Ясень. Сказка

Лето 3700 от Сотворения света — основание Вольного Ясеня

Лето 3936 — появление Незримых

Лето 3966 — исход дружины Винара

Лето 4156 — Ясень начинает приносить жертвы Дракону

Лето 4186 — в Ясень пришла Золотоглазая

Глава 1

Желтые языки пламени лениво колыхались над землей. С реки тянуло резкой прохладой. Вдали, в темноте, пронзительно закричала ночная птица. Люди, сидевшие у костра, невольно вздрогнули.

— Подбрось-ка веток, Леська, — сказал приземистый, до глаз заросший жесткой бородой пастух. — Такие разговоры лучше бы вести при большом огне.

Девушка в холщовой рубахе, прикрывающей колени и подпоясанной кожаным ремешком, послушно встала. Широколицый юноша-подпасок проводил ее тоскливым взглядом. Его сосед, рыжеусый силач, потянулся к стоявшему рядом кувшину, отхлебнул порядочный глоток:

— Разговоры как разговоры, друг Торас. А если подумать покрепче, странные пришли времена.

Леська бросила в огонь охапку сушняка. Пламя взметнулось, осветив лица. Девушка, присев на корточки, жадно вглядывалась в сидящих у костра людей.

— Почему странные, дядя Фарар? — тихо спросила она.

Фарар повернулся к соседке:

— А вот почему, Леська. Враг будто есть, а где — никто не знает. Так и прежде было, но тогда наших отцов хранила мощь Ясеня. А нынче город ослаб. С тех самых пор, как стал приносить жертвы Дракону…

— И мы с ним вместе! — выкрикнул Маст, тоже усатый, но лысый, как колено.

— Верно. Город нам сейчас не защита. Так и тянет жутью, будто Незримые уже за спиной… — Маст оглянулся, оглянулись и другие.

За кругом света было мрачно и тихо.

— Лучше уж помолчать, — сплюнул Торас. — Ясеню мы не поможем, а Незримые… Они везде. Все знают: старый Коран проклинал Незримых и их прислужников, а где он сейчас? И камня положить некуда. А ты, Фарар… Я тебе друг, и я прошу: поберегись — Леська вон, дитя неразумное, в рот тебе смотрит.

— Отец! — подскочила Леська, взметнув рыжей косой. — Я и сама думать умею.

— Умеешь? Да ты в лес только бегаешь, зелья сушишь! Волхвом, что ли, стать вздумала? Так ведь баб в волхвы не берут!

Пастухи расхохотались. Леська, сжав кулаки, обвела их гневным взглядом:

— Помолчали бы вы лучше… муж-чи-ны! Силы в вас больше, чем в быках стоялых, а сидите вон — как зайцы, хвосты поджавши, — о врагах шепчетесь. Во весь голос говорить разучились, еще не родившись! Правду говорит Легенда: мужчины потеряли мужество.

— А женщины найдут, да? — подхватил Торас. — Кто-кто, а ты, дочка, этих поисков не увидишь. И вряд ли кто увидит… Дева-Избавительница! Золотоглазая! Сколько лет назад сгинули в Мертвом лесу те, кто ее предсказал, а она все не приходит. Придет ли?

— Придет, — упрямо сказала Леська.

— Не верится что-то, — вздохнул Маст, почесав укушенную комаром макушку. — Легенды, они хороши, а жизнь потяжелее будет. Вот я слыхал на торге…

Он не успел рассказать, что слыхал — из темноты за Леськиной спиной прозвучал незнакомый голос:

— Вечер добрый!

Леська, вздрогнув, обернулась. Пастухи подняли головы: неясно освещенная вспышками пламени, в темноте стояла девушка. Потом шагнула к свету.

Незнакомка оказалась немногим старше Леськи. Лицо у нее было худое и усталое, волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Подол простого рубка густо забрызган грязью.

Пастухи молча разглядывали чужую. Удивлялись, почему не взлаяли охраняющие стада собаки, предупреждая ее приход. Первым опомнился Торас.

— Вечер добрый, — степенно, как и полагается старшему, отозвался он. — Далек ли твой путь?

— Да, очень, — девушка подышала на пальцы, переступила босыми ногами. — Можно мне погреться? Ночь холодная.

— Отчего же, грейся, — согласился Торас, остальные закивали. — Видно, ты во тьме в болото забрела, вон как извозилась. Ночью, в темноте, бродить опасно.

Гостья присела у костра, подобрав под себя ноги, протянула ладони к огню. Пастухи вначале косились на нее, после неспешно заговорили о своем — о дождях, больной скотине, предстоящем торге. Только рыжеусый силач Фарар молчал в глубоком раздумье, не вмешиваясь в общий разговор, да Леська, умостившись рядом, словно проглотила язык. Незнакомка подобрала веточку, загнала в костер откатившийся уголек, потом вдруг обернулась к Леське и улыбнулась. Леська засияла в ответ, спросила шепотом:

— Есть хочешь?

Девушка кивнула. Леська ткнула локтем в бок темноволосого подпаска:

— Тащи лепешку, Мартин. И молоко.

Торас мимолетно нахмурился, видя, что дочь собралась угощать чужую, но выговаривать не стал: скупости за пастухами не водилось. Лысый усач Маст вертелся, будто на угольях: ему, как и Леське, не терпелось расспросить гостью, но он не знал, как начать.

"На благородную она с виду непохожа, да и не станет благородная по ночам и без свиты бродить. Может, непокорная дочка, сбежавшая от отца?" — Маст невольно вздохнул.

Его единственная дочь уже неделю грозилась сбежать с соседским сыном, если отец не даст согласия на замужество. По совести, ее бы выдрать, но сердце у Маста больно мягкое…

Он не выдержал. Придвинулся ближе и нетерпеливо спросил:

— Издалека, видно, идешь? Устала?

Девушка отставила кувшин и посмотрела на Маста. И то ли почудилось ему, то ли пламя сыграло шутку, но глаза чужой вспыхнули золотом.

— Да, издалека.

Пастухи, враз замолчав, обернулись к ней. Подорожные издавна платили рассказами за гостеприимство, иной платы у них чаще и не было. Что-то расскажет эта?

— Пусто здесь. Сколько уж иду, а первые люди, кого встретила — вы. Дорогу не знаю, а спросить не у кого.

— Какая же тебе дорога нужна?

— В Ясень.

Пастухи переглянулись.

— Тогда тебе беспокоиться нечего, — сказал Торас. — Ты уже в пределах мощи города. От нашей веси прямая дорога к городу накатана. Сама пойдешь или найдешь попутчиков: скоро многие на торг тронутся.

— А одна-то зачем бродишь? И не страшно? — не удержался Маст. — Одной нехорошо.

Чужая покачала головой:

— Знаю, что нехорошо, да ведь иначе не выходит.

— Родичи у тебя в Ясене, что ли?

— Может, и родичи.

— А кто? Я там много кого знаю.

— Уймись, Маст, — Торас потер уши и широко зевнул. — Разболтались мы, а уже спать пора. Устрой гостью, Леська. Мартин, а ты куда? Она тебе не жена еще.

Он широким движением сгреб плосколицего подпаска за штаны. Пастухи захохотали. Мартин, покраснев до ушей, вернулся на место.

Леська указала гостье шалаш и сама влезла следом. Долго вертелась, умащиваясь на козьих шкурах.

— Тебя как звать? — спросила она, наконец.

— Керин.

— Какое имя красивое! А меня — просто Леська. Меня мать в лесу родила. Я лес с тех пор ой как люблю! А ты очень в Ясень торопишься?

— Не знаю, — Керин приподнялась на локте, слушая шумное Леськино дыхание.

— Не знаешь? Стало быть, не торопишься. А то — поживи у нас. Отдохнешь, я тебя в лес свожу. А?

— А отец твой?

— Отец? — Леська дернулась, едва не пробив головой крышу. — Отец добрый. И он за скотом смотрит. А в доме я хозяйка! Отец позволит.

Рыжая улеглась, завернулась в шкуру и прикрыла глаза. Сон не шел.

— Керин, — шепотом позвала она. — Спишь?

Керин молчала.

"Спит", — подумала Леська, прислушавшись к ее ровному дыханию, повернулась на бок и тоже заснула.

Разбудил их шум голосов снаружи. Торас бранил Мартина за какого-то неспутанного коня, забежавшего в тростники. Выманить его теперь оттуда было невозможно: кони любили молодой тростник без памяти. Голос Тораса перекатывался, как гром. Керин и Леська сели разом, едва не стукнувшись лбами, и выбрались из шалаша.

Было совсем светло. Пастухи сгоняли разбредшихся за ночь коней. Торас, увидев девушек, понизил голос и отпустил ухо Мартина. Леська захохотала, взглянула искоса на Керин, приглашая и ее посмеяться, потом вгляделась пристальней — и пронзительно вскрикнула. Пастухи, побросав работу, кинулись к Леське: