Особое внимание было уделено блокированию всех подъездов и подходов к Тринадцатой станции — стоянке артельщика Тургаенко.

Само сабой разумеется, все это делалось втайне, и тот же Тургаенко никогда бы не догадался, что небольшой табор цыган, раскинувший две палатки над обрывом, связан с Чека, а черноглазая молодая цыганка, предлагающая погадать на счастье, — ком­сомолка...

Метеорологическая станция прислала сводку по­годы на предстоящие сутки: «Облачность выше сред­ней, видимость на море — двести-триста метров, ве­тер от пяти до шести баллов. Обильный снегопад. Ожидается дальнейшее понижение температуры».

Прочитав сводку, Ермаков проворчал, что пред­сказателям погоды следует поучиться у дельфинов,— дельфины так разыгрались, что к утру будет никак не меньше семи баллов.

— Поглядел бы я на этих ученых, если бы они пошли с нами к Большому Фонтану, — сказал Андрей Ковальчуку.

Однако, как ни плоха была погода для морских прогулок, «Валюта» храбро пошла навстречу штор­му, и, когда после доклада Репьева Никитину позвонил с Большого Фонтана Чумак, сторожевая шхуна была уже на месте.

— Езжай на Тринадцатую, — приказал Никитин Чумаку, — будь настороже.

Выехав из овражка, Пфеффер и Робине пересек­ли одесское шоссе, углубились метров на триста в степь и рысью поскакали по направлению к городу. Объезжая стороной Большой Фонтан, они услышали сквозь шум усиливающейся непогоды рокот авто­мобильного мотора, но не могли, конечно, догадаться, что это едет человек, слышавший их тайную беседу.

Робине назвал Пфефферу место, где их ждет Яш­ка Лимончик, предоставив знающему окрестности ко­лонисту самому выбирать наиболее безопасный путь.

Место это — крохотная бухточка между Трина­дцатой станцией и Одессой —никогда не служило рыбакам для стоянки не только потому, что берег здесь круто падал почти к самой воде и не имел подъездов, по которым можно было бы вывезти улоз, а также из-за окружавших бухточку скал и подвод­ных камней. Требовалось большое искусство, чтобы даже при небольшом волнении подойти к берегу. За­чем рисковать без нужды!

Но именно поэтому из всех предложенных Тур-гаенко пунктов Робине выбрал названную бухточку. Он понимал, что в других местах Губчека наверняка будет их подстерегать.

Чтобы отвлечь внимание пограничной охраны, по­мощники Яшки должны устроить по соседству шум. Само собой разумеется, о подлинной цели демонстра­ции знал только один Лимончик, а он был заинтере­сован в побеге не меньше англичанина. Даже Долго­вязый, которому было приказано отвлечь чекистов, не знал, что Яшка уезжает из Одессы в длительный «отпуск». Лимончик не имел привычки посвящать подручных в свои планы, и они не посмели даже спрашивать, для чего нужно «пошуметь» на берегу именно сегодняшней ночью.

Лимончик ждал Пфеффера над обрывом, у скры­того в кустах выхода из катакомб, откуда он вылез с маленьким и довольно тяжелым чемоданчиком, на­полненным добычей — драгоценностями и золотом...

Тургаенко из предосторожности целый день и ве­чер просидел дома. После истории с Остапчуком он боялся доверять кому бы то ни было и решил дейст­вовать в одиночку.

Порывистый, злой ветер, волнение на море и снег не предвещали хорошего. Как раз напротив стоянки разместились цыгане, и поэтому Тургаенко не ре­шился воспользоваться шаландой. Он вышел, бес­шумно прикрыл дверь, прижимаясь к стене дома, дошел на носках до угла, лег на холодный заснежен­ный песок и пополз вдоль берега у самой линии при­боя. Дважды ему пришлось прятаться за камни — мимо проходил пограничный патруль. «Что-то их се­годня больно много?..» — с тревогой подумал артель­щик.

Так, ползком, хоронясь за камнями, Тургаенко добрался до небольшой лодки. Теперь требовалась быстрота. Он поднялся и, приподняв нос лодки, столкнул ее в набежавшую волну. Откатываясь на­зад, волна подхватила лодку, артельщик заработал кормовым веслом. «Сошло!..»

А спустя каких-нибудь три-четыре минуты на стоянку прибыл Чумак. Войдя в дом, он разбудил рыбаков:

— Где ваш артельщик?..

Лимончик начинал уже нервничать, когда появи­лись, наконец, англичанин и немец. Лошадей они ос­тавили в полукилометре от берега у знакомого Пфе­фферу садовода.

Яшка хотел было сказать часовщику о том, что сегодня утром «Валюта» ходила в море, но сообра­зил: сейчас лучше помалкивать, — новость доказы­вала провал всей истории с Симой Пулеметом. Ан­гличанин рассвирепеет, и, кто его знает, не придет ли ему в голову блажь отказаться от побега. А Ли­мончик не желал оставаться в Одессе ни одного лиш­него часа.

— Сейчас начнется, — сказал Яшка, поглядев на светящийся циферблат часов.

И точно в назначенную минуту со стороны распо­ложенного неподалеку курорта Аркадия раздались выстрелы. Долговязый поднял шум, инсценируя на­падение на склад приморского ресторана.

Англичанин молча пожал Пфефферу руку, и тот скрылся в кустарнике.

— Пошли! — шепнул Робине Лимончику.

Внизу послышался топот ног: трое пограничников пробежали в сторону Аркадии. Остановившийся было Яшка снова начал спускаться. Он первым спрыгнул с камня на прибрежный песок и не успел оглянуться, как под левую лопатку ему вонзился кинжал. Яшка приподнялся на носки, выронил чамодан, выгнул ру­ки назад, схватился за рукоятку кинжала и упал лицом на камни.

Робинс бесцеремонно перевернул убитого, расстег­нул у него пальто, пиджак, вытащил два бумажника, спрятал к себе в карман, схватил чемодан и побежал к скале, за которой стояла лодка Тургаенко.

Рассвет наступил мутный, со снегопадом. Милях в девяти от Одессы снегопад сменился метелью. Брызги, снег, ветер слепили глаза.

Ермаков и боцман стояли у штурвала, с трудом направляя «Валюту» наперерез тяжелым волнам, которые вырастали перед самым носом и, пронзае­мые бушпритом, заливали бак.

Ермаков сомневался, удастся ли в такую осата­невшую погоду увидеть рыбачью лодку. И вдруг она вынырнула в двух кабельтовых с левого борта. Бук­вально вынырнула из пены, брызг и снега. Да к тому же не одна, а вместе с шхуной Антоса Одноглазого.

Антос только что принял с лодки пассажиров и, бросив ее на волю волн, поднял паруса.

«Валюта» пронеслась мимо «грека», оставшегося за кормой. Стрелять на таком расстоянии при силь­ном накате было бессмысленно. Словно забыв о креп­ком норд-осте, Ермаков скомандовал:

— Поворот через фордевинд, гика-шкот травить! Шхуна покатилась под ветер, резко накренилась,

паруса наполнились, грозя перевернуть ее. Погранич­ники крепко держали шкоты в руках.

Репьев, стоящий у пулемета вместе с Соколовым и Уланцевым, невольно прикусил губу.

Едва «Валюта» стала бортом против ветра, как раздались слова новой команды:

— Кливер-шкоты травить!

Пограничники понемногу перепускали между пальцев мокрую снасть. Корма шхуны подошла к линии ветра.

— Грот на гитовы!

Пограничники поспешно подтянули нижнюю кром­ку паруса к рее, чтобы он не работал. «Валюта» по­вернулась в желаемом направлении, и Ермаков про­изнес слова последней команды:

— Кливер-шкоты травить!

Парус распустился в нормальное положение, и все облегченно вздохнули.

— Пятнадцать лет на флоте, а такого не видал! — прошептал Ковальчук.

Теперь шхуна оказалась мористее «грека» и отре­зала ему путь к бегству, как и в памятный день ава­рии на минном поле.

— Подсекай парус! — крикнул Ермаков Макару Фаддеевичу.

Гулко пробарабанив, пулеметная очередь сбила гребень волны перед форштевнем «грека». Следую­щая очередь продырявила кливер. Но Антос не сда­вался. Он поставил все паруса до места, и его шхуна резко рванулась вперед. Однако пулемет сделал свое дело: прорванный кливер не выдержал напора вось­мибалльного ветра и лопнул, разлетевшись в мелкие клочья...