Выводы Н.Н. Миклухо-Маклая начисто отметали эти антинаучные вымыслы, а также наносили удар по Вирхову, считавшему форму черепа главным признаком древности и глубины различий между расами.

Увлекательная наука — антропология! Она так же безгранична и бесконечна в своих поисках, как бесконечно развитие человечества. Отсутствие причинной связи между языком, культурой, уровнем общественного развития народа, с одной стороны, и его расовым типом — с другой, уже на первых порах своего великого эксперимента угадывалось Н.Н. Миклухо-Маклаем. Но ему пока не хватало фактов, чтобы сделать окончательный вывод.

Распростившись в Гонконге с офицерами и матросами «Изумруда» и получив от них в подарок южноамериканскую обезьяну, Миклухо-Маклай вместе с Ахматом пересел на пассажирский пароход, направлявшийся в Сингапур. «Изумруд» ушел в Россию.

В конце мая 1873 года ученый прибыл в Батавию, или Джакарту. Он спешил на Яву, намереваясь до отплытия голландского фрегата, где за ним по приказу генерал-губернатора Джемса Лаудона уже закрепили каюту, привести в порядок свои дневники и заметки. (Экспедиция вокруг Новой Гвинеи намечалась на конец 1873 года.)

Ява… Сказочная Ява! Жемчужина Малайского архипелага… Батавия — столица тропиков… Миклухо-Маклай с недоумением разглядывал грязную гавань. Пестрая толпа теснилась около нагруженных барок и шлюпок. Здесь же стояли два небольших пароходика. Там и сям торчали, как метлы, тощие кокосовые пальмы, метались на ветру рваные листья бананов. Особенно гнетущее впечатление производили мангровые заросли, которые тянулись по болотам, насколько глаз хватает. Низкий плоский берег. А дальше — прямые, как стрелы, каналы, где в мутно-желтой воде моются яванцы. Небо серое, скучное. Где же хваленые вулканы и влажные тропические леса Явы?

Нет, это не феерический остров Таити, выныривающий из синего океана. Заласканный светом зеленый Таити, вздымающийся среди водной пустыни зубчатый Муреа…

Вначале Маклай хотел усесться в железнодорожный вагон, чтобы добраться до города, но, поразмыслив, решил, что знаменитому путешественнику не подобает ехать на аудиенцию к генерал-губернатору всего Малайского архипелага и прочая… в вагоне, и нанял карету.

Не безвестным скитальцем, до которого никому нет дела, появился на Яве Миклухо-Маклай: о нем уже знали здесь, ждали его. Сам генерал-губернатор Нидерландской Индии Джемс Лаудон каждый день справлялся, не прибыл ли в Батавию прославленный русский натуралист и естествоиспытатель, отважный путешественник, дворянин и друг великого русского князя Константина Миклухо-Маклай, имеющий на руках рекомендательное письмо министра колоний Голландии. Министр колоний еще год назад поставил Лаудона в известность о том, что Миклухо-Маклай высадился на северо-восточном побережье Новой Гвинеи. Кроме того, в прошлом году Лаудон принимал в своем дворце в Бейтензорге великого русского князя Алексея Александровича и русского мореплавателя, командующего тихоокеанской эскадрой адмирала Посьета, совершавших на фрегате «Светлана» вояж вокруг света. Оба с большим уважением отзывались о Миклухо-Маклае. А еще в 1871 году Русское Географическое общество обратилось к Батавскому обществу науки и искусства с просьбой оказать содействие Миклухо-Маклаю в его начинаниях.

Джемс Лаудон был сухим, черствым и педантичным. Так говорили в Сингапуре. Чувство юмора подобным людям не присуще, оригинальность им непонятна, экстравагантности они не терпят. Жестокость Лаудона вошла в поговорку, чиновники и местные царьки трепетали при одном упоминании его имени. Он властвовал и беспощадно карал. Это был король, имевший власть более неограниченную, чем король Нидерландов.

«Ты мне нужен, петух голландский, — сказал себе Маклай, — а потому я буду больше, чем дипломатом, и стану являться на приемы и обеды в безукоризненно новом фраке, при белом галстуке и в белых перчатках, хотя это глупо и непозволительно при столь адской жаре…»

Вопреки ожиданиям Лаудон, весьма пожилой человек, встретил русского ученого довольно любезно. «Долихокефал! — определил Маклай. — Длинноголовый!.. Головной указатель меньше 75…» «Придворные», которыми кишел дворец в Бейтензорге, заинтересовались молодым человеком и отнеслись к нему почтительно. Особенно выгодное впечатление произвел путешественник на многочисленное семейство губернатора.

Узнав, что знаменитый путешественник остановился со своим слугой в небольшом дешевом домике, генерал-губернатор пришел в благородное негодование:

— Настоятельно прошу вас, переселяйтесь ко мне в Бейтензорг. Будьте как дома. Дворец в вашем распоряжении. Здесь вы совершенно свободны и вольны делать все, что заблагорассудится. Если вам станут докучать, вы можете послать всех к черту и не видаться ни с кем. Выбирайте любые апартаменты!

Миклухо-Маклай вежливо отказался.

— У меня лихорадка и ревматизм, — сказал он. — А это отнюдь не всегда приятно для окружающих.

Оценив скромность натуралиста, генерал-губернатор пришел в еще большее негодование:

— Я не позволю, чтобы всемирно известный путешественник, каким являетесь вы, очутившись в подвластной мне стране, ютился в какой-то халупе! Что обо мне подумают после этого в Европе?… Не навлекайте, господин Маклай, позор на мою голову. Уж не думаете ли вы, что генерал-губернатор Голландской Индии менее гостеприимен, нежели людоеды Новой Гвинеи?

Это, по-видимому, следовало принять за остроту, и все рассмеялись. После того как Лаудон прислал своего адъютанта на дом к Маклаю, последнему не оставалось ничего другого, как перебраться в Богор, этот райский сад мира, в надежде, что в любое время под каким-нибудь предлогом он сможет уехать из дворца. Он осмотрел и выбрал самые простые комнаты в павильоне, стоявшем на отшибе. Павильон был увит ползучими растениями, усыпанными орхидеями. Как жар, пылали цветущие тамаринды и деревья, которые здесь называют «пламенем лесов». Дорожка, усаженная агавами и перистыми пальмами нипа, вела к пруду, где распускали бледно-розовые цветы гигантские лилии виктории-регии и плавали черные лебеди.

Богор, или Бейтензорг (что в переводе с голландского значит — «Город без забот»), утопал в роскошной зелени. Это был знаменитый ботанический сад, куда мечтали попасть все ботаники мира. Он располагался у подножия главного хребта Явы и был соединен со столицей отличным шоссе и железной дорогой. Здесь, в горах, где не так жарко, как в Батавии, и где нет малярийных комаров, селилась знать.

Семь месяцев прожил Миклухо-Маклай в Богоре, окруженный почти королевским комфортом. Прямо из каменного века он попал в роскошнейший дворец, где все было к его услугам. Не нужно заботиться о пище, о поддержании огня в очаге, можно спать на мягкой чистой постели. Он часами прогуливался по пальмовым аллеям, забирался в глухие уголки, любовался орхидеями, варингинами — очень высокими деревьями, стволы которых сплошь обвиты корнями, стоял у молчаливых прудов и созерцал сказочно прекрасный на фоне пальм и смоковниц белый дворец или же продирался сквозь лианы и прислушивался к голосам незнакомых птиц. Казалось, он дремал, отдыхал душой и телом.

Но так могло показаться лишь невнимательному наблюдателю. Эти семь месяцев он жил деятельной жизнью. И в «Городе без забот», под сенью пальм ботанического сада, его активная натура не мирилась с праздностью. На рабочем столе — груды книг, по углам — ящики с коллекциями и приборами.

Маклай готовился ко второй, не менее дерзкой вылазке на Новую Гвинею, на ее юго-западный берег. Затем придется посетить южное побережье. Новая Гвинея — важнейшее звено в его антропологических и этнографических исследованиях. Загадочный зеленый остров. Никто из европейцев не знает, что там, в глубине его.

Сейчас Миклухо-Маклай пытался охватить умом проблему в целом. Он вынашивал смелую мечту изучить всю меланезийскую расу, составить полное представление о ней, исследовать все ее разветвления в самых разных областях ее распространения, поднять для науки целый этнический пласт в Океании и в Юго-Восточной Азии, выяснить древние расовые связи всего огромного района…