Ваш Магомет

Вот она, Германия, во всем своем облике/ Опущенная на колени перед русским воином, борцом за счастье своего народа, за свою победу.

С опущенными головами проходят перед нами бывшие «великие завоеватели», в их глазах туман. Они еще не успели очухаться, но уже скрещивают руки для того, чтобы стать в позу: «О, простите».

…Солдатская дума — кто может еще так глубоко думать, как солдат. Грохот ли орудий, трескотня ли пулеметов, а солдат, знай, сидит в окопе, зорко следит за врагом, а сам думает. Но что это я все о каких-то думах. Мы ведь иногда и пляшем. Вот достали аккордеон, на котором когда-то, быть может, какой-нибудь Ганс разучивал победный гимн «Великой Германии», и играем на нем простой русский танец, и пляшем потому, что мы и наши родные могут теперь спокойно спать.

Ну, а когда немец начинает шуметь, то, конечно, приходится отложить аккордеон в сторону, взять в руки более грозный инструмент, и продолжается концерт чуть пошумнее, который противнику, между прочим, совсем не нравится.

О чем же еще писать? Да, право, кажется, больше и не о чем. А потому на этом, на первый случай, поставлю точку до следующей своей информации.

Целую всех крепко, крепко. Привет всем друзьям и знакомым. Привет от Кости.

Ваш Магомет

Решил сообщить одну новость, которая для вас, очевидно, будет радостна. Сегодня получил приказ о награждении орденом ОтечественнойII степени. Это мой третий орден. Ну и вот сидим сейчас в кругу друзей и смеемся, мечтая о том, как приятно было бы этой компанией совершить небольшую прогулочку по родным местам. Вот и Костя сидит при всех орденах и напевает что-то вроде «Думу думали большую». Замечательные у нас ребята. В полном расцвете своей молодости, никогда не унывающие, жаждущие только одного: скорее придти к победной развязке.

Здесь уже весна всерьез вошла в свои права. Птицы разных калибров (виноват, кажется, разной породы) распевают, заставляют молодые сердца частенько подумывать о лирических сценках и всякой другой мирной чуши. Даже в Германии солнышко пригревает русского солдата и подмигивает ему, как будто говоря: «Скоро встретимся в Баку».

Ваш Магомет

А вот письмо, пришедшее с фронта, но написанное незнакомым почерком:

Как ни тяжело и неприятно мне писать вам письмо столь невеселого содержания, но долг службы обязывает делать это, не считаясь с желанием.

В тяжелых и трудных боях дошел с нами Магомет до Берлина, перешагнул Шпрее, и тут в жестокой и неравной схватке при отражении танковых атак, буквально в десяти метрах от меня, был серьезно ранен. Это произошло на берегу Шпрее в пригороде Карлсхорст, семьсот метров южнее электростанции и лодочной станции на шоссе.

Для того чтобы перетащить раненного в обе ноги товарища через ровную и обстреливаемую из пулеметов дорогу, необходим был человек большого, благородного сердца. Тем более что раненому грозила смерть на костре из дров, подожженных снарядами. И Магомет, презирая опасность, добежал до друга, взвалил его на себя, донес до дороги, ввязался в рукопашную, убил двух и ранил одного немца, снова поднял товарища и побежал с ним через дорогу. Очередь из пулемета добила раненого, перебила обе ноги Магомету, кроме того, пять пуль пробили желудок, легкие. Всего семь ран. Чувствовал он себя очень неважно, но вел себя молодцом, шутил, смеялся.

В заключение просил передать вам его последнее желание — жить для его ребенка. Я, наверное, не сумею вас утешить, да и невозможно это. Но силой воли вы можете себя заставить твердо и мужественно перенести постигший вас удар и не упасть духом.

Магомет умер через пятнадцать минут после ранения, в полном сознании. Похоронен он на гарнизонном кладбище в г. Кюстрин (Померания) в девяноста километрах от Берлина на восток. Номер могилы и ряд вам сообщат в извещении.

Я очень ценил Магомета Магомаева и дружил с ним.

С уважением майор Сотников

17 августа 1972 года мой друг Роберт Рождественский сделал мне в день моего тридцатилетия бесценный подарок — стихотворение «Отец и сын». Позже композитор Марк Фрадкин написал к нему музыку. Но я не стал исполнять эту песню. Мне тяжело петь об этом. И кроме того, в этом очень много личного, не для публики.

Отцу я посвятил свою песню, написанную на стихи еще одного моего друга, Геннадия Козловского. Он не профессиональный поэт, а инженер, строитель, и стихи пишет по потребности души. Сначала мы назвали ее «Над землей чужой», а потом под окончательным названием «Последний аккорд» она вошла в кинофильм «Поет Муслим Магомаев».

Шахиня Фаррах была ослепительна: точеные черты лица, персиянские бархатные очи, жемчужная улыбка… Настоящая кинозвезда. Но у героинь экрана некоторая холодная отчужденность, заоблачность, недосягаемость, а у шахини земное обаяние, теплота и раскованность… Правда, визит Ее Величества в Баку был официальным и она вела себя в строгих рамках протокола.

На вечере в честь высокой гостьи во Дворце приемов Президиума Верховного Совета Азербайджана я был среди гостей. Меня попросили спеть, и я сел за рояль. Спел неаполитанские песни, потом азербайджанские, а «на десерт» каватину Фигаро. Моя амбиция (не без этого) подсказывала, что очаровательная шахиня меня заметила, потому что о чем-то стала говорить Председателю Президиума Верховного совета Курбану Алиевичу Халилову. А потом меня попросили подойти к шахине. Нас познакомили. Она прекрасно говорила по-азербайджански. В этом не было ничего удивительного, ведь она азербайджанка. Шахиня захотела, чтобы я спел для нее еще что-нибудь. Ее слова были: «Тем самым вы доставите мне большое удовольствие». Пел я в те времена всегда охотно, и если пел и в наших застольных компаниях, то почему бы не спеть для вельможной восточной красавицы. И на том приеме у меня вышло пения на целое отделение сольного концерта. Вот вроде бы и все: прием закончился, шахиня уехала… Но через какое-то время я получаю приглашение принять участие в праздновании годовщины коронации шаха Ирана. Приглашение было послано лично от их величеств.