Даже не перечитав послание, Эмер положила его на подушку и задернула полог, чтобы служанки не сразу нашли письмо.
— Вот и закончилась история, — сказала она вполголоса, оглядывая комнату. — Только вы и видели Эмер из Роренброка.
Глава 28 (начало)
В Синегорье не было синих гор. Там были одни леса. И деревушка Заячьи Хвосты находилась где-то на земляничных полянках — то есть очень, очень далеко. Эмер посчастливилось прибиться к какому-то виллану, который ехал шестью повозками, с сыновьями, их женами и детьми. Он даже нанял охранника — сурового детину в кожаной куртке, обшитой кольчужными обрывками. У него было копье с заржавленным наконечником и палка с шишаком, из которого торчали заточенные гвозди.
Виллан не хотел брать Эмер, но после задатка из пяти золотых и платы в восемь золотых победила жадность. Девушке удалось даже подремать в повозке, на мешках с шерстью, пока ее гнедой шел в поводу и без седла. Охранник поглядывал в ее строну, но заговорить не решался. Наверняка думал, что она какая-нибудь падшая беглянка, рванувшая к любовнику вопреки запретам мужа или отца. Но Эмер было все равно, что о ней подумают.
К утру четвертого дня она добралась-таки до Заячьих Хвостов. В деревне стояло всего пять домов, три из них — покосившиеся лачуги. Эмер пришла в ужас от мысли, что одна из лачуг может быть жилищем Годрика.
Виллан направлялся дальше поэтому Эмер заплатила ему оставшиеся три монеты, взнуздала коня и поехала в сторону пятерых парней-вилланов, которые расположились в тени и как раз приготовились откушать вареными яйцами, сыром и черным хлебом.
— Эй! Где здесь дом Бодеруны? — окликнула их Эмер. Он говорила повелительно, как и полагается благородной даме в разговоре с простолюдинами, но на парней ее тон не подействовал.
Они и не подумали вскочить и поклониться, а принялись разглядывать ее, ничуть не стесняясь. Эмер покраснела от злости и нервно дернула поводья, отчего конь заплясал на месте.
Наконец, один из вилланов поднялся, но вовсе не для поклона, и не для того, чтобы указать дорогу.
— Какая чистенькая! — восхитился он и протянул руку к красному кожаному сапожку, который виднелся из-под дорожной юбки.
— Убери руки, грязь дорожная, — отчеканила Эмер, — если не хочешь отведать плетки. Повторяю: где дом Бодеруны? Я ищу ее сына. Он по виду благородный, и его зовут Годрик.
— А мы тут все благородные по виду, — ответил виллан, оглядываясь на приятелей, и те с удовольствием захохотали, поддерживая шутку.
Эмер выхватила плеть и без промедления хлестнула дерзкого поперек спины. Удар оказался столь сильным, что виллан упал на колени. На рубашке выступила кровь, но это заставило остальных мигом перемениться.
— Еще кто-то хочет выглядеть столь же благородно? — спросила девушка, поигрывая плетью. — Могу и по благородной роже врезать, чтобы нос надвое развалило.
Подобного никто из вилланов не пожелал.
— Вон тот дом, леди, самый крайний, где два клёна у ворот, — поспешил сказать один из них, указывая на окраину деревни.
— Благодарю. А ты дай дорогу! — велела Эмер, направляя коня на виллана, стоявшего на коленях.
Тот поспешил убраться, опасаясь копыт коня и нового удара.
Простолюдины долго смотрели вслед, пока прекрасная и нарядная леди на коне, умеющая мастерски ругаться и бить плетью, не остановилась возле дома с клёнами.
Эмер не заметила их взглядов, думая о другом, и направила коня прямо во двор. Как Годрик встретит ее? Прогонит, как Сиббу? Или обрадуется ее появлению?
— Есть кто-нибудь? — позвала она, робея.
Дверь открылась, и на пороге появился Годрик. Её Годрик, надменный и язвительный сопляк, которому она не раз разбивала нос. Совершенно такой же, как в ее памяти — и совсем не такой. Сейчас он был одет не в шёлк и бархат, а в простую одежду из шерсти — полинялую котту, когда-то бывшую синей, и мешковатые штаны, в которых казался сущим медведем. Он загорел, и теперь от благородной бледности не осталось и следа, а щеголеватая бородка отросла и была неровно подрезана.
Он увидел всадницу на коне, и глаза его широко распахнулись, а сам он замер, дверь захлопнулась, глухо стукнув.
И Эмер вмиг позабыла о неуверенности и сомнениях
— Годрик! — заорала она так громко, что конь шарахнулся. — Я тебе шею сверну!
Она соскочила на землю, забыв одернуть платье, и налетела на мужа. Удары градом посыпались на несчастного, и он даже не пытался сопротивляться — просто закрывался локтем, ошарашенный столь радушной встречей.
— Я тебя прибью, мужлан! Медведь! Чурбан ты неотесанный!
Наконец он опомнился и перехватил ее руки за запястья, притиснув Эмер к себе. Ему приходилось непросто, потому что она, лишенная возможности ударить кулаком, пыталась боднуть его головой в лицо и изо всей силы давила каблуком на ногу.
— Да успокойся ты, дикая! — прикрикнул он. — Или опять захотела поросячьих пирожков?
Эмер тут же прекратила сопротивляться, но зато излила на его голову из уст своих такие ругательства, каких не слышали от начала времен.
Годрик слушал ее с изумлением, и так же разглядывал, а когда она пожелала ему сдохнуть в свинарнике, поцеловал.
Прижавшись к его губам, Эмер закрыла глаза и поняла, что именно этого и желала, и именно к этому стремилась все дни, проведенные в разлуке. И поняла, что не ошиблась, приняв это решение, потому что на сердце стало легко и спокойно, как будто она приехала домой после долгого путешествия.
Она уже не нападала на него, и Годрик отпустил ее и обнял за талию.
Целовались они долго и самозабвенно, а когда разомкнули губы, Эмер не позволила Годрику отдалиться — схватила за уши, заставляя наклониться, и прижалась лбом ко лбу.
— Дурак проклятый, — прошептала она, — спрятался в такую даль…
— Ты приехала! Зачем? — он тоже держал ее в объятиях, и размыкать руки не собирался.
— Сибба сказал, тебя беспокоят тараканы, я привезла средство от них… Там, в седельной сумке…
— Какие тараканы?
— Ты же их боишься, вот я и…
— Тараканов? Я? Кто из нас сошел с ума, Эмер из Роренброка?
— О! Не будем об этом… — она шумно вздохнула и попыталась отстраниться, но он не пустил.
— Так почему ты приехала? Ведь дело не в тараканах.
Она посмотрела прямо и смело:
— Еще спрашиваешь? Как я могу оставить тебя? Это все равно, что вырвать сердце.
Он снова поцеловал ее, не давая говорить дальше.
— Ты поступаешь опрометчиво. Королева будет недовольна.
— Мне плевать на королеву, — отрезала Эмер. — Мне плевать на короля и всех, кто скажет, что мы с тобой не пара. Хочу быть только с тобой, и никто меня от тебя не оторвет. А если попытаешься прогнать, я вцеплюсь тебе в ляжку, как собака, у которой отнимают кость.
Годрик засмеялся. Впервые с тех пор, как узнал правду о своем рождении.
— Сравнила меня с костью… — сказал он. — Ты всегда была сумасбродкой, графиня Поэль. Ну подумай: какая жизнь тебя ждет? Теперь я — простой деревенский кузнец, у которого нет даже кузницы. Я только начал её строить.
— Я помогу, — с готовностью подхватила Эмер.
— Чем? Ты — избалованная девица, всегда жившая в богатстве. Разве ты сможешь жить в деревне вилланов? Здесь даже в матрасах солома, а не гусиный пух.
— Я смогу жить везде, где сможешь жить ты, — заверила она. — И я тоже хочу строить кузницу, и работать в ней. Не пустишь ковать — стану раздувать мехи. Прогонишь от мехов — буду рубить дрова и жечь уголь. Да буду стряпать для тебя, наконец!
Тут уже он расхохотался от души.
— А ты умеешь стряпать, графиня Поэль? Тут нет поваров, которых можно побить, чтобы готовили вкуснее. Едой занимается моя мать. И наша еда лишена изысков. Сможешь ли ты есть бобовую похлебку и черный хлеб?
— Если ты будешь рядом, я смогу все, что угодно! — заверила она его.
— Безумная, — сказал он, но улыбался при этом.