Глядя на него, Крэйн в который раз подумал о том, какую скверную шутку сыграла природа, передав лицо отца совершенно чужому человеку и не оставив на долю его родных детей ни одной малой части. Однако он не мог отрицать, что тор-шэл действительно красив, причем красив строгой властной красотой рода Алдион, была в его медленных упорядоченных движениях какая-то мягкая грация, прирожденная величественность настоящего шэда. То, как он держал голову, хмурил брови, поглаживал глубокую морщинистую переносицу — во всем этом таилась естественная и простая красота.

Крэйн молча кивнул Орвину, ничего не сказав. Это было опасно, Орвин в отличие от своей матери всегда был достаточно щепетилен в вопросах этикета, его ровная тяжеловесная натура не могла смириться с тем, что в родовом тор-склете происходит что-то неупорядоченное, не подчиняющееся общему распорядку. Вряд ли за этим скрывалась приверженность к пустой форме, скорее — привычка согласовывать действия окружающих с собственными, простыми, четкими и ясными. Крэйн был уверен, что разум тор-шэла точно такой же — простой, четкий и ясный. Орвин вздернул голову, и его тяжелый взгляд прижал Крэйна к полу. Тор-шэл словно хотел сказать что-то — тонкие губы напряглись, — но передумал и отвернулся. Он никогда не проявлял неудовольствия открыто, здесь он расходился во нраве с Кираном, но острее нервное лицо не умело скрывать эмоций — по множеству мелких черт было видно, что сейчас он необычайно раздражен. Орвин никогда не был в злобе, он лишь раздражался — губы заметно бледнели, брови тяжело изгибались, под тонкой кожей вздувались крупные желваки. В такой момент он казался выше ростом и массивнее, глаза становились острыми и холодными, как у воина.

— Крэйн... — Риаен глубоко вздохнула и бросила быстрый беспокойный взгляд на сидящего рядом Орвина. — Крэйн, я хотела бы поговорить с тобой.

— Я слушаю, моя шаббэл, — отозвался он, бесстрастно глядя ей в глаза.

Кажется, его взгляд был ей неприятен — она опустила голову, на лице дрогнула тонкая, крошечная жилка. Дрогнула и пропала, кожа снова разгладилась.

— Ты, наверное, знаешь о чем. Скажи, Крэйн.

Он качнул головой, едва обозначив отрицательный жест.

— Еще нет, моя шаббэл. Имеет ли это отношение ко вчерашнему Эно?

— Да. Но не только. Слухи разносятся быстро, иногда им хватает одного Урта, чтобы придти в тор-склет Алдион.

— Им не стоит уделять внимания, моя шаббэл...

— Действительно? — Орвин поднял голову и встретился с Крэйном тяжелым взглядом. — Ты прав, брат, слухам никогда нельзя верить, их распускает чернь, которая сама часто не знает, что несет. Ты со мной согласен?

Он говорил медленно и глухо, поглаживая длинной узкой ладонью подлокотник кресла. Брат? Крэйн почувствовал желание сплюнуть на пол, но удержался.

— Полностью, — сказал он с улыбкой. — Ты как всегда прав, мой брат.

— Действительно... Никогда не верил слухам. Представляешь, на каждом углу чернь болтает, что сын покойного Кирана, младший шэл Алдион, родовым эскертом за один Эно лишил жизни двух своих подданных. Говорят, какого-то оружейника и старого ворожея на окраине. Говорят также, он прославился еще чем-то, но не уверен, что слухи такого рода прилично передавать вслух в тор-склете Алдион.

— Это ужасно.

— Я рад, что мы с тобой единодушны в этом. Ведь ты, конечно же, не делал ничего такого, Крэйн?

— Твои шпионы должны были рассказать тебе с подробностями, что я делал вчера. Ведь они за это получают хлеб?

— Погибший оружейник был хорошим мастером, — не обратив внимания на резкость, продолжил Орвин. — Арсеналу Алдион нанесен серьезный ущерб. С его смертью нам труднее будет вооружать дружину, а его цех вряд ли захочет иметь дело с родом Алдион.

— Он оскорбил память Кирана.

— Никто этого не слышал. Только ты.

— Этого недостаточно?..

— Этого достаточно с излишком. — Орвин вздрогнул, словно ему стоило значительного усилия удержать себя в руках. Голос его не изменился, все такой же глухой, размеренный и холодный. Не голос, а крепкое ледяное щупальце, оплетающее грудь. Уверенное, затягивающееся все сильнее. — Похождения шэла Алдион известны всем. Каждый тайлеб-ха в гнилом шалхе знает шэла Алдион, если в Урт шэл выходит из тор-склета, за ним всегда остается след, по которому его можно безошибочно найти. Но вчера этот след привел не туда, куда надо.

— Ради Ушедших, хватит иносказаний, Орвин. — Крэйн поморщился. — Ты хочешь сказать мне что-то о ворожее?

— Ты убил его, — четко и раздельно сказал сводный брат. — Убил во время какого-то черного ритуала, и теперь даже Ушедшие не знают, к чему это приведет. Жрецы осмотрели склет. Они сказали — ворожба. Никто из них не может сказать, какого рода, но там несомненно творилось нечто скверное.

— Значит, он действительно ворожил против рода Алдион. Я думал услышать благодарность.

— И ты убил его не сразу. Витору пришлось доделывать начатое.

Перед глазами возникло лицо Витора — растерянное, багровое в отсвете чадящих факелов, с растерянно распахнутыми глазами. Тихое бульканье. Скрип дерева. Блеклые картины вчерашнего дня обрели цвет и запах, затанцевали вокруг. Горький затхлый запах варева из котла, отвратительные лица черни, заглядывающие в проемы. В глазах — сладострастное ожидание, бешенство и жажда крови. Темная прогнившая комната с коростой осыпающейся глины на стенах...

— Я виноват в том, что не справился одним ударом? — Крэйн изгнал отвратительные картины из сознания и снова стал видеть Орвина. Немного поддавшись вперед, тор-шэл пристально смотрел ему в глаза и от этого взгляда хотелось закрыться рукой.

— Ты виноват в том, что ты есть. Позор и чудовище рода Алдион, шэл Крэйн...

— Орвин, я думаю не...

Орвин бросил взгляд на Риаен, и она замолчала, опустив голову. На лице у нее были страдание и отвращение. Она этого не хотела — отчетливо понял Крэйн. С самого начал это было лишь его идеей. Это он меня вызвал.

— Не будь столь уверен в словах, мой тор-шэл, они могут подвести. И эскерт годен не только на то, чтобы сшибать головы старым ворожеям.

Риаен испуганно взглянула на него. Орвин оставался внешне полностью спокоен. Не потому, что рассчитывал на дружину, она была далеко, а потому что был тор-шэлом и не знал, что такое страх. Он всегда был достойным правителем.