Лоскутков. Вот пятьсот рублей ваши, а вот еще четыре тысячи. Сжальтесь над разоренными… дайте хоть пять рублей… выпью с горя и… пропадай мои денежки.

Неизвестный. Ну бог с вами! вот вам десять рублей… помните же меня… Прощайте… (Уходит )

Лоскутков. Всех благ жизни!

Лоскутков и потом Слуга.

Лоскутков. Слава богу! Отделался! И не так чтоб очень дорого… (Берет счеты.) С первого получил задатку пятьсот рублей -- пятьсот, со второго тысячу пятьсот -- тысяча пятьсот -- две тысячи… отдал четыре -- две своих приложил… значит, картина пойдет за чатырнадцать тысяч рублей!.. Хорошо! очень хорошо! Ха-ха-ха! Вот дураков надул! Ха-ха-ха! (Подходит к картине и продолжает хохотать.) Ну думал ли я когда, чтобы за эту дрянь дали мне четырнадцать тысяч рублей!.. и что тут хорошего? пятака бы не дал… ей-богу, не дал бы пятака… еще баран сделан туда и сюда… а уж свиньи ни на что не похожи… настоящие свиньи. А собаки-то как смотрят, собаки-то… Точно хотят сказать: "Прощайте, Потап Иваныч! подарили мы вам четырнадцать тысяч рублей!" Ха-ха-ха! Ну спасибо, спасибо, собачонки!.. вот я вас косточками покормлю! Ха-ха-ха! Служите хорошенько своему новому господину… Спасибо… Недаром я перед вами на коленях стоял…

Звонят.

Ну вот, видно, уж и идут… (Обращаясь к картине, иронически.) Жалко мне расстаться с тобой, великое произведение искусства… куда как жалко… (Отпирает дверь.)

Слуга (входит с письмом.) От помещика Савастьяна Григорьевича Ростомахова.

Лоскуков. За картиной?

Слуга. А вот письмо-с.

Лоскутков. Больше ничего-с?

Слуга. Ничего. (Уходит.)

Лоскутков (читает). "Милостивый государь! нахожусь вынужденным уведомить вас, что картина, которую я у вас сторговал, оказывается мне не нужна…" Что?.. Что?.. Не нужна? Не может быть!.. А задаток-то? (Читает.) "И потому, милостивый государь, предоставляя данный мною задаток в вашу пользу, прошу меня за оною с остальными деньгами не ожидать. Помещик Савастьян Григорьев, сын Ростомахов". Не надо? ему не надо картину? Он отказывается от задатка?.. А, я знаю, что делать!.. я утоплюсь! я повешусь!.. Вот люди! вот честь человеческая! Верь после того добродетели!.. Веревку! Веревку!

Лоскутков и Лиза (вбегает в испуге).

Лиза. Что с вами, папенька? Вы кричите, как сапожник, что живет против нас…

Лоскутков. Дочь моя! У тебя нет более отца!.. Я не отец тебе! Сапожник… точно, сапожник… Я дурак!.. я нищий!.. Были у меня деньги, дочь моя… были в руках… а теперь я разорен… ограблен!.. Я сойду с ума… теперь я глупее осла… беднее почтовой лошади… Прощай, дочь моя… я знаю, что мне делать! (Быстро убегает.)

Лиза (одна). Что с ним сделалось? Он в самом деле ужасно встревожен… Я тут ничего не понимаю!

Лиза и Налимов.

Налимов. А! Лизавета Потаповна! Как вы можете? Позвольте поцеловать вашу ручку… отчего вы так встревожены?

Лиза. Что сделалось с папенькой? Он всё кричал: я разорен, разорен! -- рвал на себе волосы и теперь убежал, такой страшный!

Налимов. Ничего, не бойтесь… Это не то чтобы к худу… Это просто к радости.

Лиза. К радости? Что вы говорите?

Налимов. А то, что все препятствия к нашему бракосочетанию, Лизавета Потаповна, уничтожены.

Лиза. Разве вы достали денег?

Налимов. В том-то и дело, что достал… Однако и; где же ваш папенька?., как бы он с собой не сделал чего-нибудь с отчаяния… немудрено! (Быстро уходит.)

Лиза. У папеньки пропали деньги… Иван Федорычдостал денег… Я всё-таки ничего тут не понимаю… А сердцу что-то так весело… если Иван Федорыч в самом деле достал денег, папенька сейчас же согласится выдать меня за него! То-то будет весело!.. Наконец-то я уйду из этого проклятого дома, где мне было так скучно. Чудесно! чудесно! Нашью себе разных обнов, башмаков, салоп на лисьей меху… поеду с мужем на бал…

Лиза, Лоскутков и Налимов.

Налимов (ведет под руку Лоскуткова, бледного и посинелого). Ну, Лизавета Потаповна! Еще б минуточку -- и быть бы вам сиротой!.. Так вот какая оказия случилась с вами, почтеннейший Потап Иваныч… и на много они вас таким образом надули, мошенники?

Лоскутков. На две тысячи… моих кровных трудовых денег отняли две тысячи!.. Ах, зачем вы помешали моему намерению?.. Я не хочу жить! Не хочу! Две тысячи!.. возвратите мне мои две тысячи, или я не хочу жить!

Налимов. Усиокойтесь, почтеннейший Потап Иваныч… вас надули на две тысячи… вам всё равно с кого бы их ни взять, только бы возвратить. Согласитесь выдать за меня Лизавету Потаповну -- и я вам сейчас дам две тысячи.

Лоскутков. Благодетель! Вы меня воскрешаете! Дочь моя! ты жена этого великодушного человека… давайте же две тысячи… (Берет деньги.)

Налимов. Соедините же нас, Потап Иванович.

Лоскутков. Сейчас, сейчас! Дайте только мне сосчитать… Так… (Соединяет их руки.) Будьте счастливы, дети мои… Живите мирно и не забывайте своего отца!

Лиза и Налимов. Добрый папенька!

Лоскутков (разнеживаясь). Добрые дети! Иван Федорович, я не скуп, видит бог, я не скуп… Эта картина была причиной вашего счастья… возьмите ее: я отдаю ее за Лизой в приданое… Я не так скуп, как вы думаете…

Налимов. Ну, слава богу! Теперь мы вполне счастливы.

Лоскутков. И я счастлив, дети мои… А всё же мне хотелось бы узнать мошенников, которые меня так знатно надули.

Налимов. Ну, это я, может быть, вам скажу после нашей свадьбы.

Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором; прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.

Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.

В 1841--1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).

Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и -- в особенности -- самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки "Горя от ума" и "Ревизора" не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.