— Мы ночь не спим, торопимся, а турки нас в гости, поди, и не ждут, — весело подмигнул полковнику Гудович.

После обильного обеда хаджибейский двухбунчужный паша Ахмет прилег на ковер и, затянувшись кальяном, стал обдумывать свои дела. Паше было о чем поразмыслить.

С тех пор как русские взяли Очаков, проклятые гяуры каждый день могли напасть на Хаджибей. Правда, со стороны Молдавии должна была скоро появиться могучая армия правоверных, чтобы снова отбросить русских за Днепр. Но пути Аллаха неисповедимы, и, надеясь на лучшее, неплохо подумать и о худшем… Ведь русское войско возглавляет грозный «топал-паша» — Суворов.

Ахмет только погрузился в эти невеселые размышления, как вдруг тишина его дворца была возмущена громкими женскими криками. В гареме опять ссорились женщины.

— Шайтан в образе человека, как только наш паша поместил тебя под одной крышей с нами! Видно, Аллах ослепил его светлые очи, что он позволил тебе и твоему щенку здесь жить! — вопила одна из женщин.

Паша узнал голос своей некогда любимой, а теперь опостылевшей ему старшей жены Зейнаб.

— Порождение крысы и змеи! Только отсутствие красивых женщин заставило пашу выбрать тебя в жены. Старая шелудивая обезьяна! — кричала ей другая женщина, бывшая жена Сеид-Магомета, а теперь новая супруга паши татарка Селима.

Затем крики обеих перешли в сплошной визг — очевидно, женщины начали потасовку. Это было уж слишком!

Разгневанный властелин Хаджибея вызвал старшего евнуха Абдуллу, разжиревшего, задыхающегося от астмы тунисского мавра.

— Певзен! Балбес! Гнусный ленивый ишак! Разве я тебе так поручал оберегать покой в гареме? — заорал на него Ахмет. — Чтоб сейчас же было тихо! Не то я прикажу начинить твою тупую баранью башку навозом!

Перепуганный евнух со всех ног бросился выполнять приказание паши.

Однако тишина наступила не скоро. Долго еще дворец оглашали вопли усмиряемых евнухом женщин, крики и плач детей.

Проклиная всех женщин на свете, паша стал затягиваться зеленоватым дымом кальяна, чтобы уйти от суетных мыслей. С тех пор как очаковский сераскер Сеид-Магомет-паша прислал в хаджибейскую крепость своих жен и наложниц, а также пленниц, паша Ахмет потерял покой. Женщины очаковского паши сразу не поладили с обитательницами его гарема. С утра до поздней ночи покой дворца, где прежде царила безмятежная тишина, оглашали крики и брань.

Дело приняло еще худший оборот, когда при штурме русскими Очакова погиб Сеид-Магомет. Паша Ахмет, как родственник погибшего, стал законным обладателем его гарема. Теперь между старыми и новыми женами Ахмета началась настоящая война. Много волнений доставляли хаджибейскому паше и невольницы. Сделать их своими наложницами Ахмет не решался, так как они предназначались для отправки в Стамбул в дар самому султану. Ахмет знал: сделай он невольниц своими наложницами, и его же друзья и ближайшие помощники немедленно пошлют об этом доносы владыке Турции. Ведь все эти лукавые бинь-баши, аги, байрактары[34] только и мечтают о том, чтобы сесть на его место. Тогда никакие прежние заслуги не спасут его, пашу Ахмета, от ужасного гнева султана. И быть ему посаженным на кол на одной из базарных площадей Стамбула…

Но нет — Аллах велик! Он наградил пашу мудростью. Никогда Ахмет не впадет в соблазн, на радость своих тайных врагов, присвоить хотя бы одну из невольниц, предназначенных для султана. Нет!

Однако уж больно они хороши, эти молодые невольницы-украинки!

Каждый день шел паша в их покои. Там огромный, тучный Ахмет ложился на тахту и, поглаживая седую бороду пухлой, усыпанной драгоценными перстнями рукой, долго рассматривал пленниц. Особенно нравилась ему одна — молодая казачка по имени Маринка.

В ее взоре не было страха, когда она смотрела на пашу. В каждом движении ладной, гибкой фигуры девушки чувствовался непокорный свободолюбивый характер. Старый турок все больше и больше очаровывался девушкой. О, если бы можно было купить ее, он дал бы самую высокую цену на невольничьем рынке. Тысячу полновесных пиастров и в придачу пригоршню крупного цейлонского жемчуга! Гордая казачка стала бы украшением его гарема…

Но нет! Аллах наградил пашу мудростью, и он никогда, на радость своих тайных врагов, не присвоит невольницу, предназначенную для самого султана.

Пришпоривая коня, скакал с отрядом казаков Кондрат Хурделица.

Высокими травами заросла степная дорога. Ее нелегко найти ночью. Даже старые опытные казаки, которые всю жизнь кочевали по югу Украйны, и то сбивались с пути. Но Хурделица, хорошо запомнивший эти места, по каким-то ему только ведомым признакам находил верную дорогу в ночной степи и указывал корпусу путь на Хаджибей. Хурделица получил приказание задерживать всех, кто мог бы сообщить противнику о движении наших войск. Кондрат должен был также присмотреть места, где после ночных маршей армия могла бы укрыться от глаз турецких разведчиков.

Лишь шорох волнуемой ветром травы нарушал тишину ночи. Да порой раздавался лисий лай или крик серокрылой совы. Нигде не было видно и признаков человеческого жилья.

Опередив на десять верст армию, Хурделица вместе с отрядом свернул с дороги в глубокую, заросшую лесом балку. Казаки спешились и повели потных коней в лощину. Здесь они сделали остановку, пока не остыли лошади. Напоив коней в ручье, протекающем по дну балки, казаки стали осторожно подниматься по склону к дороге.

Неожиданно послышался конский топот и людские голоса.

Вскоре показался небольшой отряд конников, направляющихся в сторону Очакова. Хурделица насчитал десять всадников. На фоне звездного неба отчетливо вырисовывались головы в чалмах и в лисьих татарских шапках. Казаки поняли: это турецкие разведчики.

Есаул сразу принял решение. Он разделил весь отряд на две группы. Пять человек под начальством опытного старого казака Максима Коржа были посланы навстречу туркам. Большую группу, состоящую из пятнадцати сабель, Кондрат повел в обход противника, чтобы перерезать ему путь на Хаджибей.

Обойдя турок, есаул построил отряд в виде полумесяца и стал ожидать врагов. Вскоре раздались первые выстрелы, а затем послышался приближающийся цокот копыт. Это неприятель, как и предполагал Кондрат, встретил группу Коржа. Не приняв боя, он повернул своих коней назад к Хаджибею. Увидев казаков, перерезавших им дорогу, турки на миг оторопели. Затем бросились в атаку, чтобы вырваться из окружения.

Хурделица сразу наметил себе рослого турка, скакавшего впереди своего отряда на вороном жеребце. Кондрат решил выбить всадника из седла и взять его в плен.

Но вышло иначе.

Приблизившись к казаку, турок выхватил пистолет и почти в упор выстрелил в Хурделицу.

Простреленная шапка-кабардинка, сверкнув золотым позументом, слетела с головы Кондрата. Встав на дыбы, сшиблись кони всадников. Опережая на какой-то миг взмах кривого меча противника, Хурделица сильным косым ударом сабли сбил его. Разгоряченный конь унес есаула на несколько саженей вперед от места поединка.

Когда Кондрат повернул коня, битва уже закончилась. Двух прорвавшихся из окружения турецких всадников прикончили посланные им вдогонку казачьи пули. Третьего турка седоусый Корж вырвал из седла арканом.

Сброшенный на землю полузадушенный турок оказал отчаянное сопротивление: размахивал саблей, пока ее не выбили у него из рук прикладом ружья. Он протяжно, по-волчьи, завыл и смолк, лишь когда Корж связал ему руки. Это успокоило турка: он понял, что убивать его не собираются.

— Видишь, — добродушно сказал Максим Корж Кондрату, — он думал, что мы, как и они, поганые, головы пленным рубим.

Подойдя к месту схватки, Кондрат увидел на дороге свою шапку-кабардинку. Ее малиновое донышко сверкнуло в ночной мгле позументом. Казак поднял пробитую пулей шапку и внимательно осмотрел ее. «Взял бы турок прицел только на полпальца ниже — и лежал бы я сейчас мертвым на степной дороге», — подумал он.