Бияз поглядел на него, прищурился.

— Кажись, прав ты. Спеси у богатых много, а совести совсем нету.

— Но вот видишь, одно и тоже думаем. А как они к тебе относятся, Лесевы-то?

— Чую, не по нутру мы им.

— Кто это мы?

«Рабочий люд», — хотел было ответить Бияз, но спохватился — не успел познакомиться с человеком, а выкладывай ему свои думки!

— И чего ты все допытываешься, ровно следователь какой? Много будешь знать, скоро состаришься — так у нас на селе говорят.

— Следователь! Сказанул тоже, — улыбнулся Владо. — Я тебе вот что скажу: никого, кроме себя, богатые не любят и знать не желают. Это в них самое страшное. Лишь бы им одним было хорошо, — там — пропадай все на свете…

— Может, оно и так, кто их знает, — уклончиво ответил Бияз. Помолчал немного и вдруг, словно решившись, сказал: — Прав ты! Вот Тотка моя, ведь дитя еще, а чтоб улыбнутся ей, ласковое слово сказать — этого хозяйка себе не дозволяет!

— Холодная у них душа… — начал было Владо, но Бияз, снова спохватившись, не наговорил ли лишнего, перебил его:

— Ну пора мне. Приятно, конечно, побеседовать, да ехать надо…

— Оставил бы тебя переночевать, да сам видишь… — развел руками Владо, — где я тебя положу.

Бияз снова оглядел крохотную, бедную комнатенку.

— И было бы где, все едино не могу. Старуха будет тревожиться. Я к тебе вот зачем пожаловал. Фасоль продавал, да вот малость осталось… — Бияз высыпал фасоль из торбы на стол.

Владо достал кошелек.

— Оставь, не возьму я с тебя денег, — отмахнулся Бияз, выходя из комнаты.

— Не люблю я подарков, — пошел за ним Владо. — Сколько с меня причитается.

Однако Бияз решительно отказался взять деньги.

На улице Владо оглядел лошадь, телегу и заметил:

— Сбруя-то совсем ветхая… Да и шины перетянуть следовало бы.

Бияз и сам это отлично понимал.

— Углядел. Ты же ведь из крестьян, откуда родом-то?

— Из Драговирова. Есть такое на Дунае село, — ответил Владо.

— Ты что же, на заработках здесь?

— Да нет, нужда привела. Тут и осел насовсем. Знаешь что, провожу я тебя малость, прокачусь с тобой.

— С нашим удовольствием. А ежели хочешь — и в село тебя отвезу, погостишь у нас. Завтра ведь воскресенье.

— Спасибо, не откажусь, — обрадовался Владо.

— Но-о! — подернул Бияз вожжами, — поехали!

«И как этот человек враз пришелся мне по сердцу? — размышлял Бияз под тарахтение колес по булыжной мостовой. — Обходительный он такой, разговорчивый, взгляд добрый. К тому же свой брат, крестьянин, хоть давно в город перебрался. Тоскует, поди, по родному дому. Это я хорошо сделал, что взял его с собой…»

— О чем ты задумался? — спросил Владо.

— Да так, дивлюсь: случайно повстречались, а теперь, может, и друзьями станем.

— Что ж тут удивительного.

— Вот что, парень, расскажи ты мне о городских людях. С той поры как дочка моя в городе живет, все мне хочется поболе о них узнать.

— О каких людях, ведь они разные…

— Ну которых знаешь, с кем встречался. Ведь дорога без разговору, что засушливое лето.

— Может, о случае каком рассказать?

— Вот-вот, люблю послушать про разные там случаи. Это все равно что книжку прочесть.

— Ну ладно. Вот вчера, например, ремонтировал я кровлю на фабрике…

— Ты плотник, что ли?

— Нет — жестянщик. Так вот, подрядился сдельно и даже обедать не слез, чтобы времени не терять. Работал допоздна. А как кончил, дай, думаю, выпью стопочку с устатку, и зашел в пивнушку. А там уже пусто было. Один только человек сидит у окна. Ну, поздоровался я. А он мне говорит: «С кем это ты, с мухами, что ли, здороваешься?» И на окно кивает, а там мухи ползают. «Нет, — говорю, — с тобой». Ну подсел я к нему, разговорились мы. Рангузом его звать.

— И имена у городских людей другие, — подумал вслух Бияз, — да ты рассказывай, я это так про себя.

— Работал он в молодости на лесопилке и случилось с ним несчастье — ногу ему отхватило пилой. Когда вышел из больницы, никто не берет его на работу, кому нужен калека. Стал он нищенствовать. Поглядел бы ты на него — в каких он отрепьях. Потом он подобрал на улице беспризорного мальчишку и стал ему заместо отца. Я его видел, он пришел после за Рангузом. Сам Рангуз души в нем не чает. «Моя фотография с юных лет» — говорил он про мальчика.

Бияз вздохнул и отвернулся, чтобы Владо не заметил его повлажневшие глаза.

— Долго мы с ним разговаривали. А когда я собрался уходить, Рангуз поблагодарил меня. «Спасибо, — говорит, — что не погнушался посидеть со мной, а то люди все сторонятся меня, как прокаженного».

— И бывают же такие бедные люди, — сокрушенно покачал головой Бияз. — Вот что значит город. А в селе человек до такого положения не дойдет.

— Ну уж не говори, от хорошей ли жизни крестьяне в город уходят.

Некоторое время они молчали.

— Далеко еще до села?

— Недалече, — ответил Бияз и спросил: — А чего ты все про других говоришь, рассказал бы что о себе?

— О себе тоже ничего радостного не могу сказать, — вздохнул Владо.

— Зазнобушка покинула тебя, что ли? — пошутил Бияз. — Не печалься, другую найдешь.

— Да нет.

— А что тогда закручинился?

— Так, припомнился один случай… Есть у меня одна знакомая. Живет она под городом, на квартире. У хозяйки ее дочь больная. Все кашляет, в последнее время не встает с постели. Захожу я однажды к ним, а знакомой моей дома не оказалось. «Присядь, подожди, — говорит Мара, это больная-то, — она скоро придет, вышла куда-то на минутку». Ну сижу я, и так мне тошно стало и горько стало, не могу я смотреть спокойно как люди страдают, а хуже всего то, что не знаешь как да и не можешь ничем помочь. Пришла Калушка — это моя знакомая — и сразу к зеркалу, причесывается, прихорашивается. А Мара на кровати хрипит, заходится кашлем. И так мне худо стало, не глядел бы на белый свет, Только мы с Калушкой собрались выходить, вдруг слышим, охнула Мара. Обернулись, а у ней голова набок, а изо рта кровь струей. Калушка хозяйку кликнула и скорей, к Маре. «Давай, — зовет меня, — помоги поднять ее!» Скажу прямо, заробел я…

— Тут и заразу прихватить недолго, — заметил Бияз.

— Но все же, помог я. Тут и мать пришла, воды со льдом принесла, захлопотала… Ну, ушли мы с Кадушкой. Идем, молчим. Так до самого города ни одного слова не вымолвили. Тяжело было на душе. Потом вдруг заметил я, что на пиджаке у меня кровь, вроде пьявки красной. Я просто задрожал весь. А Калушка, как ни в чем ни бывало, подвела меня к колонке, достала платок и давай кровь отмывать. И вот этим, дядя Трифон, она меня и взяла, заполонила мое сердце навеки… да, навеки!

— Ну дай вам бог счастья! — сказал Бияз и подхлестнул лошадку. Впереди уже показалось село…

Во дворе их встретила Биязиха.

— Это моя старуха… а вот он сынишка, — сказал Бияз, опуская руку на плечико подбежавшего мальчугана.

— А Тотку вашу я уже знаю, — сказал Владо, здороваясь с Биязихой за руку.

Вошли в кухню.

— Не прибрано у нас, ты уж не взыщи. К празднику мы готовимся, — говорила Биязиха. — В следующее воскресенье праздник у нас, вот тогда бы ты приехал погостить, весело будет…

— Какой праздник?

— Лазарский. Молодые его устраивают, — ответила Биязиха и обратилась к мужу:

— А Тотка приедет?

— Обещала, — кивнул он и вышел.

Пока он распрягал, то да се, Биязиха поджарила яичницу, собрала на стол.

— Не побрезгуйте нашей хлеб-солью.

После сытного ужина Бияз показал гостю свой дом.

— Вот в этой комнате мы с сыном спим, а как гости бывают, они здесь спят… А вот еще комната…

Владо вошел, оглядел кирпичные стены, балки потолка и тяжело вздохнул.

— Вот точно такая же комната, есть и в нашем доме. Будто ты ее сюда перенес. Просто удивительно, словно я у себя дома… — Владо еще раз оглядел комнату и тихо вышел.

В канун Вербного воскресенья Петкан встал еще до зари, Он уходил на заработки вместе с артелью плотников и каменщиков. Как ни уговаривала его Вагрила, не захотел он остаться на праздник.