Телега со сватами долго скрипела по проселочной дороге. Приехав в Здравковец, Бияз слез с передка и, сопровождаемый Недко Пашой, вошел с важным видом на заросший травой двор. На пороге дома встретила их мать девушки.

— Петре, — обернувшись, крикнула она. — Выйди, прасолы пришли… Поросят купить хотите? Нету у нас для продажи.

— По другому делу мы, — улыбнулся Бияз. Женщина неохотно отступила от дверей. Войдя в кухню, Бияз сразу подметил, что не ждали здесь сватов.

— Садитесь, — пригласила женщина.

Вышел отец. Поставил на стол бутылку с ракией и принялся угощать гостей.

— Неужто невдомек вам зачем мы приехали к вам, — спросил Бияз, глядя на мать Недки. Он понял, что как она решит, так и будет.

— Молоденькая она еще, рано ей замуж, — промолвила та.

— Пусть она сама нам это скажет, — пробормотал Бияз.

Женщина метнула сердитый взгляд на мужа и ответила:

— В город она ушла с подружками, наряды покупать.

Бияз понял, что тут что-то не так. Посидев ради приличия еще немного и перебросившись с хозяевами парой слов о посторонних вещах, Бияз и Паша встали.

— Пусть подрастет, молоденькая она еще, — сказала проводившая их до калитки хозяйка.

— Быть бы живу, а дни будут! — ответил Бияз и стегнул лошадь.

За первым же поворотом, у первого же дома Бияз спрыгнул с телеги.

— Эй, люди добрые! — крикнул он. — дозвольте водицы испить.

— Заходи, пей вволю! — ответил ему рослый горец и сам пошел к колодцу с журавлем, достать воды.

Бияз окунул усы в ведро.

— Вода у нас, нигде другой такой нету, без хлеба жить, одну эту водицу пить, не помрешь с голоду, — нахваливал ее крестьянин. — А вы сами откуда будете?

— Из долины мы, — утираясь рукавом, ответил Бияз.

— Бывал к там. Земля у вас родит хлеб. Вот и приезжаем к вам за мучицей…

— А мы к вам за девицей, — в лад ввернул Бияз.

Горец усмехнулся и покачал головой.

— Тут по одной нашей девицей ваш парень сох. Да умыкнул ее ночью старостин сын. Сказали ему, будто ваш сватов собирается прислать, ну он и умыкнул ее. Опоздали сваты.

Все теперь стало ясно Биязу. Он еще раз окунул усы в ведро.

— Водица у тебя не того… неважная.

— Это почему! — удивился горец.

— На еду сразу тянет.

— Сразу видно, что из долины ты. Привередливый вы народ. Потому и хлеба много у вас, что вы его без нашей воды не в охотку едите.

— Ну, прощай. Будь здоров, — сказал Бияз, не желая продолжать беседу, и пошел со двора.

Весенний вечер застал незадачливых сватов в дороге. Подъезжая к селу они видели, как один за другим в нем загораются огоньки.

Вагриле порой очень хотелось спросить сына про девушку, какая она ростом, пригожая ли, да опасалась досадить ему своими расспросами. Какая ни есть, коли выбрал он ее, стало быть, она по сердцу ему. Вагрила украдкой любовалась сыном. Ростом чуть выше среднего, широкий в плечах. Теперь, когда Влади решил жениться, он показался Вагриле еще более ладным и красивым.

Дед Габю лежал на кровати, размышляя вслух:

— Влади родился на Малую Пречистую, в войну это было. Тогда все на мои плечи легло, — он поглядел на свои руки. — Да, натрудились они. Теперь на Богородицу двадцать один ему исполнится. Эге, да ведь, кажись, и я в этом возрасте женился. Но куда ему до меня. Удалой я был, буйный, кровь вином по жилам бежала…

Хлопнула калитка, донеслись поспешные шаги. Старик встал с кровати и нагнулся к окошечку в кухню. Вошел Бияз.

— Добрый вечер, — сказал он. Караколювец вышел к нему.

— Присаживайся. Сношенька, дай-ка ее сюда, — сказал он, поглядев на полку над очагом, где стояла бутылка с ракией.

Бияз взял поданную Вагрилой бутылку, приложился к горлышку, но не отхлебнув ни одного глотка, тут же опустил ее.

— Вчера ночью умыкнул ее старостин сын со своими сродниками. Сама Недкина мать пособила им…

Будто грозовая туча легла на лицо Караколювца, под нахмурившимися бровями гневно блеснули глаза. Заметался он по кухне.

— Без ведома отца он бы на это дело не решился! Ясно, сам староста благословил свое чадо. Да ежели ты староста — неужто тебе все дозволено. Тебя не за тем поставили старостой, чтоб ты эдакие безобразия учинял, поперек пути людям становился. Тебя поставили бумаги смотреть…

— Шепнул ему кто-то, что сватов засылают, вот они поспешили умыкнуть девку…

— Что с того, что он богатый? Зато у нас род какой! Где ему с нами мерятся. Испугался…

— Богатый, что бык рогатый, только и знает, что гордость свою тешит, — негодовала Вагрила.

— Жидкая у него кровь-то, — продолжал метаться по кухне дед Габю. — Сильный человек не таится, не идет окольным путем… А ты чего так поздно явился? — набросился он на Бияза. — Как узнал, что эдакое стряслось, брось телегу да бегом сюда, напрямик через Крутую-Стену. Мы бы туда еще засветло поспели, быть, может, и сделали что… А теперь куда уж на ночь глядя. Да что я говорю, чужое тебе это дело, не принял ты его к сердцу… Мягкая у тебя душа, Бияз, муху убить боишься…

Не ожидавший этих слов Бияз втянул голову в плечи, весь как-то сжался и начал тихонько отступать к двери.

— Нет, погоди! — загородил ему дорогу Караколювец. — Не прячься, ты мне ответь, коли я неправ, докажи, что я неправ!

Переминаясь с ноги на ногу, Бияз чуть слышно промолвил:

— Не виноват я, дед Габю. Ну чего нам ругаться…

— Ступай, — шагнул в сторону Караколювец. — И отец твой таким же был, на гадулке был играть горазд, а чтоб поперек кому слово молвить, так на это у него духу не хватало. И у тебя душа заячья…

Бияз шел к калитке, подгоняемый обидными словами Караколювца. Ни слова не сказал в ответ. Вошел к себе домой как пришибленный, понурив голову.

— Что это с тобой? — встревоженно спросила его жена.

— Больше к Караколювцам я ни ногой.

— Да что же такое стряслось. С утра сват, а теперь… — всплеснула руками Биязиха.

— Будто ни на что я не годен, только играть умею, — сказал он, будто просил у жены сочувствия и утешения.

— Да не слушай ты людей, Трифон. Болтают зазря…

— Больше я к ним ни ногой.

Но не только обиду испытывал Бияз. Сознавал он, что мягкая у него душа, потому еще и досадовал на себя.

Вскоре после того как ушел Бияз, вышел из дому и Караколювец. Слухи по селу разносятся быстро. Вот он и пошел в корчму Ивана Портного. Пусть все видят, что неудачное сватовство не заставило его пасть духом.

На крыльце он потопал, хотя постолы у него были чистые, громко кашлянул. Так он всегда делал, прежде чем зайти куда, чтоб знали, что не вор идет, а честный человек. Отворил дверь, и яркий свет ударил его по глазам. Загораживая их корявой ладонью, поглядел по сторонам. В новую корчму Портного он пришел в первый раз, потому и любопытствовал. Прямо против него, за длинной стойкой угодливо улыбался ему сам Портной в белом фартуке. Караколювец не терпел никакой фальши в человеке, потому больше и не взглянул на него.

За столом у самой стойки, сидел Митю Христов.

— Пришел дед Габю, стало быть, дело твое пойдет, — сказал он Портному.

Тот вышел из-за стойки и поклонился Караколювцу:

— Добро пожаловать!

— Спасибо! — сморщив лоб, пробормотал дед Габю.

— Сосед! — воскликнул дед Меил. — Как же это ты пришел сюда? Верно, бабы тебе говорили не ходить, а ты им наперекор. Подсаживайся к нам.

Караколювец сел и заказал стопку ракии.

Дед Цоню отхлебнул из стакана.

— На чем это я остановился… Ага, ну и договорились мы, что довезу я его до города, а он за это угостит, накормит досыта. Ну, сел он и поехали мы. Довез я его, пошли мы в корчму Байдана. Заказал я похлебки и так начал уписывать, будто целую неделю у меня ни крошки во рту не было. Одну порцию за другой. Байдан не успевал подавать. С каждой порцией похлебки съедал я по стручку жгучего перца. Сколько мой седок заплатил — не знаю. Байдан после сказал, что я съел двадцать стручков! Ладно. Вскоре я опять его нагнал по дороге. «Давай, — говорю, — подвезу за один обед!» А он ухватился за карман, где кошель у него: «Езжай себе, — говорит, — второй раз я грабить меня не позволю!» «Ладно, — говорю, — садись, даром довезу». Недалеч от Падало сошел он, видно, побоялся, что я его снова к Байдану отведу.