Глаза Веды расширились.

– Е сли решение должно быть принято относительно пациента на моем столе, то дело доходит до драки. Н езависимо от того, подпадает ли вопрос в сферу анестезии , последнее слово за мной. Ты просто сиди там и помалкивай, ладно, куколка?

Господи. Оскорбил, унизил и сексуально домогался, и все это меньше, чем за минуту. Веда и молодая темнокожая медсестра, подающая скальпели, обменялись взглядами.

– Хорошо, но при всем уважении…

– Я так рад, что мы договорились, – прервал он, прежде чем она смогла вставить замечание, и его глаза весело заискрились.

– Хо… рошо, – она сжала край машины.

Еще даже не середина первого дня ординатуры, а она уже нашла ординатора-засранца.

И ими всегда оказывались хирурги.

***

– Боже, я ненавижу хирургов, – ворчала Веда, перемещая леденец с вишневым вкусом из левой щеки за правую.

Молодая медсестра-ассистент, которая помогала Веде катить пациента в послеоперационную палату для дальнейшего восстановления, нахмурилась и взглянула на нее с другой стороны больничной койки. Пациент всё ещё был без сознания, но мог проснуться в любой момент, и медсестра приготовила красное фруктовое мороженое к моменту, когда он откроет глаза.

– Да, я тоже, – сказала медсестра. – Хирурги? Худшие, – она нахмурила брови, но от этого стала выглядеть в десять раз моложе. Это было симпатичнее, чем предыдущий нелюбезный хмурый взгляд. Она затянула свои длинные темные волосы в высокий конский хвост и слегка завила концы в спиральные локоны. С полными губами, прямым носом, который был широковат для её лица, тонкими бровями и большими выразительными глазами цвета миндаля, она напомнила Веде младенца, пойманного в ловушку в тело девочки-подростка. Немного понаблюдав за ней, Веда уже знала, что эта девочка никогда не прекращала улыбаться, любила махать незнакомцам и была слишком взволнована сменой «утки». Всепроникающий луч проклятого солнечного света.

Веда не могла сдержать удивления. Д ля нее это всегда было странно – встречать молодых девушек, которые еще не были уничтожены, испорчены, растерзаны чудовищами уродливого мира, в котором они жили. Мир только и ждёт, чтобы порвать симпатичную молодую темнокожую девочку вроде неё в клочья.

Она наклонила голову, задавшись вопросом, когда наступит этот день. День, когда какой-то человек войдёт в её жизнь и разорвет на куски.

Мысли Веды блуждали и вернулись назад к доктору Бритлеру, который так небрежно провёл удаление аппендицита этим утром. Она вытащила леденец изо рта с причмокивающим звуком, безучастно глядя вперед.

– Действительно ли ужасно, что я почти хотела , чтобы что-то пошло не так, как надо с дыхательными путями, дыханием или кровообращением этого пациента? – спросила Веда. – Именно так я могла спасти день и доказать, что он козел, не так ли?

Помощница хихикнула.

– Отчасти. Но никто в этой больнице не обвинил бы вас. Между собой мы не называем его доктор Бритлер. Вы, знаете. Бритлер… Гитлер… Отбросьте «Р». Доктор Гитлер…

– Не лучшая игра слов, но я соглашусь с вами.

Хихикая, девушка протянула руку через все еще спящего пациента.

– Я – Коко. Я – студентка, работаю здесь медсестрой-ассистентом каждое лето.

Веда вернула леденец в рот и пожала ей руку.

– Веда Вандайк.

– Ты из Тенистой скалы?

– Я родилась здесь. Уехала, когда мне было восемнадцать, и никогда не оглядывалась назад.

– Т ы выглядишь очень молодо, чтобы быть врачом.

– Мне 28.

– Анестезиолог, – протянула Коко. – Это охренительная работа.

– Я хотела бы так думать.

– Почему анестезия ?

Реальный ответ – она хотела научиться убивать без необходимости прикасаться к кому-либо – мог только навредить наивному взгляду ангела, что стояла напротив нее, поэтому Веда поломала голову, чтобы найти более подходящий ответ.

– Я хотела быть врачом , но мне не нравится портить свой маникюр. Ничто не разрушает маникюр быстрее, чем кровь и кишки. Также я схожу с ума, разговаривая с людьми, поэтому психиатрия исключается. Рентгеновские лучи вызывают у меня слезы, так что «адьёс» рентгенологии. Анестезиология стала единственно возможным выбором.

– Где ты училась?

Да. Это единственное, о чем она любила говорить. Веда в последний раз ощутила вкус леденца на палочке, прежде чем выбросить его в ближайшую урну, потому что ей надоело, что он мешал говорить.

– Стэнфорд.

Коко открыла рот от удивления, а потом с шумом закрыла.

– Это универ моей мечты. Я должна проработать тут четыре года, прежде чем отправить туда заявку, но однажды я хочу стать сердечно-сосудистым хирургом.

– Я думала, что мы ненавидим хирургов.

Глаза Коко расширились, и её улыбка исчезла. Она отдернула длинные рукава белой водолазки, которую носила под розовым халатом, и тянула их вниз, пока они не сползли до пальцев.

– Нет, я вообще-то тоже ненавижу хирургов. Я не знаю, почему сказала, что хочу стать им. Это было глупо.

– Я шучу. Если хочешь стать хирургом, будь им. Для этого нужны мозги и яйца. Я говорю гадости о докторе Бритлере , потому что мне не нравятся высокомерные мужчины, но я бы предпочла надменного человека, который говорит все в лицо, тому, кто сплетничает за спиной.

– Точно, – Коко нахмурилась, её голос сорвался, глаза прикрылись. – Я полностью согласна.

Веда искоса посмотрела на неё. Так значит, кто-то навредил ей однажды. Она была слишком покорной, чтобы быть совершенно неиспорченной.

– Эй! – глаза Коко загорелись. – Хочешь потусить сегодня вечером?

– Я не тусуюсь.

– О, конечно. Я тоже не тусуюсь. Просто мой брат Тодд устраивает сегодня вечеринку в честь своего дня рождения. Я должна пойти, потому что он мой брат, но его друзья такие придурки. Я терпеть не могу оставаться с ними наедине.

– Тодд Локвуд, – сердцебиение Веды ускорилось.

Коко дрогнула.

– Да.

– Тодд Локвуд твой брат? Белокурый белый парень?

«Придурок, извращенец, насильник? Человек, который скоро испустит последний вдох от моей руки?» – Веде удалось прикусить язык, прежде чем реальные вопросы сорвались с губ.

– Ну, Тодд мой сводный брат со стороны отца. Трудно поверить, потому что у меня темная кожа, но мой папа белый. И у меня есть еще один сводный брат, по маминой линии – Данте. Данте владеет баром, где Тодд устраивает вечеринку сегодня вечером. Длинная история, короче говоря, мои родители действительно неплохо погуляли в свое время. Только Бог знает, сколько родственников у меня разбросано по всей стране.

– Как называется бар?

Улыбка Коко расширилась, и она заёрзала на своём стуле.

– Он называется «Данте». Это у подножия холма, прямо у воды. Так ты придёшь?

«Тодд Локвуд, устраивавший вечеринку на холме ?» – мысленно задалась вопросом Веда.

Прошло более десяти лет с тех пор, как она покинула Тенистую Скалу, но Веда знала, что обширный холм, расположенный в самом дальнем углу острова, был все еще пропитан бедностью и деградацией. Веда росла в таких условиях, и красочные хижины, расположенные на холме, всегда напоминали ей о трущобах Рио-де-Жанейро. Так много коварных спусков и кривых темных углов и переулков, скрывающих опасность за каждым поворотом. Большинство детей, рожденных на холме, не были достаточно зрелыми или умными, чтобы оставить его. Веда была одним из тех немногих счастливчиков, кому удалось сбежать.

– О, верно, ты же не жила здесь некоторое время. Да, это благоустройство как безумие, – сказала Коко. – Большинство бедных людей были вытеснены дальше, на гору. Все, что на воде, кроме бара «Данте», сейчас принадлежит Блэкуотерам. Они даже купили пристань для яхт и построили загородный клуб. Теперь, чтобы половить там рыбу, тебе нужно членство.

– В связи с тем, что Блэкуотерам не хватает собственной рыбы, они должны выкачивать рыбу, которая кормит бедных детей?

– Полностью с тобой согласна. Но не говори здесь об этом слишком громко, – Коко кивнула на потолок больничной палаты. – Клянусь Богом, у Гейджа камеры на каждом углу. Плюс ко всему, он сегодня здесь, делает обходы с лечащим врачом, и у него уши, как у летучей мыши.