Кира молчал. Его усохшее лицо мгновенно окаменело и приняло грозное выражение. Белые, все еще гладкие для столь почтенного возраста, тонкие пальцы нервно барабанили по подлокотнику.

— Ну, ладно же! — промолвил он наконец со странной интонацией. — Иди спать!

— Слушаюсь! — отвечал Татию.

Подняв глаза на хозяина, он увидел на лице его светлости угрюмую и суровую маску. Оставалось только откланяться и незаметно удалиться.

Несколько дней назад князь Сакиёноскэ Датэ, назначенный распорядителем приемов для посланцев экс–императора, преподнес его светлости в дар несколько штук первоклассной шелковой ткани из Каги, да еще несколько сотен золотых, да еще складную ширму с картиной кисти самого Танъю Кано. В сравнении с домом Датэ, владевшим небольшим уделом Иёсида с доходом всего тридцать тысяч коку в год, дом Асано, владевший уделом Ако в краю Банею с доходом пятьдесят три с половиной тысячи коку в год, был куда как состоятельнее. Татию понимал, что, получив в дар от Асано какую–то жалкую штуку шелка, господин будет взбешен, и ожидал возвращения его светлости с тревогой. Настроение у хозяина, конечно, было испорчено. Зная характер его светлости, Татию пробормотал себе под нос как бы в утешение:

— Ладно уж, завтра увидим, чем все обернется, — и с этими словами управитель скрылся в дальнем конце темного коридора.

— Надо же, одна штука шелка… — с легкой усмешкой прошептал Кира.

До сего дня от Асано не было никаких изъявлений почтения. Ну, что ж, не было так не было, но такое… Нет, такое издевательство ему даром не пройдет. Кира был до такой степени разъярен, что не в силах был сдерживать распиравший его гнев, запечатленный на лице в злобной гримасе. Впору было выплеснуть бешенство на кого угодно, хоть на управляющего, который явился с таким докладом. Кира с сожалением подумал, что от чудесного безоблачного настроения, с которым он возвратился от Микуния, не осталось и следа — а все из–за одного дурацкого разговора!

— Ладно! — буркнул он.

Завтра будет завтра, а сегодня… Конечно, это дело с Асано безнаказанным оставить нельзя. Он мрачно, по–стариковски причмокнул и поднялся. Вспомнилось, что на прощанье Микуния вручил гостю подарок — коробку со сластями. Еще извинялся: мол, неловко обременять вашу светлость… А когда сопровождавший его самурай тот ларец принял, видно было, что держать–то подарок ему тяжело… Слуги занесли ларец в комнату, и теперь он лежал в углу.

Кира впервые мог вплотную рассмотреть подношение. Он пододвинул коробку поближе к ночнику. И впрямь, тяжеловат оказался ларчик. Развязав красно–белый плетеный шнурок, сановник поднял крышку и заглянул внутрь.

Ларец был похож на тот, что достался в подарок Бокуану, только намного глубже и не с двойным дном, а с тройным. Сняв переборки между слоями и изучая содержимое ларца, Кира враз позабыл о неприятном сообщении управляющего, а лицо его непроизвольно приняло благостное выражение.

— Ну–ну! — одобрительно кивнул он.

Он снова бережно завязал шнурок. Да, посмотришь на такой подарок — и поймешь, что значит настоящее дружеское внимание. Вот так, наверное, чувствует себя ребенок, когда найдет утром под подушкой купленный родителями подарок. Кира с трудом поднял ларец, перенес его в спальню, поставил на полку. Он снова был в отличном расположении духа.

В спальне безмолвно ожидал его молодой прислужник, который обычно помогал хозяину переодеваться на ночь. Кира распустил длинный кушак, сбросил кимоно и подошел к юноше, чтобы облачиться в спальный халат. Продевая руки в рукава, он, ухмыляясь, ласково спросил:

— Что, заждался, небось? Спать хочется?

— Да нет, — возразил слуга, и его бледное лицо в полутьме спальни осветилось ответной улыбкой.

— Завтра с утра можешь спать подольше. Если придут будить, скажи, что я разрешил. В молодости, я знаю, всегда спать хочется.

С этими словами его светлость водрузил свои тощие телеса на мягкую перину и, озабоченно поправив подушку, взглянул в сторону юного лакея, который аккуратно складывал хозяйское кимоно.

— Послушай! — сказал он, будто внезапно что–то вспомнив, — доводилось ли тебе бывать на спектаклях в квартале Сакаи?

Юноша, зардевшись, чуть слышно отвечал:

— Нет, ваша светлость, не доводилось.

— Нет? Такие симпатичные там есть мальчишки… Тепло срутона быстро разливалось по рукам и по ногам.

Уютно устроившись под одеялом, Кира смаковал в памяти воспоминания о недавней встрече с тремя обворожительными вакасю. Эта белая кожа с матовым отливом, словно окраска грушевых цветов… Эти томные манящие загадочные глаза под длинными черными ресницами, полные невыразимого кокетства. Ему, старику, прелестные отроки внушали сладостное и щемящее чувство.

Хикоэмон Ясуи и Матадзаэмон Фудзии, самураи дома Асано, доставившие дары в усадьбу Киры, на обратном пути, не доходя до своего подворья в Тэпподзу, решили заглянуть в придорожную корчму, чтобы кое о чем посоветоваться. Свернув в ближайшую харчевню, они поднялись на второй этаж и заказали вина. Ясуи был по званию выше, но оба происходили из благородных семейств и числились самурайскими старшинами дружины клана Ако, расквартированной в Эдо. Возраста они были почти одинакового. Без особых усилий поднявшись до нынешнего своего положения, оба принадлежали к одному кругу и разделяли общие интересы. Более всего на свете они страшились потерять нынешние свои чины и звания, так что, повинуясь заведенному обиходу, к служебным обязанностям относились весьма ревностно.

— Так что бишь ты хотел сказать? — спросил Фудзии, когда они уселись за столиком.

— Я насчет его светлости Киры… Тебе не показалось, что этот Мацубара, который нас принимал, выглядел каким–то… вялым, усталым, что ли?

— Да нет, пожалуй… — озадаченно ответил Фудзии, взглянув на собеседника.

— Ты, наверное, просто отвлекся, не приглядывался внимательно.

— Отчего же, я совсем не отвлекался.

— Может быть, он так выглядел, потому что наших подарков ему показалось маловато, — не вполне уверенно произнес Ясуи.

Смысл сказанного не сразу дошел до Фудзии. Несколько дней назад их господин, князь Асано Такуминоками, упомянул, что, в связи с назначением его распорядителем приема для императорских посланников, надо подумать, чем почтить его светлость Киру. Оба склонялись к тому, что, поскольку речь идет о высокопоставленном сановнике двора, слишком ценное подношение может быть сочтено чем–то вроде подкупа или взятки, то есть расценено как проявление неуважения к важной персоне. Ясуи считал, что настоящие дары лучше поднести после окончания церемонии, а пока можно ограничиться чисто символическим подарком для проформы.

Кира был как–никак знатным вельможей четвертого ранга в звании младшего воеводы. Оба самурая сошлись на том, что так будет лучше, и высказали свое мнение господину. Князь спорить не стал и план одобрил:

— Это вы хорошо рассудили. Вот и выполняйте не откладывая, — напутствовал он их.

И вот теперь, исполнив свою миссию, они возвращались домой.

— Вроде мы все правильно сделали, как порешили вчера вечером. Разве что–то не так? Ведь, ежели подумать хорошенько, дары–то мы подносили не по личному знакомству, а вышестоящему по службе — главному церемониймейстеру двора. Тут от излишества в подношениях может быть столько неприятностей… — заметил Фудзии.

— Оно, конечно, так. Я–то согласен… Только я вспоминаю, какую кислую мину состроил этот управляющий Мацубара… — неуверенно возразил Ясуи.

— Да, интересно, какие подношения прислали из дома Датэ? Хорошо бы это разузнать.

— Ну, нет, об этом даже спрашивать неудобно. Но я полагаю, беспокоиться не о чем. Я на всякий случай заглянул в книгу регистрации визитов. Там сказано только, что от дома Датэ прибыли посланцы засвидетельствовать почтение его светлости когэ, главному церемониймейстеру двора его высочества сёгуна. Да ведь и сам князь наш план одобрил — что ж теперь…

Действительно, князь их план одобрил. Они ведь, в конце концов, только высказали свое мнение насчет того, что им казалось подобающим к случаю, ну а господин–то уж волен был сам отдать окончательное распоряжение.