Сначала о Панаретове. Он окончил гимназию, поступил в Петербургский университет. Был страстным меломаном, изучал индийскую философию, занимался йогой. Когда началась война, он добровольно пошел в школу прапорщиков, отважно воевал, раненным попал в плен, шесть раз бежал из офицерских лагерей и тюрем.

Занятия йогой помогли ему прикинуться парализованным, и его обменяли на тяжело раненного офицера австро-венгерской армии. Каково же было изумление работников шведского Красного Креста, производивших обмен, когда на русской границе парализованный поручик Панаретов спрыгнул с носилок и пустился в пляс!

Военный Петроград принял его как героя. Панаретов написал свои воспоминания о плене, закрутил роман с одной из фрейлин императрицы. А тут и революция подоспела. Склонность к авантюризму заставила Панаретова примкнуть к большевикам. Он вступил в партию, стал политработником на фронте. Потом его перевели в Киевскую ЧК. Там он достаточно успешно боролся с деникинской агентурой и бандитами батьки Ангела.

Панаретов любил красивую жизнь, гулянки, женщин. Естественно, для этого понадобились средства. И он нашел самый простой выход – начал прикарманивать деньги и ценности, изъятые у бандитов.

ЧК в те годы была организацией строгой и аскетичной. Разгульная жизнь начальника отдела Панаретова явно бросалась в глаза. Провели внутреннее расследование, и Панаретов навсегда расстался с ЧК и партийным билетом. Работая в спецслужбе, он, что естественно, завел обширные знакомства среди киевского криминалитета.

Так он вышел на фальшивомонетчиков братьев Партер, организовавших фабрику фальшивых денег на квартире раввина киевской синагоги. С ними Панаретов провернул аферу века.

Когда-то я писал о деле Павленко – аферисте, организовавшем во время войны липовую воинскую часть. Но тогда я не знал, что у него были предшественники.

Панаретов с веселыми братишками изготовил липовые документы и зарегистрировал в губвоенкомате туфтовую воинскую часть. В течение восьми месяцев они получали обмундирование, продукты и фураж для лошадей на две тысячи кавалеристов.

Но жизнь тихого афериста не устраивала кипучую натуру Панаретова, и он уезжает в Москву, где сколачивает банду. В нее вошли младший из братьев фальшивомонетчиков Исаак Партер, Михаил Боров, Яков Лейкин, Саша Киевский и Михаил Потоцкий. Наводчиком служил некий Боровский – человек, вращавшийся в кругах московских коммерсантов. Он дружил с мануфактурщиками, ювелирами, рестораторами. Часто наносил им визиты, считался незаменимым тамадой и душой компании.

Кстати, для сведения: нынче тоже есть такие «прекрасные» парни.

За два года по точным наводкам было совершено два десятка налетов на квартиры крупных нэпманов. Но справедливости ради надо сказать, что все ограбления обошлись без кровопролития. Панаретов предупреждал своих отморозков, что стрелять можно только в случае задержания.

Как странно, что о банде Леньки Пантелеева в Питере в те годы так много шумели, а о Панаретове, который взял значительно больше денег, мы ничего не знаем.

К сожалению, Федору Мартынову не удалось в месячный срокликвидировать банду Панаретова: главарь прекрасно знал методы работы ВЧК-ОГПУ. Да и Мартынов не хотел терять своих людей. Слишком уж хорошо были вооружены люди его бывшего коллеги. Поэтому тут следовало продумать оперативную комбинацию.

Проанализировав налеты, Мартынов пришел к выводу, что все они связаны с одним человеком – Боровским. Только он, не будучи коммерсантом, посещал все эти дома.

Оперативная разработка установила, что Боровский постоянно играет в казино на Страстной площади и является завсегдатаем ипподрома. Образ жизни ведет широкий, что не соответствует положению мелкого служащего Московской биржи. Вот ему-то через агента скинули информацию, что в доме № 12 на Маросейке хозяин – крупный ювелир в прошлом – прячет бриллианты и сто тысяч английских фунтов.

Панаретов со своими людьми пришел туда, и банду взяли без единого выстрела. Любопытно, что за ночь до расстрела Николай Панаретов написал многостраничное сочинение – «Исповедь бандита». Оно заканчивается так:

«Цепляться за земные привязанности и радости тоже смешно: неужели меня устаивает, что я до смерти еще съем определенное количество обедов и полюблю еще несколько женщин. Верьте не верьте, а мне безразлично, когда умереть. Я знаю, что пошел против общества, против его законов вполне сознательно и со мной не приходится церемониться.

Мысль – это другое дело: ее жаль. Толчок был дан. Окончательно все продумал: увидел, что ошибся в среде и тактике жизни. С каждым днем присматриваюсь все ближе и вижу: нет идеологичности, а есть лишь трусливое, животное цепляние за органическую жизнь.

Я не торгаш и своей жизнью, а в особенности чужой, не торговал и не буду. Искренне желаю искоренить то, что сдавливает тело Республики… Время мне доказало, что банды были и будут и что это вполне естественно».

Однажды я спросил своего товарища, занимающегося борьбой с бандитизмом:

– Вы же их всех знаете. Неужели не можете повязать?

– Можем, – ответил он мне, – в одну ночь.

– Так в чем же дело?

– Нет команды.

Нас вызвали в Свердловский райком партии – меня и Женю Федоровского, спецкора журнала «Вокруг света». Мы были беспартийными, но, видимо, за рост и армейское прошлое нас назначили правофланговыми в колонне издательства «Молодая гвардия» на ноябрьской демонстрации 1959 года.

С нами говорил инструктор райкома, человек со скучным лицом, который через каждое слово добавлял «так сказать».

– Значит, так сказать, главное, так сказать, дисциплина в вашей шеренге, так сказать…

Мы тоскливо слушали его, понимая, что праздничный день накрылся и нам придется часов до шестнадцати топать по холоду.

Потом нас инструктировал улыбчивый человек по имени Анатолий Иванович. О подлинной его профессии догадаться было нетрудно. Он коротенько обрисовал нам международное положение и предупредил, что вражеская агентура спит и видит, как бы устроить провокацию во время такого великого мероприятия, как демонстрация трудящихся, посвященная 42-й годовщине Великого Октября.

Попугав нас всевозможными шпионскими ужасами, Анатолий Иванович сказал жизнеутверждающе:

– Но ничего, вы ребята надежные, с армейским опытом за плечами, если что – я буду в колонне и помогу.

Шестого числа мы всей компанией уехали на Николину Гору, выпивали до утра, потом я спал пару часов на какой-то лавке и затемно, когда еще не рассвело, отправился на перекладных в Москву, проклиная кадровика, устроившего мне эту подлянку, инструктора райкома и хитрого Анатолия Ивановича.

Но на сборный пункт во дворе издательства я прибыл вовремя.

Знакомых почти не было; сотрудники многочисленных журналов, живущих под крылом издательства, отсутствовали, уступив свое место на праздничном шествии работникам типографии.

Нас построили. Мне и Женьке выдали красные повязки с надписью «Правофланговый» и вручили наглядную агитацию. Мне достался довольно легкий плакатик со словами «Слава КПСС», а Женьке не повезло: ему предстояло тащить портрет обожаемого лидера – Никиты Хрущева.

Часа полтора мы преодолевали бывшую Каляевскую, ныне Долгоруковскую улицу, потоптались, пережидая, когда пройдут по Садовому колонны другого района и, наконец, выдвинулись на улицу Чехова. Здесь нам пришлось стоять довольно долго. Когда мы поравнялись со зданием райкома, началась противная морось. Оркестр грянул «Дорогая моя столица», но это никак не спасало нас от холода. Колонна наша двигалась медленно, за час мы еле-еле миновали особняк редакции газеты «Красная звезда».

Когда мы поравнялись с Успенским переулком, нам явилось чудесное видение в лице надежды рабочей прозы – очеркиста журнала «Молодая гвардия» Юры Полухина. Он стоял на углу в легкомысленно расстегнутом пальто, лицо его было румяно и свежо.