Когда они уже выехали на Ржевский переулок, Сухаревская, почувствовав молчаливый вопрос Никитина, сказала:

— Типичное не то.

Когда Никитин отвез девушку домой и вернулся в управление, полковник его уже ждал.

— На микрокадрах заснят главный конвейер завода автоматических авиационных прицелов. Почти каждый кадр представляет собой отдельный этап сборки готовых узлов прицела, — сказал Каширин, идя ему навстречу.

— Это нечто новое, Сергей Васильевич, — заметил Никитин.

— Еще во время осады пруссаками Парижа, в семьдесят первом году, столица поддерживала связь с департаментами при помощи микрофильмов на коллоидной пленке. Один голубь доставлял по назначению двадцать пленок, заключенных в футляр от зубочистки. Как видите, нового в этом мало, — в спокойно-ироническом тоне заметил Каширин.

Отлично зная полковника, Никитин видел, что это спокойствие дается ему с трудом.

— Я докладывал генералу, — после паузы сказал Каширин, — дело поручено вам, товарищ майор. Условное название «Две березки». Вопросом репродукции займется капитан Гаев, введите его в курс дела и немедленно выезжайте в Славоград, район местонахождения завода.

Поезд в Славоград уходил ночью.

Пока проводник стелил ему постель, Никитин, высунувшись в окно навстречу бьющему в лицо колючему ветру, жадно вдыхал воздух. Только теперь он почувствовал, как устал, намаялся за день, даже пообедать не удалось.

Никитин открыл чемодан и вынул пакетик с бутербродами и термос, предусмотрительно положенные Ксенией. Поужинав, он лег и тотчас крепко уснул без сновидений.

Проснулся Никитин от резкого толчка и посмотрел на часы. Спал он меньше часа. Краткий отдых оказался достаточным для того, чтобы им опять овладело знакомое нетерпение. События минувшего дня вновь подчинили его своему стремительному развитию, понуждали к действию и уже до утра не дали уснуть.

Память работала с особенным напряжением. События и факты, поднятые его сознанием из глубины лет, возникали и проносились мимо, точно огни за окном.

«Точно звезды… — думал он. — «Звезды» по-английски «стар». Стар! «Джексонвилл стар»[4]. Процесс гитлеровского агента, высадившегося с подводной лодки на побережье Флориды около Понте-Верде в тысяча девятьсот сорок третьем году…»

Никитин достал из портфеля три фоторепродукции отчета по процессу Хельмута Мерлинга, опубликованные в «Джексонвилле стар». Чтение захватило его, восстановило в памяти события тех лет.

В конце сорок третьего года из армейской контрразведки Никитина отозвали в Москву для переподготовки. Изучая опыт борьбы союзников с разветвленной сетью гитлеровского шпионажа в Америке, они знакомились с «делом группы Хельмута Мерлинга».

Июньской ночью сорок второго года полисмен береговой охраны на участке подле Понте-Верде заметил следы на прибрежном песке, идущие прямо из океана. Идя по следу, полисмен вошел в заросли кустарника. Утром его нашли мертвым. Следы вели на юго-запад. Когда в городе Джексонвилле федеральные агенты наводили справки в отеле «Семинол», портье сказал: «Ночью человек, назвавший себя Дж. О'Салливаном, снял номер и рано утром выехал». Дж. О'Салливан не вызвал у портье никаких подозрений, он отлично говорил по-английски с ирландским акцентом. В этот же день агентам Федерального следственного бюро удалось установить, что некий Хуан Мариа Альтемирано, говорящий на английском языке с испанским акцентом, в пять часов дня снял номер в отеле «Клинтон» подле Пенсильванского вокзала Нью-Йорка. Внешние приметы Дж. О'Салливана и Хуана Мариа Альтемирана сходились. По описанию портье, это был человек «неопределенного возраста, с невыразительным лицом». Ему показалось, что Альтемирано был пьян, но держался он как совершенно трезвый человек. За подозрительным мексиканцем ФБР установило наблюдение.

В тот же день Альтемирано-Салливан встретился в ресторане «Синяя лента» на 44-й западной улице с рядом подозрительных лиц, натурализованных немцев, членов «Германо-Американского союза». На следующий день, именуя себя американским гражданином Чарльзом Кофлином, он купил подержанный автомобиль и выехал в Южные штаты, где встречался со своими людьми. Агент ФБР, отпускавший ему бензин из колонки, сказал, что английский язык Кофлина не вызывал подозрений. В штате Южная Каролина было достоверно установлено, что Кофлин убил своего связного, который отказался на него работать и угрожал разоблачением. Связной был убит тождественным способом, точно так же, как полисмен подле Понте-Верде.

Когда Ч. Кофлин, он же Хуан Марио Альтемирано, он же Дж. О'Салливан, под кличкой «Грау» (что значит «Серый»), предстал перед Федеральным судом, выяснилось, что он гамбургский немец.

Под давлением неопровержимых улик Хельмут Мерлинг сознался и был приговорен к тридцати годам каторжных работ.

Здесь же, в «Джексонвилл стар», публиковавшей под сенсационными заголовками процесс, был напечатан портрет Хельмута Мерлинга.

«Мог ли Дж. О'Салливан — Хуан Мариа Альтемирано — Чарльз Кофлин — Хельмут Мерлинг, приговоренный Федеральным судом в сорок третьем году к тридцати годам каторги, в шестидесятых годах оказаться в Свердловске, а затем в Москве? — подумал Никитин. — А почему же нет! Мог же быть освобожден американцами автор плана «Барбаросса» генерал-полковник Гальдер! Чем хуже Гальдера матерый шпион Мерлинг и тысячи других военных преступников, оказавшихся по воле американцев на свободе для подготовки новой войны?»

Размышления Никитина были прерваны протяжной хриплой сиреной — поезд подходил к Славограду.

Утро было холодное, мглистое. Крыши вагонов мокры от росы. Пассажиры выходили на перрон не торопясь, как всегда на конечной станции.

Железнодорожное полотно здесь рассекало город на две неравные части. По правую сторону тянулся низкий, приземистый прямоугольник вокзала, ниже — город, по левую — за невысоким забором — многоэтажные дома-новостройки, площадь, здание театра с традиционной колоннадой по фасаду.

Никитин вышел из вагона одним из последних, спустился по лестнице бокового выхода с перрона на Привокзальную улицу и осмотрелся. Предварительно изучив план города, он шел уверенно и вскоре оказался подле гостиницы коммунхоза, разместившейся в бельэтаже большого мрачного дома.

В коридоре за столом, среди зарослей пыльного фикуса, с трудом преодолевая зевоту, сидела дежурная. Под звук монотонного голоса, долетавшего из-за перегородки (там вслух считали перед стиркой белье), дежурная выписала Никитину квитанцию, проводила до предназначавшейся ему комнаты, открыла дверь и, бросив на ходу: «Отдыхайте!» — ушла.

В комнате пахло хлорной известью, оказавшейся в плевательнице, устоявшимся запахом табака. Открыв форточку, Никитин лег поверх байкового одеяла и уснул. Проспав два часа, он умылся холодной водой и ровно к девяти был в районном отделении.

Несмотря на ранний час, в приемной полковника Уманцева он увидал посетительницу, молодую женщину в черном костюме и легком черном шарфе.

Полковника еще не было. Пользуясь тем, что женщина в черном, не обращая на него внимания, смотрела пристальным, невидящим взглядом в окно, Никитин с интересом рассматривал ее лицо: темные, слегка вьющиеся волосы, высокий лоб с глубокой складкой на переносье, карие, несколько удлиненные глаза, припухлые, красноватые веки, прямой нос с тонкими, подвижными ноздрями, крупный рот со скорбными складками в углах и мягкая линия подбородка. Она сидела, опираясь о маленький стол у окна, и пальцы ее не по-женски сильных рук были плотно переплетены между собой.

Видимо торопясь, полковник Уманцев прошел через приемную к двери своего кабинета и, только сейчас заметив женщину в черном, направился к ней.

— Вера Павловна, опять вы здесь! — сказал он укоризненно и в то же время мягко, так, как говорят с тяжело больным человеком.