжалось всего 1/12 секунды, и затем быстро скрылось под улыбкой. Мы рассматривали это выражение снова и снова; у нас не было никаких сомнений в том, что оно означало. На зафиксированном кадре ее истинная эмоция была предельно ясной, а затем она намеренно скрывалась. Как только мы обнаружили, что следует искать при медленном просмотре пленки, мы обнаружили в этом фильме еще два очень быстрых выражения страдания.

Мы с Фризеном назвали эти быстрые движения лица, продолжающиеся от 1/25 до 1/5 секунды, микровыражениями и отметили, что они обеспечивают невербальную утечку информации об истинных чувствах человека.[212] Позднее я узнал, что психологи Эрнест Хаггард и Кеннет Айзакс обнаружили микровыражения на три года раньше нас, но предположили, что они незаметны в реальных условиях и являются признаками подавленных эмоций.[213] Мы установили, что увидеть микровыражения можно без замедленного просмотра, если знать, что следует искать; тогда мы еще не представляли, насколько легко будет научить людей распознавать микровыражения на наших лицах.

Мы провели дальнейшее исследование намеренно скрываемых и намеренно подавляемых эмоций.[214] Исследования в этой области, проведенные в последние несколько десятилетий, ясно показали, что микровыражения могут возникать либо когда происходит сознательное сокрытие эмоций, как в случае с Мэри, либо когда человек не знает, что он чувствует, т. е. когда эмоция подавляется, как это обнаружили Хаггард и Айзакс. Важно отметить, что микровыражения выглядят одинаково и в случае сдерживания, и в случае подавления эмоции. Само по себе микровыражение не говорит нам, что оно собой представляет; это должно определяться из контекста, в котором оно возникает, что часто требует дальнейших расспросов. Здесь имеет смысл объяснить, что я понимаю под контекстом. В разных контекстах одно и то же микровыражение может иметь совершенно разные значения.

В самом общем смысле под контекстом понимается природа разговорного обмена информацией. Что представляет собой этот обмен: первую встречу, случайную беседу, официальное интервью или допрос, при проведении которого человек знает, что он подозревается в каком–то правонарушении?

Второй контекст представляет собой историю отношений. Что стало известно до того, как началась беседа? Каким был характер предыдущих контактов между оцениваемым человеком и тем, кто его оценивает? Чего ожидает от будущих отношений и какими видит эти отношения каждый из этих людей?

Третий контекст — это очередность проявления. Когда возникают микровыражения: когда оцениваемый человек говорит или когда он слушает?

Наконец, четвертый контекст — это соответствие. Соответствует или противоречит показанная в микровыражения эмоция содержанию слов, произносимых человеком, звуку его голоса, его позе и жестам? Проявляется ли микровыражение тогда, когда человек слушает, соответствует ли оно тому, что говорит исследователь, и тому, что скажет оцениваемый человек в дальнейшем?

Хотя все эти четыре контекстуальных фактора должны рассматриваться при оценке нормального выражения лица, или макровыражения эмоции, они могут быть особенно полезными при изучении микровыражений. Они также должны рассматриваться при оценке признаков эмоции в голосе, в положении тела и в других сознательных проявлениях обмана.

Большинство людей не замечают микровыражений, появляющихся во время беседы, когда эти микровыражения конкурируют за внимание со словами, тоном голоса и жестами. К тому же мы часто отвлекаемся на размышления о том, что нам следует сказать, вместо того чтобы внимательно наблюдать за микровыражениями на лице другого человека. Даже когда я показывал людям микровыражения вне их контекста — при выключенном звуке, при отсутствии необходимости давать ответы, большинство неподготовленных людей сообщали, что не замечали многих из них. Мы не слишком хорошо умеем наблюдать микровыражения самостоятельно, и когда я впервые попытался научить этому других людей, то был крайне удивлен тому, насколько быстро они усваивали этот навык. После всего лишь часового обучения люди могут значительно улучшить свою способность замечать микровыражения. Я уверен, что важнейшими условиями, позволяющими им учиться так быстро, является мгновенная обратная связь о том, правильно ли они делают свои оценки, регулярная практика и визуальное сопоставление выражений, наиболее часто путаемых друг с другом, в частности гнева с отвращением и страха с удивлением.