— Я думаю, это можно сказать про любую семью, — сухо заметила Софи. Но Летиция пропустила это замечание мимо ушей.

— Арабелла — моя близкая подруга, она снимает здесь palazzo с тех самых пор, как приехала на карнавал и влюбилась в Венецию. Мне следует ее предостеречь.

— Против чего? — насторожилась Софи.

— Брака с венецианским аристократом. Они очень боятся терять свою свободу. Женятся по настроению или повинуясь чувству долга, а потом заводят любовниц для развлечения. Их жены — машины по производству детей, Софи, — сказала она с плохо скрываемой злостью. — Примите мой совет — выходите замуж за бедного человека. Он, конечно, женится на тебе ради денег, но не станет ждать, чтобы ты рожала ему по ребенку в год, или бегать за каждой смазливой девицей, которая попадется ему на глаза.

Софи поняла, что Петиция говорит о собственной семейной жизни. Хотя эта женщина и не особенно понравилась Софи, она все же искренне посочувствовала ей. Петиция явно чувствовала себя заброшенной и нелюбимой.

— Розано не вполне подходит под это описание, — неуверенно начала она, но Летиция изящно наморщила нос.

— Он такой же, как все. И, как все, женится ради денег и власти. Чтобы содержать эти дворцы, мало одного состояния. Но несомненно то, что он никогда не полюбит снова. Николетта была его единственной любовью. Когда она умерла, Энрико был просто в шоке.

Софи нахмурилась, пытаясь уловить ход мысли собеседницы.

— Энрико в шоке? Почему?

— Мы думали, он покончит с собой. Представь, какой позор для семьи! — в негодовании воскликнула Петиция.

— Это было бы ужасно для вас, — подтвердила Софи, ничем не выдавая презрения, которое испытывала к невестке Розано.

— Да, но таков Зано! Эгоист, как все мужчины. Нет, уж он найдет себе подходящую жену, обзаведется выводком детишек, а потом станет искать развлечения на стороне. Они привыкли к разнообразию и не желают от него отказываться. Да и зачем, когда к их услугам столько женщин?

И правда, зачем?

Комната поплыла перед глазами Софи, смех, разговоры и музыка слились в сплошной оглушающий гул. Легация продолжала, покачиваясь, говорить что-то, но Софи уже не слышала ее. Она как будто сквозь туман увидела, как мимо прошел Розано. Арабелла по-прежнему откровенно к нему прижималась. Софи разочаровало то, что Розано казался своим среди этих ограниченных людей. Может быть, он все же сохранял некоторую дистанцию, но тем не менее был любезен со всеми.

Софи следила за ним взглядом раненой лани. Петиция так уверена в его намерениях, а ведь она хорошо его знает. Неужели и ей, Софи, предстоит стать машиной по производству детей? А потом наскучить Розано и терпеть его пренебрежительное отношение?

К горлу Софи резко подступила тошнота, и, пробормотав извинения, она поспешила в дамскую комнату, которую ей указали, как только они с Розано вошли во дворец.

Комната оказалась очень просторной, с золочеными раковинами. Она вся была уставлена ведерками со льдом, где охлаждались шампанское и минеральная вода, и вазами с огромными белыми лилиями, от густого запаха которых Софи стало еще хуже. Она пила воду до тех пор, пока тошнота не отпустила ее, затем несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

Розано, конечно, шутил по поводу ее сходства с лошадью. Такого рода разговоры водятся между братьями. Она почти вернула себе утраченное душевное равновесие. Розано сказал, что любит ее!

Но ведь это всегда говорят в таких случаях…

Софи сжала губы. Она дорога ему, она читала это в его глазах. Он не мог до такой степени натурально изображать желание и страсть…

Разве что очень хотел этого… И он мужчина, а для мужчин любовь и физическое влечение существуют отдельно друг от друга.

Софи уставилась на свое бледное лицо, отраженное в старинном зеркале. Темные мрачные глаза и губы в вишневой помаде составляли разительный контраст с алебастровой белизной кожи. Она некрасива. У нее идиотский вид. Настоящая ворона в павлиньих перьях!

Внутри нее закипал гнев. Она хотела, чтобы ее любили такой, какая она есть.

Софи привела себя в порядок, нервно улыбнулась своему отражению и покинула дамскую комнату, чтобы провести вечер, болтая с наименее неприятными из гостей Энрико: русскими аристократками в бархате, князьями и графами в шелковых смокингах и английскими дворянками в жемчугах и камеях.

Аристократы, кстати, были в меньшинстве, большинство же гостей Энрико оказались знаменитостями средней руки, фотомоделями и футболистами — теми, чьи лица постоянно мелькают на обложках журналов, а имена — в колонках светских новостей. И вся атмосфера здесь была пропитана ядовитыми сплетнями, интригами и откровенным флиртом.

Шум вокруг усиливался, гости стремительно утрачивали остатки сдержанности под воздействием алкоголя, и Софи чувствовала себя все более и более несчастной. Иногда в толпе мелькала голова Розано. Но он старательно избегал ее, как и она его. При нем почти неотлучно находилась Арабелла, и Софи не могла не возмущаться, что ему, по-видимому, нравилось, когда на него взирали как на божество.

А почему бы и нет? — спрашивал язвительный внутренний голосок. Мужчины любят, когда им льстят.

И Софи мрачнела все больше.

— Ты танцуешь, Софи?

Повернувшись, она едва не соприкоснулась грудью с мускулистым торсом Энрико. Нечто в его взгляде едва не заставило ее брезгливо отпрянуть, но она сознавала, что отказ будет расценен как проявление крайней невоспитанности.

— Да, спасибо, — ответила она вежливо.

Она ощутила сзади какое-то движение, и внезапно ей на плечо легла рука Розано.

— Извини, Рико, но я должен отвезти Софи домой, — мило улыбаясь, сказал он. — Она не привыкла ложиться поздно. К тому же от жирной пищи и алкоголя ее иногда тошнит.

Софи остолбенела от такой наглой лжи. Почему это он пытается удержать ее от более близкого знакомства со своим братом?

— Я позабочусь о ней, — пробормотал Энрико, жадно блеснув глазами.

— Завтра с утра у нее урок итальянского, — настаивал Розано, и в его бархатном голосе послышались стальные нотки.

Это было для Софи новостью.

— Разве? — нахмурилась она.

— Вы проходите сейчас части тела: голова, нос, руки…

— Я мог бы научить ее словам поинтереснее. — Энрико уставился на ее грудь.

Он положил ей на талию потную ладонь и плотно прижался к ней бедром. Внезапно до нее дошло, что он находится в состоянии крайнего возбуждения.

— Боюсь, что Розано прав — мне пора уходить, — быстро проговорила она и порывисто поднесла руку ко рту. — Боже! Кажется, меня сейчас стошнит!

Энрико испуганно отшатнулся, и Софи, испытывая мрачное удовлетворение, протиснулась сквозь толпу с не отстававшим от нее Розано, обрадованная тем, что наконец-то покидает вечеринку.

— Отличная работа. А то я уж решил, что мы никогда не выберемся отсюда, — довольно произнес он.

— Правда? А почему это ты оказался рядом именно в тот момент, когда Энрико пригласил меня на танец? — холодно спросила она, когда они спустились на причал и направились к ожидавшей их гондоле.

— Я хотел избавить тебя от его общества, — напрямик ответил Розано. — Стоит Рико выпить бокал-другой вина, и он бросается флиртовать с каждой новой знакомой.

Скорее целое ведро, угрюмо подумала Софи, а вслух сказала:

— Значит, ты ревнуешь?

— Видимо, так. Ты нашла его привлекательным?

Что ответить ему на это? Большинство гостей ей не понравились, а Энрико и вовсе внушил отвращение.

— Стоило бы помучить тебя и притвориться, что даже очень, — сказала она, помолчав. — Но это будет ложью. Я не хотела идти с ним танцевать. Честно говоря, я не слишком приятно провела время, — добавила она спокойно, решив не уточнять, что услышанные этим вечером откровения испортили бы и самую чудесную вечеринку.

Розано поморщился.

— Я тоже сыт этой пустой болтовней по горло, Софи… Это друзья Энрико, а не мои. Кое с кем из моих друзей ты уже познакомилась и сказала, что они тебе понравились. Думаю, и остальные тебе тоже понравятся. В них нет…