— Нашел дураков! — воскликнул Тони. — Прямо нам совсем ни к чему. Мы тоже пойдем на юго-запад. А ты…

Он замолчал, повел лучом фонарика в сторону спутников, как бы спрашивая:

«Что делать с этим человеком?»

— Если мы бросим его здесь одного, он погибнет, — сказал Ричард.

— Пусть идет с нами, — послышался из темноты женский голос.

— Ладно, — согласился Тони. — После ужина всем спать. Установишь дежурство, Арчибальд. В нашем положении следует быть осторожными. Берите здесь мешки, любые шмотки и стелите на пол. Теперь все это наше.

Люди ели молча, без охоты, чуть ли не механически. Тони смотрел на них и думал: насколько упрям человек в своем одиночестве. Ведь всем им хочется сейчас стенать и плакать, искать утешения на груди друг у друга. Это элементарное желание, точнее, необходимость: выплеснуть свою боль, открыть шлюзы души… А на самом деле. Они по-прежнему боятся друг друга. Они несут себя, как глиняные сосуды, переполненные страстями и скорбью. Но они, эти люди-сосуды, предпочтут разбиться на рельсах, погибнуть, чем пролиться, обнаружить перед другими свое, сокровенное.

Затем быстро собрали остатки еды, молча улеглись и погасили свечи. Тони заметил, что Арчибальд, Ричард и Дэвид жмутся поближе к нему, тогда как остальные наоборот стараются держаться несколько в стороне, особняком.

Коротышка Чарли, пока располагались на ночлег, суетился больше всех, метал на Макфейла вопрошающие и одновременно заискивающие взгляды, а когда стали тушить свечи, быстро повыбрасывал из мешка все жесткое и пристроил его вместо матраца возле полусонного Дэвида.

Мальчик попал на глаза некстати. Хотя он и умыл лицо, но всякий раз весь вид его, беспомощный, какой-то птичий, разительно напоминал молоденького лейтенанта, которого он… Нет, нет, нет! Он не хотел убивать! Он никогда, никого не хотел убивать, вы слышите?! Он всего-навсего был солдатом и выполнял приказ… Господи, как страшно хрустнуло тогда лицо лейтенанта. Нежное, почти детское… Или девичье? Вот, вот в чем загвоздка! Во всех юных лицах ему теперь мерещатся лейтенант или… Рут… Ведь это ради нее, ради сестренки, он ввязался в оккупацию Фолклендов. Им обещали деньги. Большие деньги! Он прикинул, что их с лихвой хватит на операцию в самой что ни на есть лучшей клинике. Рут сделают операцию на сердце, — думал он, — и не надо будет больше самому умирать от страха и просить ее не умирать, как тогда, вечером, в лесу. Какое бледное и спокойное лицо было тогда у нее. Не бледное, а даже голубоватое. Но на шее Рут билась жилка, и он знал — все в порядке. Пока все в порядке…

Тони стиснул зубы, чтобы не застонать.

Уж лучше бы та граната, которая откусила пальцы на руке, разорвала его на куски. Пока он валялся в госпитале, не стало Рут. Бедная девочка! Она понятия не имела, в какое дерьмо ввязался ее брат… Он считал дни до выписки и прикидывал, куда повезет Рут после операции отдохнуть и набраться сил — она ведь ничего в жизни не видела, ничего хорошего. И вот какой-то подлец… Кто-то из профессиональных убийц, которому, кроме всего прочего, захотелось отлежаться в госпитале… Кто-то из них, друзей-десантников, встретил Рут и описал ей «геройства» братика на Фолклендах…

Деньги, предназначавшиеся на операцию, он пропил за два месяца. Даже не поставил на могилку Рут памятника. К чему все эти надгробия, каменные свидетельства скорби?! Он убил лейтенанта, чтобы спасти Рут. Может, и еще кого. Почем знать, с кем встретились его пули. Рут нельзя было волноваться… Что, что ей наплел такого тот друг-подонок, который описал «геройства» десантника Энтони Макфейла?! Что он сказал ей такого, чего не выдержало больное сердце сестренки?!

Тони повернулся на другой бок, прислушался. В помещении магазина было тихо — все спали. Усилием воли отогнал горестные мысли и тут же будто в яму провалился — измученный мозг требовал отдыха.

Кто-то присел рядом с ним, прикоснулся к лицу, и он опомнился от сна, как от недолгого обморока. Рука была женская, ласковая — он понял это сразу и потому не стал хвататься ни за пистолет, ни за фонарик.

— Подвинься, — шепнула женщина. — Ты стонешь во сне и скрежещешь зубами как дракон.

Он коротко засмеялся, потянулся к неожиданной гостье, стал торопливо расстегивать ее одежду.

— Я сама, — шепнула она.

Уже потом, когда Тони понял, что это не сон, что незнакомка никуда не денется, обласканный и умиротворенный, он уткнулся лицом ей в грудь и снова провалился в сон. Короткий, без сновидений и кошмаров, освежающий сон.

С «утра» все пошло наперекосяк.

Не успели позавтракать, как Чарли вдруг испуганно взвизгнул.

— Там… за стеклом… там… — бормотал он, тыча фонариком в сторону прозрачной стены, отделявшей их от платформы, но не зажигая его. — Посвети… посвети сам…

Тони зажег фонарик, и все замерли.

За стеклом, зацепившись за что-то полою пальто, полувисел тот самый плюгавенький старикашка, который удрал прошлой «ночью» и украл остатки еды.

Старик был мертв. Свет фонарика отразился в его открытых глазах, и всем стало противно и жутко, будто пока они при двух свечах пили кофе, сама смерть разглядывала их через стекло — этакая большущая летучая мышь в клетчатом пальто… Значит, старик далеко никуда не уходил, крутился рядом. Для него подземная одиссея кончилась.

— Пересчитай всех наших, — попросил Тони Дэвида. — Пора в путь.

Через несколько минут парнишка доложил, что все на месте и готовы идти.

Тони включил фонарик и осветил свое «воинство».

Самый надежный, конечно, Арчибальд. На первый взгляд, полусонный и неразговорчивый увалень — может даже не поздороваться. Но ведь прошлым летом именно он… Дело было на съемках. Конь чего-то испугался и понес. Он бы неминуемо свалился, а падать в массовке, когда скачет сразу около двухсот всадников — сомнительное удовольствие. Вот тогда-то Арчибальд Догнал и усмирил взбунтовавшегося жеребца… На Арчи можно положиться. Да и здоровый он, сильный — кто знает, сколько им еще придется блуждать в этом лабиринте.

Рядом с ним — Чарли. Чудное создание. Над миром пронеслась атомная война, а он, наверное, и не заметил. Весь в себе, точнее, весь для себя. Таких, как он, согревает любая пустячная выгода. Даже не выгода, а постоянная уверенность, что он что-то сделал лучше, умнее других, на чем-то выгадал, расчет его верен, он свое возьмет, он удачлив, а остальные — простаки. У него и сейчас глаза хитрые, острые — поблескивают во тьме. Тони не раз слышал, что не было еще таких съемок, в которых участвовал бы Чарли и хоть что-нибудь не украл. Неважно что: плетенный из прутьев стул или гипсовые яблоки.

«Этот его талант в нашем положении тоже может пригодиться», — подумал с улыбкой Тони.

На Дэвида он и смотреть не стал. Ребенок. У него самого уже мог бы быть такой сын. Если этого мальчишку не вытащить из подземелья, он погибнет первым.

О Ричарде, рыжебородом мужчине лет пятидесяти, он знал мало. По-видимому, учитель или клерк. Как он тогда, в вагоне, уцепился ему в куртку… «Джентльмен»… И эта дурацкая фраза: «Я не могу ждать, пока нас откопают». Можно подумать, что их кто-нибудь станет откапывать…

— Пошли, — вздохнул Тони.

Он специально пропустил человек десять, пока не поравнялся с Филидой. Взял ее за локоть, как бы поддерживая.

— Ты просто прелесть, Филида, — негромко сказал Тони.

Женщина не вырвалась, но и не откликнулась на его жест.

— Что это тебя с утра на нежности потянуло? — грубовато-насмешливо поинтересовалась она.

Топи светил под ноги, а сам вглядывался в полумрак, в бесстрастное лицо Филиды, узнавая и не узнавая в ней ночную гостью.

«Она или не она? Если она, то зачем эта игра? Почему она делает вид, будто между нами ничего не было?!»

— Не выспался, — со значением ответил он.

— Досыпай на ходу, — равнодушно посоветовала Филида.

Тони отпустил ее локоть и прибавил шагу, чтобы снова выйти в голову группы.

«Не все ли равно — кто, — подумал он, улыбаясь про себя. — Так даже интересней…»