Итак, вот еще одно из тех мест, которое — не будь оно в России — давно бы уже служило предметом паломничества для туристов. Во-первых, расположение его великолепно и смутно напоминает окрестности Флоренции, как бы смешно ни показалось подобное утверждение. А затем, совершенно особенное впечатление произвела на меня моя вчерашняя прогулка по возвышенностям. У подножия этих возвышенностей, на которых расположен город, представь себе реку, искрящуюся на солнце и усеянную сотнями купающихся. Можно было вообразить себя перенесенным ко временам мифологическим! Действительно, вся местная молодежь, юноши и девушки, наподобие нескольких стай уток и гусей, резвились тут столь же непринужденно, как эти водяные птицы. Это мне напомнило одну французскую пьесу, которую я когда-то видел в Париже, — “Тайны лета”, появившуюся также под влиянием тогдашней тропической жары и, с моей точки зрения, поэтически воспроиз­водившую различные сцены, олицетворяющие возврат целого населения благодаря жаре к чисто первобытному состоянию.

Вечером до позднего часа раздавалась музыка в общественном саду, совсем еще недавно разведенном — это правда, но чудесно расположенном. Одним словом, я унесу из Курска самое благоприятное впечатление, и оно останется таковым, если только не повторится, ибо в сущности лишь в самые первые минуты ощущается поэтическая сторона всякой местности. То, что древние именовали гением места , показывается вам лишь при вашем прибытии, чтобы приветствовать вас и тотчас же исчезнуть...

Жара все еще очень сильная. Существуешь только благодаря сквознякам, за что потом расплачиваешься обострением ревматизма.

На станции Городец я провел два томительных часа, так как третьего дня изменили расписание поездов. В пути я вновь встретился с Фоминой, которая занимала отдельное купе. Она была со мной приветлива, но сдержанна, очевидно опасаясь, как бы я не попытался водвориться в ее уголке.

Теперь полдень , — в четыре часа я уезжаю в Киев. Я узнал, что там готовится великолепная иллюминация по случаю прибытия царской семьи, которое состоится вечером 30-го числа.

Я мог бы долго ожидать ответа от В. Карамзина, который, как здесь полагают, еще не покинул Петербурга.

По приезде в Киев пошлю тебе телеграфическую депешу.

В данную минуту я весь в поту и всеми порами вбираю в себя сквозняки.

Тысячу нежностей Мари. Как поживает бедный больной?

Ф. Т.

Тютчев, конечно, немного лукавил, не раскрывая перед женой цели своей поездки в Курск. А был он там для решения некоторых наследственных дел покойной Елены Александровны Денисьевой, то есть фактически дел своего и ее единственного оставшегося в живых сына Федора.

Перо мастера чудесно подметило и описало отдельные красоты одного из некогда красивейших, с точки зрения старины, губернского городка Курска.

А в Киев он, опять ненадолго посетив Овстуг, к сожалению, все-таки отправился один — Эрнестина Федоровна не решилась оставить одну дочь Марию вместе с больным мужем, положение которого становилось временами критическим. А вот как раз с Владимиром Николаевичем Карамзиным, известным знатоком судебного делопроизводства, он, вероятно, и хотел проконсультироваться по делам Денисьевой.

*   *   *

Варшава, 6 июля

Приехав сюда, я узнал, что война объявлена. Можно сказать, что это начало конца света. Воздерживаюсь от рассуждений, потому что человеческий ум теряется и бездействует перед подобными событиями. Я сегодня же уезжаю в Берлин, убедившись в том, что это самый прямой путь в Карлсбад. Я застану Берлин в невыразимом возбуждении — и благодаря вам, вашим настояниям, я буду очевидцем подобного зрелища... Я едва могу писать, в таком я нервном состоянии. Здесь я был принят с раскрытыми объятиями добрейшим фельдмаршалом (Берг), который со мной носился и чествовал меня весь вчерашний день. Я обедал у него, и потом он повез меня в Лазенки для присутствования на открытом воздухе на балете в столь известном театре Лазенковского дворца. Теперь нельзя ничего загадывать заранее, но наверно поеду в Карлсбад. Что же касается поездки на берега Рейна, то от нее, вероятно, придется отказаться. Там пришлось бы очутиться в слишком смешанном обществе. Вчера уже разнесся слух, что французы заняли Люксембург и с минуты на минуту ожидается известие о первой схватке. Ужасные вещи будут происходить. — Мое здоровье довольно хорошо. Уже само путешествие составляет лечение для меня.

Эрнестина Федоровна с дочерью Марией и ее мужем вернулись из Овстуга в начале ноября и вновь поселились на Невском. Эту зиму Тютчев очень болел, и врачи настоятельно советовали ему ехать на лечение за границу. Он не хотел ехать, и близким с трудом удалось уговорить его. Жене и дочери даже пришлось ехать с ним до Динабурга, а потом они пересели на поезд, следовавший на Орел через Витебск, чтобы таким образом добраться и до Овстуга.

Выехав из Петербурга в Карлсбад 2 июля и приехав через три дня в Варшаву, поэт узнал, что объявлена война между Пруссией и Францией. Его встретил генерал-фельдмаршал, граф Федор Федорович Берг (1794—1874), известный Тютчеву еще по Мюнхену. Он водил Федора Ивановича в один из лучших парков Европы, в лазенковский театр и т. д.

*   *   *

Теплиц, 5/17 августа

Карлсбадское лечение действительно очень меня расстроило, но ванны, которые я беру здесь, положительно мне полезны. Я после первой же ванны почувствовал ее благотворное влияние. Теперь взял три и рассчитываю принять еще восемь или девять через день. — По отъезде отсюда я собираюсь остановиться на три дня в Праге, которую очень интересно посетить в настоящую минуту. Затем проеду, может быть, в Вену, где надеюсь застать уже Новикова, но к 25-му этого месяца рассчитываю быть в Варшаве. Теперь вы уже, вероятно, получили мое письмо от 30 июля. Я сочувствую твоему брату, от которого получил письмо; я разделяю чувства, внушаемые ему этим жалким падением Франции, так как падение очевидно, и на этот раз оно окончательно. Франция станет второстепенной державой. Ее военные неудачи только доказывают внутреннее и глубокое распадение всего ее организма. Я не верю более в реакцию, для этого недостаточно у нее жизненности. Это даже не будет так, как в 1814 и 15 годах. Неприятель, с которым Франция имеет дело, не пощадит так, как когда-то это сделал император Александр I — и теперь более чем вероятно, что она потеряет, если будет побеждена, Эльзас и Лотарингию, кото­рые, если бы не вмешательство России, были бы у нее отняты уже с 1815 года. А подобная ампутация означала бы смерть для такого ослабленного организма. Партии примутся за дело, и те двадцать лет, которые еще остаются до столетней годовщины 1789 года, будут употреблены на окончание этого постепенного и впредь уже неизбежного разрушения. Да, это было бы печальное зрелище, если не смеешь думать о том, что должно происходить в сердце каждого француза в настоящую минуту. Можно понять, почему Тьер заливался горькими слезами на одном из последних заседаний Палаты. Мы сделаем, надеюсь, все возможное, чтобы помешать расчленению Франции, но одни мы ничего не сможем сделать; и Бисмарк не из таких, чтобы его могли тронуть красивые фразы нашей дипломатии.

Тютчев хочет застать в Вене только что назначенного туда послом Евгения Петровича Новикова (1826—1903), дипломата и в то же время одного из активных последователей славянофильского направления в русской историографии, автора двухтомной монографии “Гус и Лютер”, близкого поэту по духу.

И дальше в письме еще и еще раз убеждаешься, насколько же хорошо знал Федор Иванович политические отношения в Европе в XIX веке! Пренебрежительно относясь ко всей политике Наполеона III, он в то же время не хочет окончательного поражения Франции в этой войне, осуждает ее слабость, но в то же время не хочет ее расчленения после поражения.

*   *   *