– Ну, прекратите, не надо!

Но Пехтура уже чмокнул его в руку.

– А теперь ступайте отсюда, сержант! Вы свободны до обеда!

– Послушайте, перестаньте хулиганить! Вы мне весь вагон загадите!

– Бог с вами, капитан, да у вас вагон в такой целости и сохранности, что можно бы вашей дочке пожелать! – Солдат, сидевший на полу, попытался встать, и Пехтура выругал его: – Сиди смирно, слышишь? Слушайте, кажется, он думает, что сейчас ночь. Может, ваш камердинер уложит его спать? Он только мешает.

Кондуктор, решив, что Лоу – самый трезвый, обратился к нему;

– Слушай, солдат, может быть, хоть ты что-нибудь c ними сделаешь?

– С удовольствием! – сказал курсант Лоу. – Будьте спокойны. Я за ними присмотрю. Они смирные.

– Очень прошу, уговорите их. Не могу же я привезти в Чикаго целый полк пьяных солдат. Ей-богу, Шерман[4] был прав!

– Солдаты, – сказал он сурово. – Мы тут лишние. 11от благодарность за то, что мы проливали кровь за родину. Да, брат, для него мы тут лишние. Ему для нас поезда жалко. А если бы мы не пошли на зов родины, какой поезд вы бы тогда водили? Битком набитый немцами, вот какой. Битком набитый пассажирами, которые жрали бы колбасу и пили пиво до самого Мильвоки, вот в каком поезде вы бы ехали!

– Не хуже, чем ехать с вами. Вы и сами не знаете, куда едете, – сказал кондуктор.

– Ах, вот как? – сказал Пехтура. – Хорошо, мы уйдем с вашего поезда, будь он проклят. Думаете, другого поезда на свете нет?

– Не надо, не надо! – торопливо сказал кондуктор. – Ничего, ничего! Я вас вовсе не гоню. Только надо нести себя приличнее, не беспокоить других пассажиров.

Солдат, сидевший на полу, покачнулся. Со всех сторон смотрели любопытные глаза.

– Нет! – сказал Пехтура. – Вы отказали в гостеприимстве на вверенном вам поезде спасителям вашей страны. Даже в Германии с нами обращались бы лучше. – Он обернулся к Лоу. – Солдаты, мы сходим на следующей станции. Правильно, генерал?

– Господи Боже! – воскликнул кондуктор. – Если когда-нибудь еще раз объявят мир, я не знаю, что будет с железными дорогами. Я думал, война – бедствие, но это – фу, господи ты Боже!

– Вали, вали! – сказал Пехтура. – Вали отсюда! Поезд ты из-за нас останавливать не станешь, придется на ходу прыгать. Говорите – благодарность? Д где она, ваша благодарность? Даже поезд остановить не могут, выпустить несчастных солдатиков. Знаю я, что вы затеяли. Набьют полные поезда несчастными солдатами и прямо всех их – в Тихий океан. По крайней мере кормить не надо. Бедные, несчастные солдаты! Нет, Вудро[5], ты бы не стал так со мной обращаться!

– Эй, что ты делаешь?

По тот и не взглянул на кондуктора – он уже поднял раму окна и тянул дешевый фибровый чемодан через колени своего спутника. И прежде чем Лоу или кондуктор успели поднять руку, он выкинул чемодан в окошко.

– Рота, выходи!

Его пьяный спутник приподнялся с полу.

– Эй! Зачем мои вещи выкинул?

– А разве ты с нами не выходишь? Все вещи выкинем, а как ход замедлит, мы и сами выскочим.

– Мои раньше всех выкинул, – сказал пьяный.

– Правильно. Я же тебе помогаю, понял? Да ты не обижайся: хочешь – выкинь мои, а потом этот Першинг и наш адмирал пусть друг другу помогут ихние вещи выкидывать. Есть у тебя чемодан? – спросил он у кондуктора. – Неси сюда быстро, чтоб нам не ходить за ним к черту на рога.

– Послушайте, ребята, – сказал кондуктор, и курсант Лоу, думая про Эльбу, про свои внутренности, скрученные от виски и медленно тлеющие в алкогольном огне, увидел золотые служебные нашивки на шапке кондуктора. Штат Нью-Йорк плоско поплыл мимо; дальше неизбежно подступал Буффало. – Слушайте, ребята, – повторил кондуктор. – У меня у самого сын во Франции. Шестой отряд морской пехоты. С октября матери не пишет. Я все для вас сделаю, ребята, только Бога ради ведите себя прилично.

– Нет, – сказал Пехтура. – Вы нам отказали в гостеприимстве, и мы уходим. Когда остановка? Прыгать нам, что ли?

– Нет, нет, ребята, сидите тут. Сидите смирно, ведите себя – как следует, и все будет в порядке. Не надо выходить.

Он ушел, покачиваясь от движения поезда, а пьяный вынул изо рта свою истерзанную сигару.

– Ты мои вещи выкинул, – повторил он. Пехтура взял курсанта Лоу под руку.

– Слушай, ну как тут не расстраиваться? Пытаешься помочь человеку начать новую жизнь, а что получаешь? Одни жалобы, жалобы без конца! – Он повернулся к своему приятелю. – Да, я выкинул твой чемодан. А чего ты хотел? Дождаться, пока приедем в Буффало и заплатить носильщику четвертак, чтоб он его понес?

– Но ты же выбросил мой чемодан, – повторил тот.

– Верно. Выбросил. Что же ты собираешься делать?

Цепляясь за стенку, тот с трудом поднялся на ноги, вцепился в оконную раму и тяжело повалялся на ноги курсанту.

– О, черт! – сказал курсант и силой посадил его на место. – Осторожнее, слышишь?

– Хочу выйти, – слезливо пробормотал тот.

– Куда?

– В окошко, – объяснил он, пытаясь встать. Стукаясь об оконную раму, качаясь и падая, он вдруг высунул голову в окно.

Курсант Лоу схватил его за короткую полу гимнастерки.

– Назад, дурья голова, назад, слышишь! Нельзя так.

– А почему нельзя? – возразил Пехтура. – Пусть прыгает, если хочет. Все равно он до Буффало не доедет.

– Да он же убьется к чертовой матери.

– О, господи! – простонал кондуктор.

Тяжело топая, он уже бежал к ним по проходу. Перегнувшись через Лоу, он схватил солдата за ногу. Тот, высунув голову и туловище в окно, качался, обмякший, как мешок отсыревшей муки. Пехтура оттолкнул Лоу и пытался оторвать руки кондуктора, вцепившиеся в ногу солдата.

– Пустите его. Не прыгнет он ни за что.

– Господи Боже мой, да как же я могу рисковать? Стой, стой, солдат! Держи его! Тяни его назад!

– А, черт, да бросьте его! – сдался наконец Лоу.

– Верно, – добавил Пехтура. – Пусть прыгает. Посмотрим, как это у него выйдет, раз ему так хочется. И потом он совсем не компания для таких приличных молодых людей, как мы. Скатертью дорожка. Давай-ка поможем ему! – добавил он и подтолкнул обмякшее тело приятеля.

Но будущий самоубийца немного отрезвел, на ветру с него сорвало шапку и стряхнуло одурь, и теперь он изо всех сил сопротивлялся, стараясь втянуть голову обратно. Он явно передумал. Но его спутник добросовестно удерживал его:

– Давай, давай! Не теряйся! Смелее! Давай прыгай!

– Помогите! – заорал тот навстречу ветру.

– Помогите! – закричал кондуктор, вцепившись в его ногу.

Два испуганных пассажира с негром-проводником подбежали на помощь. Они побороли Пехтуру и втащили в вагон насмерть перепуганного солдата. Кондуктор наглухо закрыл окошко.

– Джентльмены, – он обращался к двум пассажирам, – пожалуйста, посидите тут, не давайте им выкинуть его в окно. Я их всех ссажу, только бы доехать до Буффало. Я бы остановил поезд сейчас же, но если оставить их одних – они его прикончат. Генри, вызови главного кондуктора, – приказал он проводнику,

– и попроси его телеграфировать в Буффало, что мы везем двух сумасшедших.

– Да, да, Генри, – подхватил Пехтура. – Вели им приготовить оркестр и три бутылки виски. Если нет своего оркестра – пусть наймут, я оплачу! – Он вытащил из кармана распухший комок долларов и один отдал проводнику. – А тебе тоже оркестр? – спросил он Лоу. – Нет, нет, тебе он ни к чему. Поделимся. Беги! – сказал он проводнику.

– Слушаюсь, сэр капитан! – Белые зубы блеснули, как внезапно открытый рояль.

– Присмотрите за ними, господа! – попросил кондуктор своих добровольных стражей. – Эй, Генри! – крикнул он вдогонку белой куртке проводника.

Приятель Пехтуры, бледный, весь в поту, боролся с подступившей тошнотой. Пехтура и Лоу сидели спокойно: один – приветливый, другой – воинственный. Новые пассажиры сели, плечом к плечу, словно ища друг у друга поддержки, и вид у них был растерянный, но решительный. Другие пассажиры снова равнодушно втянули головы в плечи, наклонились над газетами и книгами; поезд мчался мимо заката.