ДИРЕКТОР. Простите, могу я позвонить домой?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, что же, звоните. (Берет газету, прикрываясь ею, курит и читает.)

ДИРЕКТОР (встает боком к следователю, звонит прикрывая рот ладонью). Тийя? Это Мартин. Я тут в одном месте на букву «м»… Да нет же, почему в медвытрезвителе? В милиции, у следователя, естественно… Что «ах мы, бедные»? Не ной. Я же говорил, что рано или поздно это случится… Тихо! Спустишь со шкафа ту сетку, знаешь, с теплым бельем. Выберешь мне три комплекта, старых, конечно. Но чтобы потеплее. Второе. Насуши сухарей. Третье. Подготовь детей к тому, что отец в ближайшее время может уехать в длительную командировку. Кончаю, жди сообщений. (Кладет трубку, осторожно отодвигает газету от лица следователя.) Спасибо, товарищ… гражданин следователь. Теперь все в порядке. Жена у меня, видите ли, больна, а я боялся, что у нее нет лекарства. Слушаю вас.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Значит, вы своих вахтеров знаете. И доверяете им?

ДИРЕКТОР. Нет никаких оснований. Для недоверия, я имею в виду.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кстати, это случайно не псевдонимы? Тоом  ш н и ц е л ь  и  С а ц и в и! Когда на молококомбинате раскрыли одну аферу, то гражданин Ряженка оказался Петром Горелорощиным, а Федя Простокваша был просто-напросто Альфред Куккер… Улавливаете? А вы-то сами как считаете — вся продукция вашего комбината доходит до потребителя или все же имеются возможности для злоупотреблений? С выполнением государственного плана у вас все в ажуре, значит, теоретически могут быть и излишки для — как бы гнусно это ни звучало — черного рынка! Разве за всеми этими свиньями уследишь!

ДИРЕКТОР. Теоретически — м-да… Конечно, всякие бараны попадаются. Иной раз смотришь и диву даешься: целое стадо скотов!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я и говорю: коровы, телята, овцы — соблазн велик. Можно ли безнаказанно нарушать пропускной режим, чтобы вахтер при этом не входил в шайку?

ДИРЕКТОР. Вы имеете в виду незаконный вывоз товара?

СЛЕДОВАТЕЛЬ (с горькой улыбкой). Разумеется, не ввоз.

ДИРЕКТОР. Над этим вопросом, извините, призадумаешься… Нельзя ли поконкретнее? Вы имеете в виду — в смысле ручной работы?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Разумеется, в таком случае это будет работа чьих-то рук.

ДИРЕКТОР. У нас это в основном в ящиках.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Понятно, это все пакуют. Набьют ящик кусками — и через забор! (Замечает, что директор теребит телефонный шнур.) Пожалуйста, пожалуйста, можете позвонить, проконсультироваться.

ДИРЕКТОР. Спасибо большое. (Звонит, прикрываясь рукой). Тийя! Сообщение номер один… Что, что! Готовность номер один! Слушай: настоящее имя Акакия они, очевидно, уже знают. Передние ворота пока вне подозрений. Отдели на всякий случай суммы, которые поступили через передние ворота, от сумм задних… Где, где! В гостиной, под второй половицей, считая от окна. Ладно, пока (кладет трубку). Слушаю вас. Только что узнал, что по разделочным доскам, подставкам, деревянным ложкам, а также ящикам с крышкой произведенное количество и задокументированное положение в точности совпадают. И все же я попросил бы вас уточнить, на какие куски вы намекали.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да что вы мне все о деревяшках? Меня не интересует тара! Речь о вашей основной продукции всех артикулов: свинина, говядина, баранина, петухи с курицами!

ДИРЕКТОР. Гражданин… товарищ следователь! (Оживляясь.) У нас вообще мяса никогда не бывает, кроме того, что сотрудники в обеденный перерыв достают для своих семей! А у нас на лесокомбинате даже подсобного хозяйства еще нет!

СЛЕДОВАТЕЛЬ (удивленно поднимает брови). Покажите вашу повестку.

ДИРЕКТОР. Тут она, на десять часов.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Тьфу ты, чертова кукла! Напечатала! Я приказывал вызвать директора мясокомбината! Прошу прощения за напрасно потраченное время!

ДИРЕКТОР. Да что вы, братец следователь, попытка — не пытка! (Звонит.) Тийя! Готовность отменяется. Распаковывайся! Нам дали отсрочку!

— Сегодня наш товарищеский суд рассматривает дело лаборанта Кику. Товарищ Кику, вы обвиняетесь в том, что за полгода истратили соляной кислоты в двенадцать раз больше, чем предусмотрено нормами. Признаете себя виновным?

— Зачем? Солянка — мое орудие производства, сколько ее идет, столько и идет, я-то при чем? Вы, может, думаете, что я эту соляную домой ношу — огурцы солить?

— Товарищ Кику, не оскорбляйте суд и присутствующих своими шуточками. Так недолго и гражданином стать, товарищ вы только для суда товарищеского. Итак, признаете себя виновным?

— Только в шуточках. А соляная кислота — такое же орудие производства, как, скажем, спирт. Что же мне — спирт мерять? Сколько нужно для опытов, столько и беру.

— Товарищ Кику, при чем тут спирт? Чем вызван двенадцатикратный перерасход соляной кислоты?

— Понимаете, возьмем, к примеру, спирт. Чем больше опытов, тем больше идет спирта. Это орудие производства и как ни прикидывай — расходуется.

— Речь идет о соляной кислоте. О кислоте, слышите?

— Видите ли, не расходует только тот, кто ничего не делает. У меня, к примеру, перерасход соляной кислоты, так ведь и опытов целую кучу переделали. Вот, хоть вчера, помню, на семь опытов ушло полтора литра спирта. Дорогого, чистейшего, а что делать?!

— Товарищ Кику, призываю вас к порядку! Сигнал поступил на  с о л я н у ю  к и с л о т у! Как разобраться с этой кислотой, если вы все время прикрываетесь спиртом? Никто не собирается привлекать вас к ответственности за перерасход спирта!

— Вот это замечательно, уважаемые товарищи судьи, что вы не собираетесь привлекать меня за спирт. Тогда вся эта петрушка с соляной кислотой решается элементарно. Я за нее уплачу. Я на спирте столько заколотил…

Вообще-то ничего не стряслось, но не думайте, что я беспокою вас только для того, чтобы сообщить это.

Узнаете меня по почерку? Вы, Ильмар, наверное, нет, потому что на Ваши записки я никогда не отвечала (и глупо делала!). Зато ты, Лембит, мог бы и помнить мою руку. Помпа, конечно, и не подозревает, кто это пишет, да он и конверт даже не вскроет, не то чтобы прочесть. Боюсь, он уже и газет не читает.

Это Мария. Связная нашего выпуска. Нынче летом был грандиозный юбилей: двадцать лет окончания школы. Но в июне — июле все разъехались по отпускам, так что собираться будем задним числом. А по старым адресам никого не найдешь! С огромным трудом я разыскала двадцать три из двадцати шести. Все больше в автобусах или на троллейбусных остановках. Кроме Нюни. Этого поймала в магазине. Пришел туда со всеми своими тремя детьми, и, к счастью, они скинули на пол бутылку шампанского. Иначе я его и не заметила бы. А тут бутылка вдребезги, налетели продавщицы, гвалт поднялся, я, конечно, тоже подошла. И сразу спрашиваю: «Нюня, у тебя какой адрес?» Он до того напуган был, что даже не узнал меня, сразу паспорт протянул.

Теперь мне не хватает только ваших координат. Вас троих я не встречала ни в автобусе, ни на троллейбусной остановке. Это вполне понятно. Не думаю, чтобы вы никогда не бывали в Таллине, но у вас, Ильмар, конечно, персональная машина, у тебя, Лембит, разумеется, личная, а Помпу, по всей вероятности, в автобус не впускают (согласно правилам пользования). Поэтому я и пишу.

Вас, Ильмар, я знаю хотя бы по месту работы. Вы преуспели в жизни и сидите на хорошем месте. Это письмо Вы получите наверняка по служебной почте. А Вам явно не составит труда узнать, где живет Лембит: пусть кто-нибудь из Ваших подчиненных запросит в адресном столе! Но мне неловко просить Вас брать на себя мои обязанности и переписывать ему все, что касается нашего сбора. Поэтому я решила послать вам троим общее письмо. Я посылаю его Вам, Вы после прочтения — Лембиту. (На личные письма тратить казенные средства нельзя, поэтому прилагаю марку.) Ты, Лембит, должен переслать письмо Помпе. (Тебе марку не посылаю: говорят, ты несколько лет назад бесплатно достал Рихо даже шиферные гвозди, так что, по всему видно, ты парень не промах и жить умеешь.) Смотри только, не отправь по рассеянности без марки, тогда с него потребуют десять копеек наличными, а я боюсь, он такой суммой не располагает.