Горит красный. Останавливаюсь, разглядывая трещину на асфальте, что ползет извилисто из-под бетонного блока. Кто-то пробегает мимо, надеясь выиграть время у стремительного ритма дневного города. Кто-то задевает мое плечо, но я не поднимаю головы, потому что это бесполезно. Человек уже давно перебежал через дорогу, и вряд ли я запомню даже его спину или его затылок.

В ноздри втекают запахи сигарет, духов, мыла, жареной курицы, печеного хлеба, человеческого пота, помойки. Я непроизвольно втягиваю ноздрями воздух. Вдыхать нужно через нос — так учила мама — а выдыхать ртом. Тогда всякая гадость, которая летает в воздухе, не проникнет в мои легкие… Все это чушь. И поучения — чушь, и гадость — чушь, и легкие мои уже давно выглядят ничуть не лучше легких заядлого курильщика. В мире, где курит каждый второй, сложно не вдыхать никотин и остаться чистым, словно младенец Иисус…

Вдыхаю носом и чувствую, как проникает странный, непонятный запах. Я чувствую его даже сейчас, несколько недель спустя, что говорить о том мгновении, о той застывшей секунде, когда нежный невидимый шлейф мягко коснулась моих ноздрей, проникла глубже, растеклась по нёбу и заиграла по рецепторам.

Мои веки трепещут. Я вздыхаю снова и понимаю, что этот сладковатый, милый, чудесный запах где-то рядом. Стоит повернуть голову, стоит поднять глаза… Поднять…

Светофор зеленый. Кто-то бурчит за плечом, мол, поторапливайся. Кто-то обходит, кто-то толкает, кто-то шипит в ухо. А я стою и вдыхаю запах. И не могу пошевелиться. Казалось, он заполняет меня всего, я наполнен им под завязку…

И в тот момент. В ту секунду. Я поднимаю голову. Поворачиваюсь. Открываю глаза. И вижу то прекрасное создание, то существо, которое только что, само о том не зная, подарило мне свой запах.

Девушка стоит возле газетного киоска и, кажется, что-то покупает. На ее левом плече — сумочка, в руках — кошелек. У нее длинная светлая юбка и черные туфли на каблуках. Светлые короткие волосы. Она стоит, полуобернувшись. Я вижу, что она улыбается. Губы ее шевелятся. Разговаривает сама с собой? Или с кем-то тихим и невидимым? Таким, как я?

Я же вдыхаю запах, и ловлю себя на мысли, что мне наплевать, что кругом люди, что меня толкают, что от кого-то пахнет мылом или шампунем, что кто-то наступил мне на ногу и буркнул какие-то совершенно несущественные извинения… что мир вокруг живет своей, дикой, жизнью.

В какой-то момент начинаешь понимать, что можно расправить крылья. В момент, когда нежный запах касается и обволакивает.

Делаю первый шаг в ее сторону. Он самый тяжелый и противоречивый. Ноги словно железные, да и непривычно ходить, разглядывая не камешки на тротуаре, а женщину, которая — вот она — стоит в нескольких метрах от меня. Следующий шаг легче.

В тот момент, когда я делаю еще один робкий шаг в ее сторону, девушка оборачивается и смотрит на меня. У нее изумительные, изумрудные глаза. И губы. Эти губы… эти черты лица… эти изящные скулы, тонкий носик… Я замираю, застываю, окаменеваю, превратившись в один большой ВЗГЛЯД. Я разглядываю ее столь жадно, что где-то в уголке сознания стучится совесть, напоминая, что мы на улице, что вокруг люди, что жизнь-то, черт возьми, продолжается. Но ей не достучаться. Сейчас ей точно не достучаться.

Девушка тоже разглядывает меня. И она не стесняется. Я вижу, как дрогнули ее губы, растягиваясь в улыбке. Девушка снимает прозрачный целлофан с упаковки, вытаскивает тонкую сигарету, щелкает зажигалкой и затягивается. Одна ее бровь вопросительно изгибается изящной дугой.

— Любопытно. — Это скорее утверждение, чем вопрос.

Я понимаю, что девушка обращается ко мне. Мои ноги железные. Мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Мои легкие наполняются воздухом до такой степени, что перед глазами начинают плыть темные круги. Мое небо высохло. Мой язык прилип. Мои глаза остекленели. Боги, я уже не человек, я просто труп…

И я киваю. Медленно — очень медленно. И мне кажется, что крылья распрямляются за спиной. Тень от них ложится на тротуар, и люди — эти тихие, невидимые людишки — неосознанно обходят тень, спотыкаются, торопятся убежать подальше.

Наступает момент, когда можно взлететь. Когда сила притяжения — ничто.

— Вы красивая, — говорю.

Может быть, прозвучало очень тихо, но она слышит. Улыбается. Затягивается. Выпускает дым. Говорит:

— Я знаю.

И еще говорит:

— Ты не первый, кто заметил. — Потом подходит ближе и протягивает руку.

У нее тонкие и длинные пальцы. Ногтей почти нет, они не накрашены.

— Муза, — представляется она, — Тебя как?

— Виталик, — отвечаю и пожимаю руку, — я вообще-то не хотел… понимаете… так вышло, что…

— Не хотел со мной знакомиться? — смеется она, зубы у нее белые и ровные, — просто шел человек, увидел девушку перед киоском, остановился, открыв рот, и не захотел познакомиться?

— Нет, просто… — Я теряюсь. Я не знаю, что сказать. Моя прежняя жизнь рушится на глазах. Я ощущаю, как падают камни в моей душе. Камни разваливающейся стены.

— Ладно, забудь. Считай, что это я решила с тобой познакомиться, — говорит она, — а ты случайно проходил мимо. Идет?

Я набираюсь смелости. Поглядываю на небо. Как давно я не видел чистого голубого неба. Замечаю над крышами домов маленькое рваное облако, цепляющееся за антенны. Говорю:

— Не идет. Это я остановился и решил на вас посмотреть. Вы красивая.

— Еще бы. Только не надо ко мне на "вы". Я теряюсь, и мне кажется, что я уже совсем стара. Можно просто Муза.

Она не отпускает моей руки. Рукопожатие ее крепкое, ладонь — теплая. И она тянет меня и говорит:

— Пойдем, посидим где-нибудь, поболтаем.

Я хочу сказать, что не могу, что мне на работу и что начальник будет очень недоволен… но теперь, кажется, мой язык прилип к нёбу окончательно. Я не могу выдавить ни слова. Камни падают с устрашающей скоростью… камни, которые я ловил взглядом на тротуаре, на асфальте, на мостовых, и которыми заполнял свою собственную душу… теперь они проваливаются в никуда.

Я увидел офис. Светлый, чистый офис. Там есть кондиционер и кофе. Там тихо, уютно, тепло и нет огромного потока скверно пахнущих людей. Там меня никто не трогает. Я сижу тихо со своими бумагами и строго следую маминому завету: "Меньше знаешь — крепче спишь".

А потом я увидел кафе. И себя, сидящего за столиком. И девушку по имени Муза, которая сидит напротив и пьет кофе. И мы болтаем. И здесь тоже уютно, тепло, светло… но там, в кафе, есть другие люди. И они будут сидеть вокруг, пить кофе, есть салаты, источать запахи, курить, отрыгивать, вставать, задевать плечом, говорить пьяным голосом: "миль пардон", или вообще ничего не говорить. О, эти люди!.. Развелось же вас в мире, как паразитов…

И я стою перед девушкой, и она даже не догадывается, что за хаос творится в моей голове. И тут я поворачиваю голову и замечаю свои расправленные крылья.

Каждый человек рано или поздно понимает, что можно взлететь.

И мне вдруг становится наплевать на людей. Наплевать на офис. Наплевать на всю эту серую массу тихих и невидимых существ, жмущихся к стенам, бегущих по тротуару, разглядывающих камешки под ногами, никогда не видящих неба.

— Пойдем, — говорю, и уже сам тяну ее за руку.

— Приятно познакомиться! — говорит она, усмехаясь, — А ты знаешь поблизости хорошее кафе?

— Нет. — Оглядываюсь по сторонам.

Удивительное дело — я стал выше. Может быть, я перестал горбиться, может — просто взлетел на крыльях, над головами, над сигаретным дымом…

Я столько лет хожу этой дорогой. Я знаю каждый камешек на тротуаре, каждую трещинку асфальта, каждый слой белой краски "зебры"… но я никогда не видел этой улицы. Я не замечал, что возле дороги стоит широкий фонарный стол, без проводов со старинным громкоговорителем на самой макушке. А посередине висит желтый деревянный щит, с надписью "ПРЕДЛАГАЮ РАБОТУ". А под столбом сидит бомж, пьет из банки "колу" и заедает бутербродом, завернутым в газету. Чуть левее, оказывается, стоит касса театра драмы, где продаются билеты. К ней пристроена еще одна касса — для продажи транспортных билетов, и из окошка выглядывает кудлатая голова. А тут, вон, растут какие-то кусты. Взгляд направо — и я вижу закуток, в котором стоят четыре автомобиля такси. Таксисты сидят рядышком, курят, разговаривают между собой. Один считает деньги. Закуток скрыт в тени больших цветущих деревьев. А я даже не знаю, что это за деревья. Я столько лет глядел в землю, что стоило поднять глаза, и я стал похож на крота, выползшего на поверхность посреди оживленного города. С той лишь разницей, что у крота нет глаз, а у меня, все же, есть.