– Нет, я даже не догадывался, что такое тоска и томление… По-моему, об этом только в книжках пишут. Но когда у тебя есть настоящий друг, все становится по-другому… тогда начинаешь думать, и в голову приходят мысли, которые раньше казались детскими.

Он замолчал, погрузившись в свои размышления.

Вдруг он очнулся и, повернувшись, легонько сжал мою руку:

– У вас удивительный брат, Берта, вы ведь и сами об этом знаете? Карл – это самый замечательный человек из всех, кого я знаю.

Судя по всему, Амалия испытывала ко мне какое-то необъяснимое доверие. После нашей первой долгой беседы она куда-то исчезла, не показывалась за столом и ни во что не вмешивалась. Думаю, она решила предоставить нас самим себе.

И все-таки у меня было такое чувство, будто она где-то рядом, будто она все время за нами присматривает. Часто она приходила, когда я оставалась одна. Она вдруг появлялась откуда-то сбоку, не спереди и не из-за спины, а именно сбоку, это мне особенно запомнилось. Разумеется, это было неслучайно. Амалия всегда знала, что делает.

Она понимала, что окажись она внезапно прямо передо мной – именно сейчас, когда мне так легко потерять уверенность в себе, – я почувствую, что она хочет застигнуть меня врасплох, призвать к ответу, даже если это вовсе не входило в ее намерения.

А подойди она из-за спины – я подумаю, что за мной следят и шпионят, словно я что-то скрываю.

Но она появлялась где-то сбоку, и я чувствовала себя совершенно спокойно и безмятежно. Будто рядом со мной человек, который желает мне добра.

Не то чтобы у нас было много общих тем для разговора – мы не рассказывали друг другу о тайнах, не задавали вопросов, – но Амалии удавалось развеять мое беспокойство и тоску по чему-то далекому и непонятному, которые то и дело обуревали меня. Она говорила о своей жизни, понемногу делилась опытом – ничего особенного, но в ее рассказах я узнавала себя, и после этих бесед мне становилось гораздо легче.

Ведь Амалия говорила, что если мы захотим о чем-то спросить, то можем прийти к ней, она ответит, как она тогда сказала: «Без лишних наговоров и прикрас, но насколько позволит мне совесть».

Я так и не воспользовалась этим приглашением. Оно мне не понадобилось. Амалия приходила сама. Когда я нуждалась в утешении, она вдруг появлялась рядом, совершенно неожиданно, и это мгновенно меня успокаивало.

Внешне она не походила на человека, который творит чудеса, но именно таким человеком на самом деле и была. Я все больше и больше привязывалась к ней.

По-моему, она каким-то непостижимым образом догадывалась о том, что я переживаю из-за Каролины, но не могу об этом говорить. Насколько глубоки были ее догадки, я не знаю. Я ничего не рассказывала, а она не спрашивала, но по мере своих сил пыталась сгладить те неровности, что омрачали нашу дружбу. Она знала, что мы с Каролиной нужны друг другу, даже при том, что вместе нам тяжело.

Если Амалия почти не показывалась, то Веру Торсон мы видели с утра до вечера, всегда готовую к общению. Эти две женщины были совершенно не похожи. В противоположность Амалии, Вера говорила много лишнего, охотно приукрашивала и часто заходила дальше, чем позволяла ей совесть. Она была чересчур смешлива. Постоянно проговаривалась, и пытаясь загладить промах, оправдывалась. Но тут же жалела об этом, думая, что переборщила с оправданиями, и не знала, какой линии придерживаться. Разумеется, она не хотела отвечать за свои слова, но при этом не желала отказываться от произведенного этими словами эффекта, и в результате все заканчивалось намеками.

Поначалу Вера была с нами немногословна, но чем ближе мы узнавали друг друга, тем труднее ей было держать что-то в себе. Казалось, она вот-вот лопнет от переполнявших ее сведений о том о сем, она явно мучилась оттого, что приходится себя сдерживать. Ее любимым выражением было «Нет дыма без огня». Она повторяла это, когда хотела дать понять, что за событиями и вещами стоит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Вера Торсон очень полюбила моего «брата» Карла. Она буквально порхала вокруг него, приговаривая, что я могу гордиться моим «братом», она считала его очень благородным юношей. Каждый раз я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она произносила это, когда Каролина находилась поблизости, подчеркнуто театральным шепотом, притворяясь, будто не хочет, чтобы мой «брат» услышал ее, хотя именно этого она и добивалась. Затем в ожидании реакции смотрела на Каролину, кокетливо покручивая локоны на виске.

– Надеюсь, вы не слышали, что я сказала?

Каролина, которая все прекрасно видела и слышала, многозначительно улыбалась, но молчала. Думая, что Каролина польщена, Вера грозила ей пальцем:

– Вот незадача. Мои слова предназначались вовсе не для вас!

Да, смешная она, эта Вера, но ничего плохого в этом нет.

В Замке Роз мы жили, как господа, – подумать только, как непохоже это было на наше намерение «устроиться служанками». Иногда меня немного мучила совесть. От изначального замысла мы отказались. Когда этим летом мы решили поработать вместе, подразумевалось, что мы с Каролиной получше узнаем друг друга. Но теперь об этом не было и речи. Если бы мы подрядились на заработки в какую-нибудь крестьянскую усадьбу, то наверняка все было бы по-другому. Замок Роз вряд ли подходил для этих целей: здесь мы никак не могли сблизиться, это уж точно.

И все-таки я не расстраивалась, что попала сюда. Жизнь в замке была необыкновенным опытом, который вряд ли когда-нибудь повторится. Если б вдруг, откуда ни возьмись, появилась фея и предложила вернуть все, как было, я бы не согласилась. Совсем скоро я, как и Каролина, уже ни за что не хотела покидать Замок Роз.

Каждый день случалось что-нибудь такое, что я не совсем понимала, но угадывала, что это связано с другими, неизвестными мне событиями, в которых я, наверно, должна разобраться. У меня уже и в мыслях не было отказаться от нашей затеи. Разумеется, с Каролиной происходило то же самое, и поэтому я ее больше не упрекала.

Но мы по-прежнему избегали друг друга – такой дорогой ценой приходилось платить за жизнь в замке. Не слишком ли? Думая об этом, я готова была расплакаться. Только все равно от этого никакого толка. Мы зашли слишком далеко, обстоятельства больше от нас не зависели.

Каролина выбрала себе большую роль, главную роль в жизни Арильда и Розильды – и поэтому неизбежно, что она почти перестала участвовать в моей. Она, конечно же, сама была не рада, что так получилось, но, однажды сделав выбор, она об этом больше не задумывалась. Она сделала все, что было в ее силах.

Сама я вряд ли была в состоянии играть в их жизни большую роль, но я могла последовать примеру Каролины: не раздумывать, а делать все, на что ты способен.

Как я уже сказала, мы с Каролиной друг друга избегали. Но я часто наблюдала издалека, как она с кем-нибудь разговаривает. При этом я всегда старалась, чтобы она меня не видела.

Интересно, а может быть, она тоже следила за мной, а я не замечала? Один раз я почти окончательно в этом уверилась. Я неожиданно наткнулась на нее в парке, где читала вслух Розильде. Мы закончили книгу, и я пошла за другой. Я шла по дорожке и вдруг увидела Каролину, которая стояла возле входа в сад, – она серьезно посмотрела на меня. Схватив книгу, она взглянула на обложку. Не помню, что это была за книга, ничего особенного она собой не представляла. Каролина молча отдала ее мне и снова скрылась среди деревьев. У меня было такое чувство, что она уже давно стояла там, наблюдая за мной.

Спустя пару часов мы поменялись ролями. Теперь я украдкой смотрела на нее. Спрятавшись у окна, я наблюдала, как она прогуливается с Арильдом по розовому саду.

Они медленно шли рядом. Двое задумчивых юношей, слегка склонившие головы, оба без шляп, один блондин, другой чуть темнее. Оба стройные, элегантные. Арильд немного выше ростом.

Глядя на них, было трудно поверить, что один из них – девушка по имени Каролина. Это были два молодых человека, они гуляли, разговаривая о философии, два близких друга.