– Что не так, мадам? – спросил Брет. – Вам не нравится правда?

– Даже если бы это было правдой, нехорошо так говорить.

– О, я забыл. Я не должен смеяться над низшими классами. Даже ирландцами.

Шон О'Райен ударил его кулаком.

Родители Шона умерли, когда ему исполнился год. Его послали жить к родственникам в Техас, но нигде малышу не были рады. Большую часть из его тринадцати лет Шона отфутболивали из одной семьи в другую, но он никому не позволял оскорблять ирландцев.

– Вы видели? – воскликнул Брет.

– Заткнись, или я заставлю тебя идти пешком, – пригрозил Мерсер Уильямс.

– Я не сделаю ни шага, – огрызнулся Брет. – И вам придется вернуться и взять меня.

Изабель прикусила губу, чтобы удержаться и в сотый раз не сказать Мерсеру, что его дело лишь обеспечить благополучное прибытие на место, что за сирот отвечает только она, так как эта поездка – ее идея. Мерсер настаивал, что он старший, и хотел приковать мальчиков к фургону, чтобы они не сбежали. Против воли, Изабель в конце концов согласилась забрать у ребят обувь. Если бы Брета заставили идти пешком, он до крови порезал бы ноги об острые камни и кактусы.

Фургон обогнул поросшую сушеницей и ивами излучину ручья, и глазам путников предстало ранчо «Броукен Секл». Оно состояло из убогой хижины, низкого строения, которое, по-видимому, служило спальным бараком, и двух коралей. Надежды Изабель на возможность провести ночь в кровати исчезли.

Она говорила себе, что не вправе ждать подобной роскоши, но первые шестнадцать лет жизни провела в привилегированном обществе Саванны. Никакие трудности последующих семи лет не смогли вычеркнуть из памяти воспитание или желание некоторой роскоши, быстро ставшее отдаленным и язвительным воспоминанием.

– Держу пари, там грязный пол, – заявил Брет.

– Это неважно, если он находится в грязной дыре, – возразил Пит Джерниган. – Кровати там прибиты к стене.

Девятилетний Пит был слишком мал, чтобы понимать, почему на Брета лучше не обращать внимания.

– Ты не будешь спать в кровати, – ухмыльнулся Нолан. – Никто не уступит свою кровать такому ничтожеству, как ты.

– Отстань от него, – приятное веснушчатое лицо Шона стало таким же красным, как и волосы. Его ирландский темперамент всегда готов был вырваться наружу.

– Непременно. Я никогда не любил играть с червями.

На этот раз Брету удалось увернуться от кулака Шона.

– Не похоже, чтобы в доме кто-то был, – подал голос Чет Аттмор с места возницы. – Хотите, я посмотрю?

Четырнадцатилетний Чет был самым надежным и физически развитым из сирот. Изабель не представляла, что бы делала без него и Люка, его тринадцатилетнего брата. Чет, казалось, инстинктивно находил лучшую дорогу. Люк оказался гением по части лошадей и снаряжения.

– Ни один не выйдет из фургона, пока я не разрешу, – сурово произнес Уильямс.

– Я поговорю с хозяином, – примирительно сказала Изабель.

Она не любила встречаться с незнакомыми людьми. С окончанием войны и началом Реконструкции у большинства техасцев испортился характер. Один взгляд на хорошо сшитое платье и украшенную цветами и лентами шляпу – и они сразу оценят ее как спесивую светскую даму.

Девушка выбралась из фургона. Кругом царила тишина, нарушаемая только звяканьем упряжи при взмахе лошадиного хвоста. Земля вокруг хижины, барака и коралей была безжизненной и голой. Нигде не виднелось ни колодца, ни насоса, ни цветов, ни огорода, ни признаков дойной коровы или цыплят. На окнах не висели занавески, двор не подметен. Ни веревки для белья, ни умывальника или кучи картошки. На террасе, разделяющей дом на две половины, не было даже стула.

Жилье выглядело заброшенным.

На мгновение Изабель испугалась, что обитателей ранчо уничтожили индейцы. Во время войны их набеги участились, до сих пор правительство Реконструкторов ничего не сделало, чтобы их остановить. Взбодрившись при виде четких следов сапог и лошадиных подков, она поднялась на крыльцо и постучала в дверь правой половины хижины. Ответа не было. Внутри не слышалось никакого движения. То же повторилось у другой двери.

– Посмотрите в бараке, – предложил Пит.

– Если хозяина нет, сомневаюсь, что вы найдете его работников в постели, – сказал Мерсер.

Барак также оказался пуст. Изабель не знала, что делать. Ей сказали, что от ранчо до тех фермеров, которые согласились взять мальчиков, нет больше никакого жилья. Кроме того, было слишком поздно продолжать путешествие.

Изабель устала от езды в фургоне. Ее мутило от жары, пыли и постоянной тряски. Напряжение пути действовало на нервы. В первые дни она еще пыталась наладить нормальные отношения между мальчиками, но успеха не имела. Они были слишком циничны, злы, недоверчивы.

– Мы все остановимся здесь, – решила Изабель. – Кто бы ни жил на ранчо, когда-нибудь он должен вернуться. Начинайте разбивать лагерь. Я думаю, хозяин не будет возражать, коль скоро мы будем держаться подальше от дома.

Мальчики молча ждали, пока Мерсер откроет сундук и выдаст им обувь. Еще в первый вечер Изабель распределила обязанности и установила определенный распорядок. Они придерживались его каждую ночь в течение двух недель путешествия.

Хоук, команч-полукровка, распрягал, поил и пас лошадей. Брет Нолан приносил воду и дрова. Мэтт Хаскинс и его брат Вилл готовили. Шон и Пит мыли посуду. Братья Аттмор, Чет и Люк, отдыхали, потому что весь день правили лошадьми.

Изабель пыталась вести разговоры за едой, но мальчики не любили говорить, потому что не доверяли друг другу. Две пары братьев держались особняком. Пит, угрюмый, но вспыльчивый, тянулся к Шону, ища защиты у крупного, чрезмерно вытянувшего ирландца. Брет и Хоук отказывались иметь дело с кем бы то ни было.

Изабель претило сидеть за столом молча. Они должны услышать звук человеческого голоса, даже если это только ее голос.

– Моя тетя всегда говорила – о человеке нужно судить по тому, как тот справляется с жизненными трудностями. Она считала, что Америка – прекрасное место для подобной проверки. Думаю, она бы решила, что в Техасе особенно легко отличить подлинник от подделки. Тетя также верила, что женщин нужно нежить и защищать. Не могу представить, что бы она стала делать, если бы вышла замуж за техасца. Как раз накануне своей смерти…

Изабель умолкла – мальчики не слушали ее, насторожившись.

– Что такое?

– Кто-то едет верхом, – ответил Хоук. – Белый человек. Лошадь подкована.

Теперь и Изабель услышала топот копыт – кто-то приближался стремительным галопом. Она заметила, что Мерсер, сидевший в некотором отдалении, поднял винтовку. Лица ребят выражали любопытство, скуку, враждебность, даже страх.

Всадник не придержал лошадь. На мгновение Изабель испугалась, что он налетит прямо на них. Мужчина подъехал так близко и вид у него был такой свирепый, что кое-кто из ребят вскочил на ноги.

– Кто вы, черт побери, и что делаете на моей земле? – рявкнул он. Возвышаясь в седле, всадник казался огромным и устрашающим.

– Позвольте мне объяснить, – заторопилась Изабель.

– Если он даст вам слово сказать, – пробормотал Чет Аттмор, нимало не встревоженный. Изабель удивлялась, где братья приобрели эту холодную уверенность в себе.

Лицо мужчины, казалось, смягчилось, когда он спешился. Может быть, увидев перед собой женщину, несколько успокоился. На лице отразилось замешательство, пока он разглядывал мальчиков.

На нем были потертые штаны, облегающие тело почти так же откровенно, как кожа. Закатанные рукава клетчатой рубашки обнажали большие сильные руки и могучие предплечья, поросшие темными волосами. Расстегнутый воротник открывал мощную шею и волосатую грудь. Широкополая, с низкой тульей, шляпа затеняла глаза. Каждый дюйм тела заявлял – это самый страшный зверь на земле, зрелый мужчина, уверенный в своей силе.

– Боже милостивый! – буркнул он. – Не говорите мне, что все они ваши, я этому не поверю. Вы слишком молоденькая и хорошенькая.

Губы Изабель шевельнулись, но она ничего не сказала, лишь почувствовала себя ужасно глупо. При виде мужчины она почти лишилась дара речи и едва стояла на ногах. Интуитивно понимая, что он представляет угрозу самому ее существу, девушка боролась с настойчивым желанием бежать. Это было просто нелепо. Изабель буквально онемела от удивления. Ей никогда не приходилось видеть такого мужчину.