Так что резкое изменение погоды никого, в общем то, не удивило, но взволновало изрядно — на праздники домой хотелось всем и то, что вахтовый день для их ударно-раздолбайской буровой бригады выпадал на двадцать восьмое декабря не могло не радовать. А теперь праздники грозили накрыться звонким медным тазом даже для тех, кто жил в славном городе Усинске, куда, собственно, они и должны были лететь. Для тех же, кто жил в других городах и собирался пересесть на поезд или самолет, проблема вообще вставала в полный рост и злорадно хихикала.

Однако потом все вроде стало налаживаться — ближе к вечеру, уже в рано наступивших северных сумерках, туман начал подозрительно быстро рассеиваться и почти сразу же им сообщили, что борт вылетел. И уже совсем в темноте загудели винты МИ-171. Поганенькая машина, намного менее надежная, чем старенький МИ-8, как почему-то считали многие, однако сейчас ей были рады. А вот чему рады не были — так это вновь наползавшему туману, густому, как молоко. В такой ситуации вертолет мог и уйти, все зависело от воли пилота, но тому, очевидно, не слишком улыбалось назавтра повторять тот же маршрут и потому он решил садиться. Угу. Решить решил, но огней вертолетной площадки явно не увидел и пошел на посадку по другую сторону от буровой. Хорошо, растяжки[1] не зацепил.

Потом вертолет, завывая, как последняя сволочь, на малой высоте облетел буровую и все-таки сел, обсыпав собравшихся поднятым потоком воздуха из-под винта снегом. Открылся люк, вывалился наружу трап и, как обычно, первым спустился механик, а потом начали вылезать как обычно недовольные жизнью сменщики. Как обычно — это потому, что на две недели в тундру, да еще в праздники, где единственными радостями жизни будут прихваченная контрабандой бутылка, диски с фильмами да телевизор, если не навернется антенна, не особенно хотелось никому и никогда.

Прилетевшие и улетающие быстро здоровались, иногда обменивались парой-тройкой фраз и разбегались — одни спешили отойти от вертолета до того, как винты на взлетном режиме вновь поднимут снежную круговерть, другие, наоборот, торопились залезть в вертолет. Впрочем, до взлета было еще довольно далеко — сзади из вертолета шустрые стропаля, ПГРщик и двое помбуров выгружали переводники, ящики с сухарями и еще какую-то железную мелочь. Взамен на базу отправляли разобранный пробоотборник и ящики с керном.[2]

Народ разместился в металлическом брюхе винтокрылой машины довольно быстро. Двадцать три человека — помбуры во главе с бурильщиком, машинисты, слесарь, электрик, повара… Словом, народу набралось изрядно. Последними залезли поммастера, химик и супервайзер.[3] Супервайзер, вообще-то, должен был лететь другим бортом, но его начальство как-то договорилось и его поменяли вместе с буровиками.

Супервайзер Джим, американец огромного роста и немалых габаритов, был мужик пожилой если не сказать старый. Когда-то он отвоевал во Вьетнаме, был ранен. После войны оставшийся не у дел бывший морской пехотинец крепко запил, но нашлись друзья, устроившие его на работу на буровую. С тех пор он так и работал, объездил практически весь мир, а последние годы прочно прописался в России, благо легко находил общий язык с людьми. Мужик он был не вредный и его, в общем-то, уважали, тем более что стучать, в отличие от многих более молодых соотечественников (и не только соотечественников), он не любил.

Поммастера, двадцативосьмилетний Женя со смешной фамилией Пец, пожалуй, не уступал американцу ни в росте, ни в габаритах, хотя и выглядел заметно более подтянутым. Впрочем, это объяснялось скорее разницей в возрасте и хорошей генетикой, чем его собственными стараниями — спортом он не увлекался уже давно и физической работой себя особенно тоже не перетруждал. Однако эти двое, заняв свои места, сидели спокойно, а вот основной шум производил зажатый между ними Вася-химик.

Мало того, что у него с собой были тяжелый старый, еще советского образца, рюкзак, здоровенная сумка и ноутбук (ничего удивительного — человек, бывало, по два месяца в тундре сидел, вот и привык все таскать с запасом), так он с собой зачем-то таскал еще и барсетку, что раньше вызывало смех у остальных. Потом, правда, привыкли и посмеиваться перестали — химик работал с ними уже четвертый год, что для инженера из сервисной организации довольно много. Инженером он был хорошим, людей зря не гонял и, при необходимости, мог сутками не слезать с буровой, поэтому его уважали, а на мелкие странности давно перестали обращать внимание. Вот его сменщицу, которая сейчас топала к балкам, многие не слишком жаловали — нет, инженером она тоже была неплохим, тут претензий к ней ни у кого не было, но вот с людьми она ладить не умела совершенно. К тому же если улетавший сейчас химик умел организовывать работу так, что все делалось спокойно и не торопясь, не рвя лишний раз жилы, то у Натальи аврал был скорее нормой.

Однако сейчас химик как раз в очередной раз, под негромкие смешки собравшихся, скандалил, перекрикивая шум турбин, с первым помбуром Серегой Сотниковым. Вообще, они всегда скандалили по мелочам при том, что в паре работали исключительно хорошо. На сей раз поводом для скандала послужил еще один элемент поклажи химика — гитара в потертом чехле, которую он таскал с собой из города, терзая уши собравшихся не слишком мелодичной (слух — его ведь не купишь) музыкой. Судя по всему, химик ухитрился зацепить Серегу по голове и теперь они громко обвиняли друг друга во всех тяжких. Правда, химик явно проигрывал — трудно ругаться матом с тем, кто матом разговаривает. Однако на сей раз это быстро надоело их попутчиком.

— Вась, да уймись ты, — бурильщик, Виктор Шурманов, мужик серьезный и уважаемый (двадцать лет в бурении и две ходки) протянул руку и дернул химика за полу пуховика. — И ты, Сергей, сядь и заткнись. Сотников, б… Я кому сказал!

Увещевание подействовало — Сотников уселся и с видом победителя задрал нос. Вообще, парень он был шебутной, но добродушный, так что для него инцидент был исчерпан. Химик от рывка Шурманова плюхнулся на свое место секундой раньше, только и успев буркнуть «повесишься на барите».[4] Впрочем, эту угрозу никто всерьез не воспринял — чего-чего, а подлянок от химика пока что не было.

Наконец все расселись по жестким сиденьям вдоль бортов, кто-то пристегнулся, кто-то привычно не стал. Конечно, по технике безопасности пристегиваться положено, но, во-первых, ремни были расположены неудобно, во-вторых, сработала исконно русская (хотя здесь были не только русские, но и татары, украинцы, азербайджанцы, белорусы, дагестанцы… даже чеченец один был, не говоря уж о коми и прочих ненцах) надежда на авось и, наконец в-третьих, некоторые после Варандейской трагедии[5] просто боялись пристегиваться. Впрочем, механик, которому положено проверять соблюдение правил, не обратил на это внимания — давно летал и отлично знал, что буровики все равно его проигнорируют.

Загудела сильнее турбина, винты завертелись быстрее и вертолет, несколько раз качнувшись, оторвался от заснеженных бревен вертолетки. Со стороны взлетающий в темноте вертолет довольно красивое зрелище, но сидевшие внутри могли только наблюдать из иллюминаторов серую мглу тумана, да и свет, который по прежнему горел в кабине, видимости пассажирам не улучшал. Впрочем, спустя несколько секунд вертолет из тумана выпрыгнул — оказалось, что туман хоть и густой, но стелется довольно низко, во всяком случае, освещенный по всем правилам кронблок[6] торчал из него и был неплохо виден, а вот то, что ниже — нет.

Лететь предстояло не слишком долго, минут сорок, и эти сорок минут каждый коротал, как мог. Кто-то играл на мобильнике, кто-то разговаривал, хотя это и было затруднительно, кто-то спал. Тот же химик, например, выудил из своего необъятного баула какой-то журнал с анекдотами и погрузился в чтение. Он всегда так — либо увлеченно читал, либо мгновенно засыпал. Второй журнал он сунул Сотникову, тот кивнул и тоже погрузился в чтение или, скорее, в разглядывание картинок — трясло изрядно, да и свет был тускловат, поэтому лишний раз напрягали глаза или фанатики чтения или просто не очень заботящиеся о здоровье люди. Одно другого не исключало, кстати.