Отряд Баркова быстро увеличился после взятия Миситрии и дошел до восьми тысяч человек. Майноты, присоединившиеся к русским, оказались очень мало способными к русской дисциплине. Продолжая поход, Барков подошел к городу Триполице, но здесь турецкий гарнизон, узнав о страшной участи турок в Миситрии, решил сражаться до последней капли крови. Произошла битва, в которой майноты были разбиты наголову и бросились наутек, оставив русских без всякой помощи. Русские после тяжких потерь пробились в небольшом количестве к Миситрии, которую удержали в своих руках. Так же, в общем, безрезультатными были и поиски другого маленького русского отряда князя Долгорукова, вернувшегося уже из Черногории.

Не успел Долгоруков как следует начать свои поиски, как ему велено было идти к крепости Наварино. Дело в том, что адмирал Спиридов решил овладеть этим удобным портом, чтобы здесь расположить надолго русский флот. Он решил осадить Наварино с суши и с моря. 24 марта 1770 г. бригадиру артиллерии Ганнибалу было велено с двумя кораблями («Св. Януарий», «Три святителя») и одним фрегатом («Св. Николай») идти в Наварино.

Войдя в залив, Ганнибал открыл артиллерийский обстрел крепости, и турецкий губернатор сдал город и крепость на капитуляцию. 10 апреля русские войска заняли Наварино.

Так впервые Наваринский порт вошел в летописи русских военно-морских побед, задолго до знаменитой битвы 1827 г. Как известно, Пушкин очень гордился подвигом своего деда, и, говоря об арапе Петра Великого Абраме, великий поэт писал:

И был отец он Ганнибала,

Пред кем средь чесменских пучин

Громада кораблей вспылала,

И пал впервые Наварин.

Наваринский порт стал временно базой русского флота. Но осаду с других укреплений (в Короне, в Модоне) пришлось снять, так как турки прислали на помощь гарнизонам многотысячные подкрепления.

14 апреля 1770 г. из Ливорно в Корону (порт был в русских руках, а крепость - в турецких) прибыл Алексей Григорьевич Орлов, приведший с собой один линейный корабль («Три иерарха»), один фрегат («Надежда»), один пакетбот и несколько более мелких судов. Орлов решил немедленно свезти с берега на корабли артиллерию «и все тяжести», и 18 апреля весь русский флот был уже в Наварино, куда вскоре подтянулись и сухопутные войска, пошедшие берегом.

Порт Наварино сделался центром, где сосредоточились все русские силы. Попытка Орлова овладеть Модоной не удалась: сухопутных сил у нас было слишком мало, а константинопольское правительство в панике снимало лучшие войска с других фронтов и посылало их в Морею против русского десанта и против восставших майнотов. С этой точки зрения действия русских десантов в Морее, при видимой своей безрезультатности на этом фронте, принесли существенную военную пользу, облегчив положение войск Румянцева в северных владениях Турции. Но о занятии морейского побережья думать уже не приходилось.

Положение русских в Наварино становилось довольно критическим. Новые и новые турецкие войска прибывали в Морею и сосредоточивались в Модоне, совсем недалеко от Наваринской бухты.

С начала мая положение значительно ухудшилось. Совсем отрезав Наварино и русский флот в бухте от всякой возможности получить провиант с суши, турки вдобавок испортили водопровод, снабжавший город водой. Умножились признаки постепенного приближения большой турецкой армии. В город явился один грек, принесший известие, что большой турецкий флот из 12 линейных кораблей, нескольких фрегатов и более мелких судов собирается напасть на русскую эскадру.

Орлов, Спиридов и Грейг решили, взорвав Наваринскую крепость, выйти в море и дать генеральный бой турецким судам.

Но еще раньше, чем они привели свое решение в исполнение, греческий лазутчик принес новую, на этот раз радостную весть: русский контр-адмирал Эльфинстон прибыл в Колокинфскую бухту (с восточной стороны мыса Матапан, в Морее) с тремя линейными кораблями (80, 66 и 66 пушек), двумя фрегатами (32 и 32 пушки) и несколькими транспортами, на которых находились сухопутные войска.

Эльфинстон решил уже на другой день после своего прихода в Колокинфский залив пойти разыскивать турецкий флот, о котором он узнал от греков, едва только причалил. 12 мая он снялся с якоря и направился в залив Наполи-ди-Романья, где находился весь турецкий флот, собиравшийся выйти из залива Наполи-ди-Романья. Эльфинстон не устрашился немедленно атаковать турок, хотя для первого удара у него было в распоряжении всего 3 линейных корабля и 2 фрегата, а у турок, которыми командовал высший начальник флота капитан-паша, было 10 линейных кораблей, 6 фрегатов и каравелл и несколько гребных галер и судов. Русские открыли стрельбу, но турки не приняли боя и поспешили укрыться в Наполи-ди-Романья под прикрытие береговых батарей.

Им это удалось потому, что внезапно наступил штиль, и русские корабли оказались совершенно иммобилизованными, а турецкие суда были отбуксированы гребными судами в глубину залива, к берегу. У русских в тот момент гребных судов не оказалось.

Всю ночь с 16 на 17 мая и утром 17-го продолжалось это бегство турецкого флота от противника, в четыре раза менее сильного. Но этим дело не кончилось. С 5 часов дня 17 мая задул слабый ветерок, и русская эскадра все-таки вошла в залив и снова атаковала неприятеля. Подтянулись к передовым двум кораблям еще и остальные суда, и перестрелка возобновилась.

Но Эльфинстон полагал, что при его слабых силах ничего существенного предпринять нельзя против турецкого флота, защищаемого береговой артиллерией.

Он велел своей эскадре отойти к выходу из залива и здесь как бы блокировать турок, стоявших в глубине залива. Тотчас же Эльфинстон послал одно из мелких судов, бывших в его распоряжении, в Наварино к Орлову с сообщением и стал ждать подхода всего русского флота.

Орлов из этого сообщения узнал не только о положении вещей перед Наполи-ди-Романья, но и о той ошибке, которую допустил Эльфинстон, едва только прибыв в Колокинфскую бухту. Правда, намерения Эльфинстона были самые похвальные: он поспешил послать тогда сухим путем отряд привезенных им войск в Наварино, на помощь Орлову. Но, во-первых, Орлов вовсе не так уж нуждался в этой выручке, а во-вторых, по условиям местности войска и не могли никак дойти благополучно. Орлов поэтому прежде всего послал Спиридова с транспортными кораблями в Рапилу (где Эльфинстон высадил отряд) с приказом немедленно взять этот отряд на суда. А затем Спиридову было приказано идти на соединение с Эльфинстоном, сторожившим турок у выхода из залива Наполи-ди-Романья. Полный штиль страшно мешал и задерживал. Только 22 мая Спиридов соединился с Эльфинстоном.

24 мая оба адмирала решили открыть погоню по выходившему из залива турецкому флоту. Но турки уходили быстро и, кроме довольно безрезультатной перестрелки двух передовых русских кораблей с пятью отставшими турецкими, ничего из этой погони не получилось.

Спиридов был очень раздражен. Он обвинял Эльфинстона в нерешительном образе действий и утверждал, что можно и должно было атаковать турок еще тогда, когда они стояли в глубине залива.

С этого времени, то есть с 25 мая, почти месяц длится эта погоня русских за убегающим флотом капптана-паши. Любопытно отметить, что турецкие суда ничуть не уступали русским ни по достоинствам своей постройки, ни по силе артиллерии.

Но не могло быть и речи о сравнении личных качеств человеческого материала. Турецкие матросы были терпеливы и храбры, однако, как матросы, в большинстве случаев никуда не годились. Греческие матросы в турецком флоте понимали морское дело и морскую службу, но умирать во славу Аллаха и пророка его Магомета не испытывали ни малейшего желания и не отличались стойкостью. Албанцы, далматинцы, западные славяне были, как матросы, не хуже греков, отличались даже большей выносливостью, но, как и греки, не очень охотно сражались против русских, пришедших, как они полагали, воевать против их исконных угнетателей. Если плох и обыкновенно сомнительно настроен был личный состав команды, то с верховным руководством дело обстояло совсем неутешительно. Турецкие капитаны не очень много смыслили в своем деле и больше были склонны к морскому разбою. Правда, в свободное от этого занятия время они пытались проводить ученье матросов, но мало что из этого выходило.