По стенам небольшой комнаты были укреплены стеллажи с книгами, направо на длинном столе стояла радиоаппаратура, сигнальный щиток, преобразователи переменного тока, стабилизатор напряжения, самодельный телевизор, контрольный осциллограф, рамочная антенна и много каких-то еще деталей, назначение которых для вошедшего было непонятно. Прямо у окна — письменный стол, на нем большая стопка книг с закладками, налево верстак, набор инструментов, куски грушевого дерева, пенек с корневищем, в котором уже можно было угадать будущий облик Черномора.

Вручив хозяину дома свое удостоверение, вошедший с интересом наблюдал Жбанкова, его большую лобастую голову со светло-карими глазами, сухим, хрящеватым носом и энергично сжатым ртом. Иван Николаевич сидел в кресле, обложенный грелками и укутанный одеялом.

«Майор госбезопасности Никитин Степан Федорович», — прочел Жбанков и, возвращая удостоверение, также пытливо взглянул на посетителя. Ему понравилось его лицо, светлые волосы, брови, сросшиеся на переносье, голубые, полные затаенного юмора глаза под тенью длинных и темных ресниц, выразительный рот.

— Рад с вами познакомиться, Степан Федорович, — сказал Жбанков и, усмехнувшись, добавил: — Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!

— Надолго вы из строя? — участливо спросил Никитин.

— Я этот проклятый радикулит в войну подхватил, в болотах Восточной Пруссии. Мне профессор Воронов сделал новокаиновую блокаду, и я уже было забыл, что болел радикулитом. Черт меня дернул в этом году, я был на Рице, искупаться в озере. Вода холодная и… меня оттуда привезли на носилках.

Раздался резкий звонок телефона. Никитин уже было поднялся, чтобы подойти к аппарату, стоящему на отдельном столике у двери, как увидел, что рычаг подхватил трубку телефона, одновременно включив магнитофонную приставку, и молодой, ломающийся басок прозвучал в репродукторе: «Иван Николаевич болен и не подходит к телефону, прошу звонить в семь вечера, когда Раиса Григорьевна приходит с работы».

Рычаг положил трубку на аппарат и выключил магнитофон.

— Техника на грани фантастики! — улыбаясь, сказал Никитин.

— Техника не моя, сына. Димка у меня увлекается этим аттракционом. Кулибин! Такой чертенок, сладу с ним нет! — сказал Жбанков, скрывая за нарочитой резкостью гордость за своего сына.

— Ну что ж, приступим, Иван Николаевич? — спросил Никитин.

— Пожалуйста, — согласился Жбанков и вытащил из стола блокнот.

— Только, прошу вас, популярнее, я в радиотехнике разбираюсь слабо, — попросил Никитин.

— Постараюсь. Ну, а если что будет не понятно, спрашивайте.

Снова раздался звонок телефона и снова Димкин ломающийся басок попросил звонить, «… когда Раиса Григорьевна приходит с работы».

— Радиотехникой я увлекаюсь давно, — начал Жбанков, — еще до войны мне удалось собрать коротковолновую приемопередаточную установку. С тех пор много раз я ее реконструировал, вносил в нее новые технические усовершенствования, но втайне мечтал собрать по новой схеме более совершенную аппаратуру. На этой неделе, пользуясь своим нездоровьем, я закончил и опробовал новый коротковолновый приемник. Два дня тому назад любители-коротковолновики принимали сигналы зимовщиков-полярников. Закончив прием, я на всякий случай оставил приемник включенным — бывает так, что одна из отдаленных станций запаздывает с передачей. Тем временем я включил старый приемники эдак, знаете, путешествую по эфиру. Вдруг слышу странные, незнакомые мне позывные: «Я 777…» «Я 777…» — через равные интервалы. Приемник был настроен на волну двадцать метров. Затем… Степан Федорович, вам все понятно?

— Пока я понимаю все, продолжайте.

— Через такие же интервалы, повторяя по три раза, неизвестная станция передала четыре новых числа, одно шестизначное, одно четырехзначное и два пятизначных. На этом передача, вроде бы, закончилась, как вдруг я услышал другие числа по новому приемнику, настроенному на волну тридцать метров. На этот раз было передано, с такими же интервалами, четыре числа, все пятизначные. Мне показалось странным, почему неизвестная станция, работавшая на волне в двадцать метров, перешла на волну в тридцать. Обычно на бегущей волне работают станции, чтобы избежать пеленгации[4]. Я с трудом добрался до телефона, позвонил в Центральный радиоклуб, сообщил о неизвестном передатчике, затем вернулся к приемникам и настроил один на двадцать пять, другой на сорок метров.

— Почему на двадцать пять и сорок? — спросил Никитин.

— Я рассчитал так: если первая передача была на волне двадцать метров, а вторая на тридцать, то третья будет на двадцати пяти или сорока. Мой расчет оказался верным, следующая передача была на волне двадцати пяти метров, затем на сорока и тридцати пяти метрах. В заключение неизвестный передал свой позывной номер — «777».

— Вы сохранили запись передачи? — спросил Никитин.

Запись, сделанная Жбанковым, выглядела так:

Волна 20 м = 777, 499181, 9831, 25231, 46272.

«30 м = 47152, 47151, 22211, 22212.

«25 м = 3273, 284232, 387101, 38751.

«40 м = 289132, 46773, 47282, 281202.

«35 м = 7382, 29572, 62673, 85263, 777.

Дешифровка была сложным делом, требующим больших специальных знаний и опыта. Этим вопросом в управлении занимались специалисты, но и того, что знал Никитин, было достаточно, чтобы уяснить себе всю сложность предстоящей задачи. Ему было совершенно непонятно наличие в шифре чисел с разным количеством знаков.

— Трудно? — как бы угадывая его мысли, спросил Жбанков.

— Очень, — согласился Никитин. — Так трудно, что и не знаю, что думать…

— Скажите, Степан Федорович, это может иметь какое-нибудь значение?

— Не понимаю, что?

— Ну, вот эти числа, переданные в эфир?

— Не знаю. Быть может, это мистификация какого-нибудь радиошутника. А быть может… Во всяком случае, вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— Нет. Я не говорил об этом даже жене. В радиоклуб звонил, но…

— На их скромность мы можем рассчитывать.

Никитин поблагодарил Жбанкова, простился и, выйдя из дома, поехал в противоположный конец Москвы, на специальную радиостанцию, которой, быть может, удалось подстроиться на прием неизвестной станции и, как надеялся Никитин, определить пеленг.

Сведения, полученные Никитиным на радиостанции, были малоутешительны. Правда, здесь также слышали неизвестную станцию, но записали только последние девять чисел. За короткое время передачи запеленговать неизвестную станцию не удалось.

За несколько дней до того, как коммерсант Мехия Гонзалес появился в Советском Союзе, по ту сторону океана произошли небезынтересные события.

Появившаяся в газете «Спикен Ньюс» статья «Сталинград сегодня» вызвала переполох. Смелые люди в кулуарах редакции говорили, что эта статья — укол камфары для газеты, страдающей упадком сердечной деятельности на почве хронической лжи и обмана своих читателей.

Интерес спикенбургских граждан к каждому слову правды о Советском Союзе был так велик, что уже в полдень ни в одном киоске Спикенбурга нельзя было достать газету.

Ричард Ромбс, проживающий в Марсонвиле, получил «Спикен Ньюс» на следующий день. Прочтя «Сталинград сегодня», он чуть не подавился сигарой. В результате энергичной деятельности упомянутого Ричарда Ромбса удалось выяснить, что автор этой статьи Патрик Роггльс является специальным корреспондентом агентства «Марсонвиль Ньюс Сервис» в Москве, а мать Роггльса мирно проживает здесь же в Альтаире.

На следующий день газета порадовала своих читателей статьей самого господина Ромбса. Автор метал громы и молнии против «Красного Роггльса» и требовал его мать, мисс Роггльс, к ответу.