— Славный денек! — сказала она.

Карлтон кивнул. С криком пробежали двое мальчишек. Около игроков в карты вертелись Клара и Роза. Клара подбежала к нему, взяла за руку. Как странно, подумал он: подбегает девочка, берет тебя за руку, ты ей отец, она твоя дочка. У него потеплело на сердце.

— Розин папа что-то выиграл и отдаст ей! — закричала Клара.

Карлтон нехотя дал подвести себя к игрокам. Берт, весело ухая и гикая, бросил карты. Он ликовал, задыхался от смеха, костяшками пальцев шутя постукивал другого игрока по груди. Тень Карлтона упала на него, он вскинул голову и широко улыбнулся Карлтону. За спиной Берта теснились его ребятишки. У девочки были отцовские неистово-рыжие, огненные волосы и такие же, как у отца, приветливые, удивленные и насмешливые глаза.

— На, лапочка, держи, — сказал Берт и уронил что-то в ее подставленные ладони.

Все засмеялись бурному восторгу девочки.

— А что это? — спросила Роза.

И подняла повыше что-то небольшое, металлическое. Клара подбежала и уставилась на непонятную вещицу. — Это амулет, — сказал Берт.

— Много ты понимаешь! — возразил другой игрок. — Никакой это не амулет! — А что же?

— Медаль, — с вызовом сказал тот. — Священная медаль, надо ее куда-нибудь запрятать, и она тебе поможет.

— В чем поможет?

Роза и Клара разглядывали медаль. Карлтон наклонился и увидел дешевый значок, вроде монеты, с выпуклым изображением то ли какого-то святого, то ли Христа, то ли самого господа бога. Карлтон не очень разбирался в подобных вещах; они его немного смущали.

— Какая миленькая, мне нравится, — сказала Роза.

Кроме этой медальки, отец отдал ей и другие выигрыши: сломанный карандаш и сломанную цепочку для ключей.

— А как она сработает? — спросила Роза.

— Надо ее положить в карман, что ли, уж не знаю.

— Она не всегда срабатывает, — сказал бывший хозяин медальки.

— Ты что, католик, что ли? — Берт недоуменно поднял брови.

— Черта лысого…

— Разве эта штука не католическая?

— Да просто медаль, валялась, а я ее нашел.

Карлтон перебил эту воркотню словами, которые удивили всех, даже его самого:

— У тебя есть еще такие?

— Нету.

— Для чего они?

— Да черт их знает… Верно, помогают малость, — сказал бывший владелец медали и смущенно отвел глаза.

Карлтон пошел к своему жилищу, на приступке сидела Нэнси. На ней были вылинявшие спортивные штаны в обтяжку и небрежно застегнутая блуза, Карлтону нравилось смотреть, как она курит сигареты. Перл не курила.

— Всё уже на месте? — спросил он.

Он легонько потрепал ее по затылку, она улыбнулась и зажмурилась. Солнце пронизывало ее волосы, и в них вспыхивали тысячи крохотных искр; казалось, это какой-то загадочный лабиринт, таинственный лес, где можно заплутаться. Карлтон смотрел на нее неподвижным, невидящим взглядом. Он видел только искорки света в волосах да гладкое розовое ухо. Наконец он сказал:

— Не жалеешь, что забралась сюда со мной, а? В этакую даль?

Она засмеялась в знак того, что он сильно ошибается.

— Черта с два, — сказала она.

— Каков тебе показался Нью-Джерси — неплох, а?

— Очень даже неплох, я в таких местах еще не бывала.

— Погоди радоваться, — рассудительно сказал Карлтон.

Совет оказался мудрым: в тот же вечер старшой их артели, толстомордый, рыхлый и неуклюжий — Карлтон его терпеть не мог, — явился в поселок и объявил, что дело сорвалось.

— Заехали в такую даль, а теперь этот стервец передумал, говорит, пускай все гниет на корню! — орал старшой. От злости он так и брызгал слюной. — Пускай, мол, гниет на корню! Не к чему снимать урожай! Цена, мол, больно низкая, так пускай все гниет, а на нас ему плевать!

Карлтон слыхал такое уже не раз и теперь стоял и молчал, осваиваясь с нерадостной новостью. Вокруг односложно, зло и жалобно переговаривались.

— Какого черта? — беспомощно сказала Нэнси.

— Чьи помидоры, тот и хозяин, захотел сгноить, так сгноит, — сказал Карлтон с таким каменным лицом, будто хотел всем доказать, что он-то от всего этого далеко, за многие мили и годы. Его это ничуть не трогает.

Потом выяснилось, что подвертывается работа на другой ферме, приступать надо завтра утром, добираться школьным автобусом — час езды в один конец, и можно оставаться в этом же поселке (единственном на всю округу), если платить фермеру, на чьей земле стоит поселок, доллар в день за каждое жилье; а тому фермеру, у кого работать, придется платить за обед (рис, консервированные бобы и спагетти, хлеб) — по пятьдесят центов обед, за детей — по тридцать, и еще надо платить старшому — он же вербовщик, он же и водитель автобуса — по десять центов в один конец и с взрослых и с детей, и еще по двадцать центов с корзины за то, что он, вербовщик, нашел им новую работу; а когда эта работа кончилась, пришлось поднатужиться и дать ему по пятьдесят центов с носа, чтоб он мог разъезжать повсюду в поисках новой фермы, и дня через два он действительно нашел им работу, за пятьдесят миль от поселка, и дорога теперь стоила уже по пятнадцать центов в один конец. Под вечер первого дня, когда с ними расплатились, Карлтон выиграл пять долларов в покер, и сердце его заколотилось от неистовой, счастливой уверенности в себе. Все эти люди вокруг — точно грязь, что тяжело оседает на дне ручья, мягкий речной ил, где дремлют змеи и черепахи. А вот он, Карлтон, им не чета, он сумеет вырваться, выплыть на поверхность.

Однажды Клара с Розой пошли в город. До него было миль семь, и сезонники из поселка часто проезжали через него по дороге на поля, где работали весь день, и на обратном пути. И всякий раз Клара с подружкой жадно смотрели в окно, пытаясь перехватить чей-нибудь взгляд. Города казались Кларе ужасно запутанными и сложными: столько улиц, перекрестков, магазины на каждом шагу прямо друг на дружке. Наверно, в городе можно заблудиться…

Нэнси сказала резко, что нечего Кларе гулять среди дня — такая большая прожорливая девчонка, вечно съедает больше, чем ей причитается, — но Карлтон велел Нэнси замолчать. Клару отпустили. Это был день рожденья Розы, ей исполнилось тринадцать. Отец подарил Розе пятьдесят центов — пускай купит себе, что хочет, а Карлтон дал Кларе десять центов. Девочки ждали у обочины — может, кто-нибудь проедет и подвезет их, обеим было весело и немного не по себе. Стоило им встретиться взглядом, обеих одолевал неудержимый смех.

— Ты, верно, утерла нос этой сучке Нэнси, — фыркнула Роза.

— Ну ее к черту, — сказала Клара.

— Увязалась с вами и воображает, скажи какая ловкая. Померла бы моя мама, я бы к нам такую суку не впустила.

— Да она ко мне не больно пристает.

Они замолчали, завидев издали легковушку.

— А если этот стервец к нам полезет? Тогда как? — сказала Роза.

— Так мы ему и дались, — возразила Клара.

Но легковушка приближалась, и у Клары перехватило горло. Лучше уж пускай проедет мимо. Машина проехала мимо.

— Больно важный, сукин сын, — сказала Роза и почесала нос.

Мимо пронеслось еще несколько легковых машин. Проехал грузовик, но, проезжая мимо них, замедлил было ход. Девочки терпеливо ждали. Пока очередная машина приближалась, они стояли серьезные, вежливые, поджав губы. Роза утром вымыла голову и старательно причесалась, волосы ее сейчас не казались прямыми как палки. Волосы Клары, распущенные по плечам, падали на спину — белокурые, почти пепельные, как у отца, они словно светились. Но обрамленные длинными волосами лица обеих девочек были худенькие, беспокойные. О Розе говорили, что она похожа на крысенка, так бегают у нее глаза. Казалось, она ждет, что ее вот-вот ударят. У Клары глаза были отцовские — ярко-голубые, ясные, удивленные; отцовские выступающие скулы придавали ее лицу какое-то голодное и недоверчивое выражение. Но улыбка преображала ее, и она становилась почти хорошенькой. Обе надели сегодня свои лучшие платья, обеим эти платья были тесноваты и жали под мышками.