Эмер нахмурилась, и в то же время церковный колокол пробил час перехода ко сну. Это означало, что церковь уже закрыта, и откроется только утром. Утром…

Поднявшись с постели, Эмер медленно потянула шнуровку на платье. Она воспользуется советом Айфы и рано утром сразу поспешит в церковь. Сразу, едва только колокол оповестит о начале нового дня.

Она сняла сетку с волос и привычно встряхнула головой, давая кудрям свободно упасть на плечи и спину. Утром… Взяла гребень и тут же отложила его. Нет, она поверит сестре и пойдет в церковь прямо сейчас. Не медля ни минуты.

Ночь была совсем не темной, хотя луна шла на убыль и висела над самыми зубцами башни. По замковой стене проходили стражники, они несли фонари, но свет их был тусклым, и Эмер без труда спряталась в темноте. Сначала голоса рыцарей слышались ясно, потом все тише и тише.

Она не взяла плаща, потому что летние ночи теплые, и не стала убирать волосы, рассудив, что все уже разошлись по спальням и никто не должен увидеть ее, в одиночестве блуждающую по замку.

Подойдя к собору, Эмер потянула за дверное кольцо, не слишком веря в удачу, но дверь открылась, хотя внутри было темно. Хотя — нет, не темно. Несколько свечей еще горели в подсвечнике возле алтаря. Девушка вошла, ступая неслышно, чтобы не потревожить священную тишину, потому что ночью даже в освященном месте становится жутко. Раздавшийся скрип перепугал ее до смерти. Остановившись, Эмер пыталась понять, откуда доносятся странные звуки — словно камень с трудом идет по камню.

Пламя свечей колыхнулось, и от алтаря отделилась черная тень. Эмер вскрикнула, разом припомнив страшные истории про упырей, которые днем прячутся от солнца в каменных гробах.

Тень резко обернулась.

— Кто здесь? — раздался приглушенный голос, и Эмер подумала, что сказки про упырей не страшнее реальности.

Еще можно было убежать, но что-то удержало ее. Наверное, послание Айфы, а может — желание поговорить с епископом, потому что у алтаря находился именно он.

— Здесь хозяйка Дарема, — сказала Эмер, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

— А, опять шпионите… — протянул Ларгель и взял железный колпачок на длинной рукояти, чтобы гасить свечи.

— За вами? Разве на такое кто-то осмелится?

— Одним небесам известно, на какое безрассудство вы готовы пойти, леди Фламбар, — проворчал епископ, закрывая колпачком одну из свечей. Тьма надвинулась, и фигура епископа приобрела еще более зловещий вид, но Эмер уговорила себя подойти ближе к алтарю.

— Я была не права, ваше преосвященство, — сказала она.

Ларгель даже не посмотрел на нее, пригасив еще одну свечу.

Но его молчание не смутило Эмер:

— Я осудила вас, посчитав, что вы грешны, испытывая человеческую страсть. Но теперь думаю по-другому.

— И пришли сообщить мне об этом ночью?

— Так получилось, — пожала плечами Эмер. Она сделала еще несколько шагов и теперь находилась почти вплотную к алтарю. — Теперь я думаю, что только сильные чувства заставили вас просить помощи у святой Меданы и рыдать здесь, у ее гроба, на коленях. А любовь не может быть грехом.

— Не надо рассуждать о том, чего не понимаете, — оборвал ее епископ. Судя по всему, упоминание о рыдании на коленях не пришлось ему по душе. Он погасил еще пару свечей и зашел за алтарь, как будто спрятался, пытаясь защититься от Эмер. — Считаете себя такой прозорливой? — спросил он. — В вас нет ни крупинки проницательности, леди Фламбар.

— Да и вы тоже — всего лишь человек, — сказала Эмер.

— Забавно, но эти слова говорил мне несколько дней назад ваш супруг. Когда вот тут, где вы стоите, рыдал на коленях, выпрашивая противоядие.

— Годрик просил вас дать мне противоядие? — после долгого молчания спросила Эмер.

— А вы решили, я по доброте душевной потратил на вас, никчемную девчонку, любопытную, как кошка, небесную кровь?

— Небесную кровь?..

Гореть осталась только одна свеча, Ларгель не затушил ее, а осторожно положил колпачок на пол, чтобы железо не загремело о камни. Он тоже не хотел нарушить покой.

— Конечно, вы ничего не знаете о небесной крови, — епископ обогнул алтарь посолонь и встал напротив Эмер. Неровный свет придал его чертам излишнюю резкость, сделав похожим на ворона. Крючковатый нос еще больше усиливал сходство. — Вы вообще ничего не знаете.

Он распустил вязку на левом рукаве и закатал его до локтя.

— Видите? Что скажете об этом? — спросил Ларгель, поворачивая руку перед глазами девушки.

Все предплечье покрывали застарелые шрамы — странные, похожие на полумесяцы, располагающиеся один возле другого, соединяясь концами.

— Похоже на укусы…

— Так и есть. Вы читали мое житие и думали, что преподобный Ларгель воюет с невинными, обвиняя их в черном колдовстве? Посмотрите, как ведут себя эти невинные. Каждый шрам — это упырь, которого я отправил в бездну. Не слишком легкое служение, правда?

— Вас кусали упыри? Тогда… — Эмер замолчала на полуслове, не осмеливаясь задать вопрос.

— …как же епископ Ларгель сам не стал упырем? Вы это хотели спросить?

— Д-да… — выдавила девушка.

Единственная свеча зашипела и погасла, погрузив храм в кромешную темноту. Где то в этой темноте находился епископ, Эмер слышала его хриплое дыхание, но не могла увидеть. Она отступила к выходу, размышляя, не следует ли обратиться в бегство немедленно.

— Боитесь? — зло поддел Ларгель. — Правильно. Бегите, только не промахнитесь мимо двери.

— Когда встречают хищника, никогда не показывают ему спину, — ответила девушка.

— Безрассудная смелость — в этом вся вы, — сказал Ларгель с издевкой.

Кремень чиркнул по кресалу, и в церкви снова затеплился огонек, прогоняя тени. Эмер вздохнула с облегчением. Пока горит яркое пламя — все кажется не таким уж страшным.

— Так что о небесной крови? — напомнила она. — Именно она избавляет от упыриного яда?

— Она избавляет ото всех ядов. Каждому верному служителю церкви дается флакон с небесной кровью, чтобы не превратиться из воина света во врага. А я вынужден был потратить ее на вас, никчемную…

— Это я слышала, — перебила его Эмер. — Но вряд ли вы просто так согласились помочь. Что Годрик пообещал за мое исцеление?

— Почему бы не спросить это у него? — любезно предложил Ларгель. — Если он еще жив, конечно.

— Жив? О чем вы?!

— Только о том, — голос епископа стал вкрадчивым и вливался в уши, как патока — сладко и тягуче, — только о том, что муж и жена — одно целое, даже если они соединены всего лишь клятвой небесам, а не телесными узами. И из-за любопытства одного всегда страдает второй. Вы причинили столько беспокойства своим любопытством. Кто знает, не решило ли яркое пламя призвать душу вашего мужа уже этой ночью?

Эмер круто развернулась и бросилась прочь.

Она пробежала весь коридор, когда здравость мысли вернулась. Прижав ладони к вискам, девушка уставилась на масляный светильник, крепившийся к потолочной балке. Пламя подрагивало, словно предостерегая.

— Он пугал меня, — прошептала Эмер. — Он пугал меня, чтобы я сразу бросилась к Годрику… Или не пугал? Что же мне делать, яркое пламя?

Ответ пришел сам собой, и Эмер торопливо направилась совсем в другую сторону от спальни. Туда, где располагались комнаты свекрови и ее благородных помощниц.

Дама, дежурившая у дверей, клевала носом и Эмер попросту прошла мимо, не озаботившись даже постучать.

Свекровь давно видела пятый сон, но Эмер посчитала, что у нее нет времени на учтивые пробуждения и потрясла леди Фледу без особой нежности.

— Дайте мне прошение Годрика, которое вы перехватили, — сказала она, когда свекровь испуганно открыла глаза.

— Вон там, в шкатулке, — ответила леди Фледа заплетающимся со сна языком. — Но для чего оно вам?

Эмер не ответила, потому что уже рылась в шкатулке, отыскивая нужное письмо. Она нашла прошение — завернутое в алую шелковую ткань, скрепленное печатью с изображением языков пламени, и тут же сломала ее.