— Там кондиционер сломался, что ли?

Юлик вдруг резко перестала рыдать и подняла на меня большие красивые глаза. Игнат Викторович усмехнулся:

— Можно сказать и так.

— А вы кто? — спросила Юлик, уже не всхлипывая, — новенький? Игнат Викторович, вы нам новенького взяли? Ну, наконец-то!

— Я еще не совсем новенький, — смутился я.

— Я надеюсь, что вас возьмут, — заявила Юлик решительно.

— Так, Колесникова, марш на рабочее место! И чтобы до закрытия смены привела себя в порядок! — пресек флирт Игнат Викторович.

— Но…

— О наказании за халатное отношение к работе я еще с тобой поговорю!

Юлик нахмурилась, с вызовом развернулась на каблуках и, распахнув дверь на лестницу, исчезла из поля зрения.

Игнат Викторович покачал головой:

— Ну, как можно на нее злиться? — спросил он, глядя на меня.

— Я тоже так думаю.

— Рано тебе еще об этом думать.

Мы одновременно посмотрели на дверь. Мне показалось, что я услышал слабый скрип и похрустывание, словно кто-то шел по снегу. Игнат Викторович нахмурил густые брови.

— Что здесь происходит? — спросил я тихо.

Из-за двери валили уже густые хлопья снега, а по линолеуму растекались грязные лужицы. Так ведь и на нижний этаж протечь может!

— Этот ваш Антон ничего больше не говорил? Про специфику работы, например? — Спросил Игнат Викторович тоже шепотом, — у нас вообще гостиница со странностями.

Я покачал головой. Антон даже не намекнул на двери, из-за которых валит снег. Если начистоту, он вообще ничего не рассказывал про гостиницу. Отделался поверхностным объяснением, зараза.

Игнат Викторович буркнул нечто вроде: «Я так и думал», и направился к двери, оставляя на быстро тающем снегу рыхлые следы.

Я хотел было последовать за ним, но не решился:

— А он что-то должен был сказать? — спросил я вслед с надеждой.

Игнат Викторович приложил палец к губам и жестом подозвал меня к себе. Робость пришлось подавить.

Признаюсь, я не без боязни ступил на белое полотно снега. Почему-то я вдруг подумал о том, что увижу за дверью совсем не гостиничный номер. Там раскинется прекрасный зимний пейзаж: огромная заснеженная равнина, редкие деревца, согнутые под тяжестью снега, а далеко на горизонте — горы, макушки которых не видно среди сплошных серых туч. Но тучи еще далеко, а здесь, перед нами, светит яркое солнце и чистое голубое небо… Бред конечно, глупости, но сделать второй шаг мне удалось с трудом.

«Увижу Антона — убью», — подумал я, отчаянно ощущая мурашки на коже.

Действительно похолодало…

За дверью обнаружился вполне себе обыкновенный номер, такой, каким я его и представлял. Номер, словно сошедший со стерильных кинолент конца восьмидесятых. У стены стояла, застеленная синим покрывалом кровать, рядышком примостилась тумбочка и аккуратный прямоугольный столик, укрытый скатертью. У противоположной стены — в ряд три табуретки. Номер, как номер… если бы не одно «но»…

Вот именно — но.

Но… пол, кровать, тумбочка, стол, табуретки — все это было покрыты снегом.

Но… не было окна, а вместо него, прямо напротив нашей двери, обнаружилась еще одна распахнутая дверь. В противоположную сторону.

Из дверного проема лился мягкий голубоватый свет, какой может быть только в сумерки зимой. И там, за дверью, в другом конце номера, я увидел огромную белоснежную равнину, и голые низенькие деревца, и налитое ядреной краснотой, словно спелое яблоко, солнце, и смутные рельефы гор на горизонте, скрытые серыми облаками…

Игнат Викторович взял меня за плечи, будто подвыпившего старого приятеля, который уже не в состоянии передвигаться самостоятельно.

— Пока не пугайся, — сказал он, сделав упор на слово «пока», — я же говорил, что наша гостиница немного странная. Этакий старомодный стиль.

— Вы говорите — немного?

— Ладно, согласен. Внутри она выглядит совсем не так, как снаружи…

— Я заметил.

— И у нас немного странноватые постояльцы. Они… не совсем с Земли.

— Они… оттуда? — спросил я, и посмотрел на потолок. На потолке, что странно, обнаружились маленькие черные пятна, похожие на следы босых ножек.

— В научной фантастике есть такое понятие — «дверь в стене», — сказал Игнат Викторович, — его придумал писатель Герберт Уэллс. У него даже имеется рассказ с таким заголовком. Где-то в регистратуре у Львовны валяется экземплярчик, если хочешь, я распоряжусь, чтоб она тебе откопала. Почитай, там интересно. Буквально «дверь в стене» означает какой-нибудь проход в параллельный мир, что-то вроде телепорта — в современной фантастике. По форме оно не обязательно должно быть дверью. Может быть окном или, скажем, трещиной. Но у нас в гостинице все по книге. Буква в букву. Вот это, перед нами, и есть дверь в стене. Проход в другой мир.

— На другую планету, — уточнил я.

— Возможно. Это может быть другая планета, или другая Вселенная… — Игнат Викторович почесал кончик носа, — надо покопаться в архивах, поглядеть, на кого зарегистрировано…

— И много у вас таких дверей?

— В каждом номере. Видите ли, Артем, в этом и заключается особенность нашей гостиницы. К нам заезжают исключительно из других миров. Туристы, одним словом. Поэтому гостиница и называется «Миллион лун».

У меня перехватило дыхание:

— У вас тут двери в миллион миров?!

Игнат Викторович открыл рот, чтобы ответить, но тут что-то отвлекло его внимание. Приглядевшись в зимние сумерки, Игнат Викторович деликатным жестом отодвинул меня себе за спину.

— К нам приходят не из города, а из этих дверей. Твоя задача, как работника гостиницы, определить — кто пришел, открыть ему дверь снаружи, проверить документы и позаботиться о том, чтобы гостю понравился сервис. Если ему понравится обслуживание и отдых, он приедет еще раз. А это уже доход. Если довольных пришельцев окажется большинство — это уже стабильный доход…

— То есть где-то здесь сейчас должен быть пришелец? — я заинтересованно оглядел гостиницу, но никого не обнаружил. Даже под столом.

— Есть одно правило, — сказала Игнат Викторович, — никогда не открывайте тринадцатые номера. За этими дверьми скрываются неблагожелательные миры.

— Что же здесь неблагожелательного? Снежок, горы, закат красивый…

А договорить я не успел. Снежную гладь вдруг распороли гигантские извилистые трещины, пол под ногами дрогнул. Я ухватился за холодный дверной косяк, чтобы не упасть. Резкий порыв ледяного ветра в одно мгновение отморозил мне губы и нос.

— В сторону! — закричал Игнат Викторович.

Из черных трещин, выбивая в воздух комья снега, показались покрытые бурой шерстью лапы. Что это были за лапы! На кончике каждого пальца этих самых лап могла уместиться вся моя семья и папина немецкая овчарка по кличке Никита в придачу. Стоит ли упоминать длинные желтые когти трехметровой длины и неимоверной ширины?

Я отступил на шаг назад. Вдруг стало трудно дышать. Ветер усилился.

Игнат Викторович забежал в номер, вскинул руки к потолку и что-то закричал, но голос его потонул в завывании ветра. Дверь захлопнулась с такой силой, что затрещали косяки. Несколько секунд я вслушивался в странные звуки, доносившиеся из-за двери. Кажется, что-то взрывалось. я различил непонятные слова, хруст, шипение… на мгновение яркая вспышка мелькнула сквозь щели, запахло паленым… а спустя еще несколько секунд дверь распахнулась. На пороге появился Игнат Викторович, как ни в чем ни бывало стряхивающий с плеч снежинки. На груди расплылось большое мокрое пятно.

Если бы не черный дым, струившийся с кончиков его пальцев, я был бы готов поверить, что ничего необычного не произошло.

Но я заглянул ему за спину и увидел, что дверь в стене закрыта и забита двумя поставленными крест-накрест досками. В центре креста было что-то написано большими светящимися загогулинами.

Игнат Викторович сдул дым с ногтей и облизал губы.

— Все, больше лет двадцать ни один булфрог не сунется, — довольно буркнул он.

— Что это было?