Тут у Жаворонка почему-то вдруг защекотало-защекотало в горлышке и глаза стали мокрые, — хотя птицы и не умеют плакать. Ему стало так стыдно этого, что он незаметно шмыгнул за куст, улетел от друзей и долго не показывался им на глаза.

Раз утром, поднявшись в вышину, Жаворонок вдруг увидал: будто голубой корабль выплывает из-за края обширного колхозного поля; Жаворонок прошлой осенью летал за море и помнил, какие они — корабли.

Только этот корабль показался Жаворонку очень странным: впереди корабля, поблёскивая в лучах солнца, быстро вращалось что-то вроде колеса из длинных узких досок; флаг развевался не как у морских кораблей: на высокой мачте, — мачт у этого парохода вообще не было и в помине, — а сбоку; и тут же сбоку под белым зонтиком сидел капитан и управлял кораблём или пароходом, — как его назвать? Позади него вилась пыль, как дым.

Полевой корабль приближался, и Жаворонку видно было, как он широко загребает перед собой своим дощатым колесом пшеницу; как она исчезает в нём; как стоящая на мостике с другой стороны корабля колхозница время от времени переставляет рычаг — и позади корабля на коротко остриженное и гладкоскошенное поле падают кучи золотистой соломы пшеницы.

Вблизи полевой корабль перестал быть похожим на морские корабли. Спустившись пониже, Жаворонок услыхал, что люди называют его «комбайн» и что эта большая машина на ходу убирает хлеб, обмолачивает его, зерно собирает в ящик, а солому оставляет, — остаётся только сбрасывать её на сжатое поле.

"Надо рассказать обо всём об этом Подковкиным, — подумал Жаворонок, — да, кстати, и поглядеть, чему они обучают своих поршков в школе первой ступени". И он полетел разыскивать друзей.

Как и говорила Оранжевое Горлышко, Подковкиных он нашёл теперь во льне. Они как раз собирались давать детям урок. Жаворонок удивился, как подросли за эти дни поршки. Их нежный пух сменился перышками.

Сам Подковкин поднялся на кочку, а сорок четыре поршка под присмотром Оранжевого Горлышка разместились внизу полукругом.

— Ккок! — сказал Подковкин. — Внимание!

И он стал говорить поршкам о пользе образования для куропаток.

— С образованием, — говорил он, — молодая куропатка нигде не пропадёт.

Говорил Подковкин долго, и Жаворонок видел, как поршки один за другим закрывали глазки и засыпали.

— Как уберечь себя от врагов, — говорил Подковкин, — от охотников, мальчишек, от хищных зверей и птиц, — вот в чём вопрос! В школе первой ступени вы будете изучать, как вести себя на земле, а в школе второй ступени — как держать себя в воздухе. Мы, куропатки, наземные птицы и взлетаем с земли только тогда, когда враг наступит нам на хвост.

Тут Подковкин перешёл к примерам:

— Скажем, к нам приближается человек… мальчик, скажем. Что мы делаем прежде всего?

Никто не ответил на его вопрос: все сорок четыре поршка крепко спали.

Подковкин не заметил этого и продолжал:

— Прежде всего я или Оранжевое Горлышко тихонько командуем: "Ккок! Внимание!" Вы уже знаете, что при этом слове вы все поворачиваетесь к нам и смотрите, что мы делаем.

"Этого он мог и не говорить", — подумал Жаворонок, потому что, как только Подковкин сказал "ккок!", — все сорок четыре крепко спавших поршка проснулись и повернули к нему носы.

— Я говорю — "ккок!", — продолжал Подковкин, — и притаиваюсь, то есть поджимаю ножки и крепко прижимаюсь к земле. Вот так.

Он поджал ножки, и все сорок четыре поршка сделали то же.

— Так… Мы лежим притаившись и всё время зорко смотрим, что делает мальчик. Мальчик идёт прямо на нас. Тогда я командую чуть слышно: "Терк!" — мы все вскакиваем на ножки…

Тут Подковкин, а за ним все сорок четыре поршка вскочили.

— …вытягиваемся вот так…

Подковкин вытянул шейку вперёд и вверх, всё тело его тоже вытянулось, и он стал похож на длинную бутылочку на тонких ножках. А поршки, как ни вытягивались, остались похожи на пузырьки на коротких ножках.

— …и удираем, прикрываясь травой, — докончил Подковкин.

Бутылочка вдруг быстро побежала с кочки в лён и пропала в нём. Сорок четыре пузырька покатились за ней — и весь лён кругом зашевелился.

Подковкин сейчас же выпорхнул из льна и опять сел на свою кочку. Вернулись и поршки.

— Никуда не годится! — сказал Подковкин. — Разве так удирают? Весь лён закачался там, где вы бежали. Мальчишка сейчас же схватит палку или камень и швырнёт в вас. Надо научиться бегать в траве так, чтобы ни одного колоска не задеть. Вот глядите…

Он опять превратился в бутылочку на ножках и покатил в лён. Густой зелёный лён сомкнулся за ним, как вода над ныряльщиком, и больше нигде ни один стебелёк не шелохнулся.

— Замечательно! — вслух сказал Жаворонок. — Долго же придётся вам, дети, учиться, чтобы так ловко бегать!

Подковкин вернулся совсем не с той стороны, куда направился, и сказал:

— Запомните ещё вот что: удирать надо не прямо, а непременно углами, зигзагами — вправо, влево; вправо и вперёд. Повторим. Жаворонок проголодался и не стал смотреть дальше, как поршки будут учиться бегать.

— Я на минутку, — сказал он Оранжевому Горлышку и полетел разыскивать гусениц.

В несжатой ржи он нашёл их много, да таких вкусных, что забыл про всё на свете.

Вернулся он к Подковкиным только вечером. Перепела во ржи кричали уже: "Спать пора! Спать пора!", и Оранжевое Горлышко укладывала детей.

— Вы уж большие, — говорила она поршкам, — и теперь не будете спать у меня под крылышком. С сегодняшнего дня учитесь ночевать так, как спят взрослые куропатки.

Оранжевое Горлышко легла на землю, а поршкам велела собраться в кружок вокруг неё.

Поршки улеглись, все сорок четыре носика внутрь, к Оранжевому Горлышку, хвостиками наружу.

— Не так, не так! — сказал Подковкин. — Разве можно засыпать хвостом к врагу? К врагу надо всегда быть носом. Враги — кругом нас. Ложитесь все наоборот: хвостами внутрь круга, носами наружу. Вот так. Теперь с какой стороны к нам ни подойдёт враг, кто-нибудь из вас его непременно заметит.

Жаворонок пожелал всем покойной ночи и поднялся. Сверху он ещё раз взглянул на Подковкиных. И ему показалось, что на земле среди зелёного льна лежит большая пёстрая много-много-многоконечная звезда.

Как в поля пришёл Охотник с большим Рыжим Псом и чем это кончилось

Перед прощаньем Оранжевое Горлышко сказала Жаворонку:

— Когда люди уберут всю рожь и озимую пшеницу и повыдергают весь лён, — ищите нас в ячмене. Когда примутся за ячмень, — мы перейдём в яровую пшеницу. Когда возьмутся за яровую пшеницу, — мы в овёс, а из овса — в гречиху. Запомните это, и вы всегда легко найдёте нас.

После комбайна высыпал в поле весь колхоз. Колхозники и колхозницы сгребали высохшую ржаную и пшеничную солому и метали её в большие стога. А там, где рос лён, опять показался трактор. Но в этот раз он вёз за собой другую машину; люди называли её «льнокомбайн». Он выдёргивал из земли, теребил лён, обмолачивал зерно из его спелых головок в свой ящик, а стебли вязал в снопы и ровными рядами устилал ими за собой гладкосжатое поле.

Прилетали в поля хищные птицы: луни и канюки-мышатники, маленькие сокола — пустельги и кобчики. Они присаживались на стога, высматривали оттуда мышат, птенцов, ящериц, кузнечиков и, сорвавшись, подхватывали их в когти и уносили в лес.

Жаворонок всё реже теперь поднимался в облака, всё реже пел. У всех жаворонков — его родственников — подрастали птенцы. Надо было помогать родным учить птенцов летать, разыскивать себе пропитание, прятаться от хищников. Было уж не до песен.

Частенько теперь Жаворонок слышал громкие выстрелы то за рекой, то за озером: там бродил Охотник с большим Рыжим Псом, стрелял тетеревов и другую дичь. Так страшно гремело его ружьё, что Жаворонок спешил улететь подальше.

И вот раз Жаворонок увидел, как Охотник направился в поля. Он шёл по сжатой ржи, а Рыжий Пёс сновал перед ним справа налево, слева направо, пока не добежал до ячменного поля.