Тех, кто приехал к Раулю Леви, было четверо – здоровые крепкие парни. Они приехали на двух машинах. Одна остановилась у дома, другая – в ста ярдах на улице. Из первой машины вышли двое. Они быстро, но бесшумно подошли к входной двери. Двое остались ждать в машинах с включенными фарами и моторами. Было семь часов вечера. Темно и холодно. Моленстраат в тот час 15 января была пустынной.

Парни действовали быстро и по-деловому, как люди, у которых мало времени. Они не представились, когда Леви открыл дверь. Они просто вошли внутрь и плотно закрыли за собой дверь. Сорвавшиеся было с уст Леви слова протеста застряли в горле, когда кулак внезапно ударил его в солнечное сплетение.

Верзилы набросили на него пальто, нахлобучили шляпу и, закрыв дверь на задвижку, довели его под руки до машины. На всю операцию ушло меньше минуты.

Они повезли Леви к Кесселсе Хейде – большому парку на северо-запад от Нитлена.

Территория парка с болотцами, заросшими вереском, дубами и елями была безлюдной. Вдалеке от дороги на пустыре обе машины остановились. Водитель второй пересел в первую на сиденье рядом с шофером.

Он обернулся назад и кивнул своим двум коллегам, державшим Леви. Тот, что сидел справа от Леви, крепко обхватил его, чтобы он не вырвался и зажал пленнику рот. Другой – слева – вытащил большие клещи, схватил левую руку Леви и ловко раздробил ему одну за одной три фаланги одного пальца. Больше, чем невыносимая боль, Леви напугало то, что они не задавали ему никаких вопросов. Похоже, их ничего не интересовало. Когда они перешли к следующему пальцу, Леви взвыл.

Сидящий на первом сиденье небрежно кивнул:

– Хочешь говорить?

Леви отчаянно закивал головой. Перчатку убрали. Леви издал долгий булькающий вопль. Когда он затих, передний коротко спросил:

– Бриллианты из Лондона. Где они?

Он говорил по-фламандски с сильным акцентом. Леви тут же ответил ему. Никакие деньги не могли восполнить ему потерю пальцев. Они – его средство существования. Допрашивающий задумался.

– Ключи, – сказал он.

Они были в кармане брюк Леви. Налетчик взял их и вышел из машины. Через несколько секунд вторая машина уехала. Ее не было пятьдесят минут.

Все это время Леви хныкал и прижимал к себе искалеченную руку.

Сидящие с двух сторон от него не обращали на него никакого внимания. Водитель уставился вперед, держа руку в перчатках на руле. Когда вернулась первая машина, главный в группе спросил только одно:

– Кто принес камни?

Леви покачал головой. Главный вздохнул и кивнул парню, сидящему справа от Леви. Тот взял клещи и правую руку Леви. После того, как Леви сломали две костяшки пальцев, он все рассказал.

Одна за другой машины выехали на дорогу и двинулись обратно к Нитлену.

Когда проезжали мимо дома, Леви увидел, что он закрыт и в нем темно. Леви надеялся, что они сбросят его здесь, но этого не произошло. Они проехали через центр города к востоку. Мимо окон машины мелькали теплые и уютные окна кафе, но улицы были пустынны. Леви заметил голубую неоновую надпись «Полиция» над зданием против церкви, но и оттуда никто не вышел.

В двух милях к востоку от Нитланда Лоой-страат пересекает железную дорогу. На этом отрезке путь от Лиера до Херенталса прямой, как стрела, и составы развивают здесь скорость до 70 миль в час. По обе стороны от переезда стоят фермерские дома. Машины остановились недалеко от переезда, выключили фары и моторы.

Водитель молча открыл бардачок, достал бутылку и отдал ее своим коллегам позади. Один из них зажал нос Леви, другой стал вливать ему в открытый рот пшеничную водку местного производства. Влив три четверти бутылки, они оставили его в покое. Рауль Леви забылся в алкогольной дреме. Даже боль немного утихла. Люди в машине ждали.

В 23.15 тот, кто вел допрос, вышел из первой машины и что-то пробормотал напарникам. К тому времени Леви был уже без сознания. Те, кто сидел с ним рядом, вытащили его из машины и поволокли к путям. В 23, 20 один из них нанес Леви чудовищной силы удар железякой по голове.

Убитого положили на путях.

Ханс Глоббелаар выехал из Лиера ровно в 23.03, как обычно. Он знал, что к часу ночи он будет дома в Херен-талсе. Его состав двигался без остановок и миновал Нитлет точно в 23.19. Он прибавил ходу и двинулся к Лоой-страат со скоростью 70 миль в час. Фары локомотива освещали путь на 100 ярдов вперед.

Не доезжая Лоой-страат, Ханс заметил фигуру человека на рельсах и ударил по тормозам. Из-под колес посыпались искры. Товарняк замедлил ход.

Открыв рот, машинист смотрел, как локомотив приближается к лежащему на рельсах. Такое уже случалось у коллег-машинистов. Кто это – самоубийца или пьяница? Гудящий локомотив переехал жертву.

Когда он наконец остановился, машинист бросился к одной из ферм и поднял тревогу. Когда появились полицейские с фонарями, месиво под колесами поезда выглядело как клубничный джем. Ханс Гроббелаар добрался домой лишь к рассвету.

В то же утро, четырьмя часами позднее, Джон Престон вошел в фойе министерства обороны, подошел к стойке и показал свое удостоверение. После обязательного контроля его проводили к лифту, а наверху по коридорам к кабинету начальника службы внутренней безопасности министерства.

Бригадный генерал Берти Кэпстик мало изменился с тех пор, как Престон видел его в последний раз несколько лет назад в Ольстере. Здоровый, добродушный, цветущего вида, с розовыми щеками он больше походил на фермера, чем на военного.

– Джонни, мальчик мой, чтоб мне провалиться на этом месте! Входи, входи, – приветствовал он раскатисто гостя.

Берти Кэпстик был всего на десять лет старше Престона, всех моложе себя он называл «мой мальчик». Это делало его похожим на всеобщего дядюшку, чему способствовала и его внешность. Когда-то он слыл отважным солдатом, работал в тылу повстанцев во время малайской кампании, потом командовал группой военных специалистов на территории противника в джунглях Борнео во время «чрезвычайных событий в Индонезии».

Кэпстик сел и достал бутылку пива.

– Давай по маленькой?

– Рановато, – возразил Престон.

Было чуть больше одиннадцати утра.

– Ерунда. Помянем старое. Все равно кофе, который они здесь дают, пить невозможно. – Кэпстик подвинул стакан к Престону. – Ну, что же они сделали с тобой, мой мальчик?

Престон поморщился.

– Я сказал тебе по телефону, что мне поручили, – сказал он. – Чертова полицейская работа. Это не в твой адрес, Берти.

– Да мне все равно, Джонни. Я ведь отстранен от работы. Сейчас я в отставке, так что все нормально. Ушел на пенсию в 55 лет, удалось устроиться здесь. Не так уж плохо. Каждый день приезжаю сюда на поезде, делаю проверку, убеждаюсь, что никто не занимается ничем недозволенным и – назад домой, к своей крошке. Могло быть хуже. За старые добрые времена!

– Будь здоров, – сказал Престон.

Оба выпили.

«Старые времена не были такими уж добрыми», – подумал Престон. Когда он последний раз видел полковника Берта Кэпстика шесть лет назад, этот офицер, производивший обманчивое впечатление открытого человека, был заместителем начальника военной разведки в Северной Ирландии. Он работал в комплексе Лизбурна, где компьютеры хранили исчерпывающую информацию о любом террористе Ирландской республиканской армии вплоть до той, когда он почесал последний раз свою задницу.

Престон был у него в подчинении. Он работал в гражданской одежде и по легенде объезжал гетто, где жили республиканцы, беседовал с информаторами, забирал посылки из тайников. Когда он «прогорел» и чуть не поплатился жизнью, выполняя задание Кэпстика, именно Берти Кэпстик встал на его защиту перед чиновниками Холируд-хауса.

Это произошло 28 мая 1981 года. В газетах на следующий день появились сообщения, правда, без особых подробностей. Престон ехал в машине без номеров по району Богсайд в Лондондерри на встречу с информатором.