Фригейт не разделял и мнение Курта Воннегута — этого Марка Твена двадцатого века — утверждавшего примат химических реакций организма в человеческой судьбе. Творец — не Великий автомеханик и не Божественный игрок в бильярд. Впрочем, о Боге стоит говорить, если Он действительно существует, в чем Фригейт часто сомневался.

Но если Бога нет, то тогда все определяет собственная воля. Правда, это ограниченная сила, зависящая от случайных обстоятельств, болезней мозга, воздействия лекарств, лоботомии. Но человеческое существо — не протеиновый робот, который не способен изменить свое мышление.

Мы рождаемся с самыми различными сочетаниями генов. Они определяют развитие нашего ума, способностей, реакций, короче говоря — наш характер. А как говаривал старик Гераклит — характер создает судьбу. Любая личность способна на самопреобразование. Скрытые в нас силы позволяют заявить: «Я этого делать не стану!» Или — «Никто меня не остановит!» Или — «Я был теленком, а стал свирепым тигром!».

Наша мысль способна изменить душевный строй человека. Фригейт свято верил в это, но его жизненная практика всегда расходилась с теорией.

Его семья пребывала в лоне «Христианской науки». Но когда ему было одиннадцать лет, отец, в состоянии полной религиозной апатии, послал его в пресвитерианскую школу. Мать не вмешивалась; она с головой ушла в хозяйственные заботы — ей было важнее вымыть кухню и накормить детей вкусным завтраком, пока отец изучает «Чикаго Трибюн». Питер стал ходить на воскресные занятия и слушать проповеди.

Так в нем соединились два религиозных начала.

В одной из религий зло и материя — лишь мираж, единственная реальность — душа.

В другой — вера в предопределенность. Немногих избирает Бог во спасение, остальных отправляет в ад. В этом нет ни поэзии, ни высокого смысла — осуществляется лишь однажды сделанный божественный отбор. Можно жить чистой жизнью, проводить дни и ночи в молитвах, но в конце концов вас отправят в единственное уготованное вам прибежище. Агнец, овца, которую неизвестно почему Бог отметил своей милостью, приближен и посажен одесную Его. Таинственно отвергнутый козлище низвергается в геенну огненную.

В двенадцать лет Питера мучили ночные кошмары, в которых Мэри Беккер-Эдди и Жан Кальвин[11] сражались за его душу. Неудивительно, что в четырнадцать он решил порвать с обеими религиями, да и с остальными тоже. Тем не менее, он сохранил в себе следы стыдливого пуританства: не осквернял себя грязным словом, краснел при соленых шутках, не выносил даже запаха вина или пива, с презрением отвергая любые попытки подпоить его. Но зато какое восхитительное чувство превосходства переполняло его при этом!

Источником мучения для Пита стала его ранняя половая зрелость. Когда в седьмом классе его вызывали отвечать, он безумно краснел, терялся. При виде пышного бюста учительницы его пенис трепетал. Никто не замечал этого, но каждый раз Пит был уверен, что теперь он опозорен до конца дней. Сидя с родителями в кино, на фильме, где у героини было излишне открытое платье или видна подвязка, он прятал в карманы дрожащие руки. После сеанса он боялся взглянуть в лицо родителям.

Отец дважды говорил с ним о сексе. Однажды, когда ему было двенадцать, мать заметила кровь на его полотенце и рассказала отцу. Запинаясь и невнятно бормоча, Джеймс Фригейт с трудом выдавил из себя вопрос, не было ли у Пита мастурбации. Тот ужаснулся и все отрицал. При расследовании выяснилось, что принимая душ, он случайно повредил кожицу крайней плоти и там образовался нарыв. Он вовсе не теребил пенис, а просто тщательно мылся. Отец стал объяснять ему, что если он будет терзать свой член, то тронется умом; в качестве назидательного примера Фригейт-старший упомянул деревенского дурачка из Норд Терра-Хат, у которого мастурбации происходили на глазах у людей. С серьезным лицом он убеждал сына оставить дурную привычку, дабы не стать полным идиотом. Может быть, папаша Джеймс на самом деле верил в это — во всяком случае, люди его поколения не сомневались в подобных вещах.

Возможно, он просто хотел запугать сына.

Это случилось много лет назад. Изрядно набравшись, Питер привел женщину в пустой католический храм и уложил ее на алтарь. Она была еврейкой и яростно ненавидела католицизм (в бостонской школе мальчишки, польские католики, поколачивали ее только за то, что она — еврейка). Питер был так пьян, что согласился на эту эскападу. Мысль осквернить церковь пришлась ему по душе, хотя уже на следующий день он горько сожалел о своей выходке. Он ни за что не пошел бы в пресвитерианский храм, казавшийся ему нищенским и тоскливым, — там и самому Богу приткнуться негде. То ли дело католический костел, где все восхваляет Его могущество! Так почему бы не осквернить это место, где Он якобы присутствует?

После церкви они с Саррой решили добавить и направились в меблированные номера огромного дома — на улице, название которой он так и не мог припомнить. Это был богатый район с громадными, безвкусными особняками. Здесь жили состоятельные старики, вдовы и пожилые пары. Из-за плотно закрытых дверей не доносилось ни звука. Когда они уходили оттуда, на площадке третьего этажа Сарра встала перед ним на колени. В этот момент распахнулась дверь, из-за которой выглянула какая-то старуха. Увидев их, она вскрикнула и в панике скрылась; раздался щелчок замка, потом — грохот засова. Они с хохотом выскочили на улицу. Позже Питер с ужасом представил себе, что старуха могла вызвать полицию; его ожидали публичный позор, потеря места в «Дженерал Электрик», скандалы в семье… А если у пожилой леди случился сердечный приступ? Он начал судорожно просматривать колонку некрологов, но не обнаружил никого, кто умер бы ночью на этой улице. Странно! Сарра, жившая напротив, говорила, что стоит ей выглянуть в окно, она обязательно увидит похоронную процессию.

Он твердо сказал себе, что тридцатишестилетнему мужчине не подобает пускаться в такие авантюры. Все, баста! Шалостям конец! Прошли годы, и теперь он лишь посмеивался, вспоминая этот случай.

Став в юности атеистом, Фригейт, однако, не избавился от разъедающих душу сомнений. В девятнадцать лет он повстречал Боба Олвуда, парня из религиозной семьи, тоже пришедшего к безбожию. Родители Боба умерли от рака. Потрясение, вызванное их смертью, склонило его к мыслям о бессмертии. Он не мог представить, что отец и мать ушли навсегда, что он больше их не увидит. Боб стал посещать религиозные собрания и вновь обратился к вере.

В те годы Питер и Боб встречались довольно часто и не раз беседовали о религии, обсуждая достоверность библейских событий. Однажды Боб уговорил Пита пойти на собрание, где выступал с проповедью преподобный Роберт Рэнсом. Там, к своему собственному изумлению, молодой Фригейт ощутил глубокое волнение; он даже опустился перед пастором на колени, признавая Христа своим Господом.

Правда, через месяц от его благочестия ничего не осталось. По выражению Олвуда он «впал в ересь» и «лишился благодати». Питер уверял Боба, что от неистовства веры его оттолкнула детская религиозная раздвоенность и излишняя эмоциональность новообращенных. Олвуд же продолжал убеждать его «бороться за спасение своей души».

Когда Питеру исполнилось шестьдесят, никого из его соучеников и друзей юности уже не было в живых, да он и сам прихварывал. Смерть была не за горами. В юности он часто обращался мыслью к судьбам миллиардов людей, живших до него, — они рождались, страдали, любили, смеялись, плакали, умирали. И те, что будут жить потом, тоже уйдут в небытие — вместе со своей скорбью, ненавистью, любовью… А с гибелью Земли все станут прахом — да, собственно, и праха не останется.

Тогда к чему все, что было, есть и будет? Если нет бессмертия, жизнь лишена смысла. Существовали люди, утверждавшие, что сама жизнь является оправданием жизни — в этом ее единственный смысл. Питеру подобные мысли казались глупым самообманом.