Последствия этого разговора в Советском отделе Лэнгли уже известны. Поспешный отъезд из Москвы Арнольда Бронсона остался малоприметным для большинства американцев с улицы Чайковского, но был по достоинству оценен в доме № 1/3 на улице Дзержинского.
— Совершенно ясно, Питер, — говорил своему заместителю начальник Советского отдела несколько дней спустя после возвращения «Роберта Кэмпбелла» в Вашингтон, — что нам и Эрику Хонтауэру в его новой должности главного контрразведчика ЦРУ потребуется делать серьезный и всесторонний анализ всего, что случилось в Москве. Может быть, мы что-то узнаем о «Рекруте».
Судьба агента, которого в Лэнгли готовили на роль «крота» в Ясеневе, основательно беспокоила Джеймса Вулрича. Вести о «Рекруте» появились в Советском отделе Оперативного Директората уже на следующей неделе. На стол «Волка» Вулрича легло проявленное в лаборатории Лэнгли и расшифрованное в самом отделе письмо от агента ЦРУ:
«Дорогие друзья! Я вынужден просить вас освободить меня от тех обязательств, которые я так неосторожно взял на себя после всех ваших заверений о безопасности наших встреч. Сегодня я испытал настоящий ужас у места встречи «Крем». Я был в двухстах метрах от телефонной будки и увидел страшную сцену, когда в милицейскую машину усаживали человека, только что вышедшего из будки. Наверное, это был американец или англичанин, потому что он кричал что-то на английском языке. Возможно, мне повезло, я задержался минут на 8-10. Я тут же повернул назад, там был угол улицы. Я уверен, что вы поймете мое чувство. Я больше не могу и не хочу так рисковать. Надеюсь, что вы проявите благородство. Прошу вас не посылать мне радиограмм, я не смогу их прочитать, я все материалы уничтожил. Пожалуйста, не пытайтесь связаться со мной в Москве. Прощайте.
Ваш друг».
— Ну вот, Питер, еще одно недостающее звено. Что вы теперь думаете о событиях в Москве? — Голос начальника Советского отдела непривычно задрожал. — Не знаю, что придется доложить директору и как объяснять все случившееся. Честно говоря, я уже не так уверен в непогрешимости проверки разведчиков резидентуры. Но несравнимо больше этого я думаю о трагической утечке информации отсюда.
— Я вас понимаю, сэр. — «Везунчик» не может скрыть от шефа своей растерянности. — У победы много живых родителей, а неудача — всегда остается сиротой. Мне, наверное, следует, прежде всего винить себя. Особенно сейчас в Москве. И в деле «Рекрута», и тогда, в деле «Пилигрима», слишком велика была жажда удачи. Может быть, и посчастливилось ее поймать, но удержать — не удалось. Не хотелось бы быть охотником, угодившим и капкан.
— Ладно, Питер, прекратите казнить себя. Грустно признавать поражения, но вы безусловно правы. К победам быстро привыкаешь, они создают эйфорию, и она очень вредна, если ею слишком увлекаться. Всегда нужен холодный душ, он закаляет. Как бы ни была трудна схватка с сильным противником (а русские очень крепкий и сильный противник, необходимо это признавать), как ни сложна обстановка для нас в Советском Союзе, — я уверен, что нам удастся разгадать загадки, которые задают нам русские. Жаль только, что приходится тратить на это драгоценное время и массу нервной энергии.
Святая простота
«O, Sancta Simplicitas!» — это были последние в его жизни слова. Обвиненного в ереси и сожженного на костре чешского богослова-реформатора Яна Гуса, успевшего увидеть пожилую женщину, бросавшую в бушующее пламя связку сухого хвороста. Поистине — святая простота.
Начальник Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ мог не опасаться казни на костре. Он не был еретиком-отступником от канонов Центрального разведывательного управления. Даже в худшие для Лэнгли времена он оставался усердным и решительным солдатом тайной войны, пользовавшимся непререкаемым авторитетом у всех руководителей, с которыми служил эти долгие годы. Бескомпромиссным борцом с «империей зла».
Вулрича не пугало его будущее. Да, ему не хотелось уходить из разведки, он может еще поработать, и возраст пока не помеха. Но в конце концов он готов к отставке — пенсия у таких, как он, ветеранов Центрального разведывательного управления, позволяет жить вполне безбедно, содержать семью и детей, еще не пустившихся в свободное плавание по жизни, иметь уютное жилище.
В значительно большей мере он был озабочен другим: проигрышем почти выигранной партии, досадой на то, что позволил себя обыграть тем, к кому всегда относился свысока, как к представителям низшей формации, хотя и побаивался их, как Давид боялся грозного гиганта Голиафа. И еще беспокоило то, что его будут осуждать за «непрофессионализм» коллеги, многие из которых просто недостойны предъявлять ему претензии. Именно они бросят охапку дров в тот костер, который постараются разжечь его недоброжелатели вокруг провалов московской резидентуры и Советского отдела.
Были ли неудачи у Джеймса «Волка» Вулрича? — Он не любил о них вспоминать, но они, конечно, случались, кто в разведке от них застрахован! Однако у Советского отдела в прошлом ее не было столь зловещих «урожаев» на невзгоды, еще никогда на отдел ее не обрушивалось столько провалов, следующих один за другим с такой поразительной частотой!
Вначале непонятный удар судьбы с «Пилигримом». Затем «Рекрут», отказавшийся от сотрудничества в самый разгар удачного поворота событий, и одновременно — потеря ценнейшей уникальной аппаратуры, которая могла изменить работу московской резидентуры с агентами. И вот теперь — трагедия с провалом сразу двух ценных агентов, на которых делалась особая ставка в Лэнгли. Специалиста по подводному флоту СССР из Ленинграда и «крот» ЦРУ в советской военной разведке! Трудно перенести эту катастрофу (иначе просто не назовешь!), тем более что за всеми неприятными неудачами стоит тайна успехов русских.
Об этом новом провале начальнику Советского отдела стало известно совсем недавно. Он был просто поражен случившимся: ведь московская резидентура фактически даже не успела приступить к работе по связи с «Долларом». Правда, все необходимые материалы были направлены Александру Нарбекову.
Катастрофа в Ленинграде, где «Дэниэль Рост» был схвачен в пригороде, пытаясь извлечь свой первый тайниковый контейнер в Советском Союзе, тоже не поддавалась объяснениям. «Наследили» в ленинградской оперативной группе или русские перехватили ее переписку с Лэнгли? Или еще что-то?
Что же это такое? Русский «крот» в самом Советском отделе? Вулрич метался в сомнениях и догадках, подозревая и оправдывая одних, осторожно добивался перевода в другие подразделения тех, в ком по каким-либо причинам не был уверен или кого просто невзлюбил. А провалы тем временем не прекращались. Так в чем же дело? Джеймс «Волк» Вулрич вконец потерял покой.
На начальника Советского отдела наваливались воспоминания. Так, наверное, бывает всегда, когда радостные события уступают место беспокойному поиску причин жизненных неудач.
Джеймс Вулрич вспомнил, что говорил кумир его юношеских дней Джон Кеннеди. У президента, хорошего оратора, нашлись нужные слова: «О ваших успехах не говорят, о ваших же неудачах — трубят повсюду. Вы не можете говорить о ваших достижениях, ваши же провалы говорят сами за себя».
Провали Центрального разведывательного управления на московском фронте в восьмидесятые годы становились отвратительным кошмаром для «Волка» Вулрича. Он не мог даже представить себе, что дела в Москве пойдут так скверно.
«Я рад, что мы начинаем преодолевать комплекс неполноценности, говорил он своим новым подчиненным, придя в Советский отдел в конце семидесятых. — Мы не можем позволить Советам вытирать о нас ноги. «Карфаген должен быть разрушен» — призывал известный римский консул. И римляне добились своего — победили своего главного соперника. Русские — теперь наш главный противник, и Москва, как Карфаген когда-то, должна пасть».
«Поведение Советского Союза имеет одну цель — мировое господство. Джеймс Вулрич, возможно, сам того не замечая, говорил в отделе в начале восьмидесятых языком своего нового шефа директора ЦРУ Уильяма Кейси. Американский народ должен противостоять этому намерению нашего главного врага. Такая задача поручена Центральному разведывательному управлению, и мы будем это делать. Неважно, какими методами. И совсем не обязательно надевать при этом белые перчатки».