Это был последний адрес Маклая.

Он корректировал статьи «На несколько дней в Австралию» и «Островок Андра» и вовсе не хотел думать о смерти. Здесь навестил его Петр Петрович Семенов.

— Вы должны на всякий случай дать распоряжения жене и родным, — сказал Николаю Николаевичу врач 14 апреля.

— Распоряжения уже сделаны. Но вы напрасно волнуетесь. Вы не знаете моей эластичной натуры… Я еще намереваюсь побывать в Африке и во внутренних частях Новой Гвинеи. А кроме всего прочего, сейчас я занят подготовкой новой экспедиции на остров М.

К восьми часам вечера он почувствовал себя плохо. Что-то подсказывало ему, что это конец.

— Рита, не забудь сжечь бумаги, — шепотом напомнил он жене, — те, что в большой корзине…

Она положила руку на его холодеющий лоб.

— Он отходит… — негромко сказал врач Михаилу, стоявшему здесь же. Врачу казалось, что Маклай уже без сознания. Но Маклай услышал.

— Я не умру, — произнес он жестко. — Вы не знаете моей эластичной натуры…

Он застыл в предсмертной дреме. А в угасающем мозгу возникали странные видения, яркие, как явь…

И в самом деле, Николай Николаевич вскоре поправился. Как же могло быть иначе? Когда он выписался из клиники Виллие, то шхуна водоизмещением девяносто тонн уже была готова к плаванию. Подписка среди населения дала необходимые средства для путешествия на остров М.

И вот они — Маклай, Рита с сыновьями, Михаил с женой, Ракович, Мещерский и крестьянин Киселев — стоят на палубе судна. Суэцкий канал, Красное море, Индийский океан — все позади. Маклай повел шхуну кратчайшим путем к острову М.

Но вот и многомесячное плавание подошло к концу: однажды утром из синевы океана вынырнули ярко-зеленые кроны пальм и кенгаров, а затем показался и сам остров, окруженный коралловыми рифами. Стаи летучих рыб неслись над волнами, резвились баниты и дельфины.

— А ловко это мы надули их с коммунией, — сказал Киселев и разгладил смолянистую бороду. В его сощуренных глазах крылось лукавство. — Края-то здесь, видать, благодатные. Да разве в том дело? И Россия-матушка — сплошная благодать. Вот землицу, изверги, забрали всю без остатка… А как мужику без землицы? Порядки, почитай, не лучше, чем при «освободителе». Всё они, душители проклятые! Богатые для бедных ад на земле устроили, а мы им кукиш с маслом показали… Я-то сразу догадался, Николай Николаевич, какое дело вы замыслили. Вот и подался с вами… Всему миру на удивление устроим…

Маклай стоял на носу шхуны, скрестив руки. Когда шхуна подошла к барьерному рифу, он приказал спустить на воду крошечную шлюпку.

— Я сам, один… а потом уж все остальные! — крикнул он и прыгнул в шлюпку.

Шлюпка, подхваченная течением, устремилась к песчаному берегу. Даже не нужно было грести.

Поднялось солнце из океана, и мир вспыхнул невиданными красками.

Так вот он, желанный остров М!

Не в силах больше сдерживаться, Маклай выпрыгнул в воду (хотя и не умел плавать) и устремился — к острову своей мечты…

…Врач взглянул на часы, выпустил безжизненную руку Миклухо-Маклая и произнес дрогнувшим голосом:

— Склоните головы, люди… Он ушел от нас навсегда!

На утро 15 апреля 1888 года в газетах появилось объявление:

«Вчера в клинике Виллие, в Санкт-Петербурге, в 8 часов 30 минут вечера скончался на 42-м году жизни после продолжительной и тяжелой болезни Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Смерть застала Николая Николаевича тогда, когда он обрабатывал второй том записок о своих путешествиях».

Что еще можно добавить ко всему сказанному? При жизни этот человек написал около пятидесяти завещаний; в предсмертный же час он завещания не оставил…

«Отдаленных» стран уже теперь почти не существует…» — эти слова Н.Н. Миклухо-Маклая припомнились нам, когда в ноябре 1959 года мы, убежденные жители умеренных широт, вдруг оказались где-то около Филиппин. Нас качали штормы и тайфуны, летучие рыбы шлепались к нашим ногам; на самом экваторе, в Яванском море, из зеленых глубин поднимались коралловые рифы и необитаемые острова, увенчанные вулканами, заросшие огромными папоротниками, пальмами-ротангами и орхидеями. Ярко оперенные птицы и оранжевые бабочки, залетевшие с Борнео, порхали над палубами наших кораблей. В слепящем лазурном просторе скользили лодочки с балансирами и величественные челны — прау, изукрашенные орнаментом.

Мы очутились в мире Маклая.

А потом смуглые люди в юбочках — саронгах и огромных грибовидных шляпах из пальмовых волокон пожимали нам руки, приглашали нас в свои бамбуковые жилища, крытые травой аланг-аланг, угощали прохладным соком кокосового ореха, плодами дынного дерева, тивулом из маниоки, мангустаном, дурьяном, рамбутаном, манго и еще какими-то диковинными плодами и фруктами.

Наши военные корабли пришли с визитом дружбы в Республику Индонезию! Вот она перед глазами, Ява, сказочный остров… Посетив Джакарту, столицу тропиков, мы затем оказались в Богоре, в знаменитом ботаническом саду, где долгое время жил и работал Миклухо-Маклай. Тогда Богор назывался Бейтензоргом, то есть «Городом без забот». Но и здесь, в земном раю, заботы не покидали Маклая. Больной, разбитый, но не сломленный, он обдумывал здесь маршруты своих будущих путешествий, диктовал свои записки. В минуты отдыха он сидел на веранде белого дворца, виднеющегося сквозь заросли.

Странное чувство овладело нами: по этим пальмовым аллеям в свое время бродил Миклухо-Маклай, наш соотечественник, эти вековые смоковницы осеняли его. Мы с удивлением разглядывали темно-зеленый баньян с толстым стволом и сотнями воздушных корней, колбасное дерево, хлебное дерево, гигантские кувшинки виктории — регии, арековые, сахарные, капустные пальмы, пальму китул с венцом бахромчатой листвы и мощными соцветиями. Все поражало, все удивляло нас.

Но никто не удивился, услышав здесь имя Маклая. Случилось так, что в эти же самые дни к берегам Индонезии подошли советские океанографические суда «Заря» и «Витязь». Сопровождавшие нас индонезийцы не преминули заметить, что корабль, доставивший Миклухо-Маклая к берегам Ириана — Новой Гвинеи, тоже назывался «Витязем». Они рассказывали нам о жизни Маклая, и быль переплеталась с легендами. О Маклае говорили, как о живом…

Думы о Маклае не покидали нас и тогда, когда мы стояли на перевале Пунчак. На юге высились вулканы Явы. На юго-востоке сквозь дымное марево едва виднелся Бандунг. С высоты птичьего полета мы окидывали взглядом цветущие долины Индонезии и тропические леса, грозные вершины вулканов. Там, на востоке, за морем Банда и Арафурским морем, Новая Гвинея, берег Маклая!.. Отсюда — рукой подать. Какие-то ничтожные мили отделяют нас и от Австралии…

Почти в каждом смутно живет мечта о жарких странах, о неведомых южных морях и затерянных в океанских просторах коралловых рифах, о блеске лазурных лагун, о синеве иного неба и высоких пальмах, дремлющих в экваториальном зное…

И вот мы прикоснулись к мечте. Мы вспоминаем, что многие из островов Океании впервые открыты и описаны русскими людьми. Острова Суворова, Кутузова, Сенявина, Римского-Корсакова, Лисянского, Лазарева, Барклая-де-Толли, Спиридова, Рюрика, Крузенштерна, Симонова, Волконского, Ермолова — десятки островов, целые архипелаги в просторах Тихого океана. Отважные мореплаватели Лазарев, Лисянский, Крузенштерн, Коцебу, Беллинсгаузен, Литке и другие первыми ступили на те неизвестные земли, первыми нанесли их на карту. В Полинезии есть даже целая гряда островов Россиян. А король одного из Гавайских островов еще в 1816 году хотел принять русское подданство. Но ни в те времена, ни позже Россия не проявляла никакого намерения присоединить к своим владениям эти многочисленные земли.

XIX век называют эрой великих открытий русской географической науки. Открытие Антарктиды, исследования в Арктике, Сибири, на Дальнем Востоке, в Средней и Центральной Азии… Русские ученые-путешественники вписали золотую страницу в историю географического познания земного шара.