Может быть, борозды, извилины и холмы мозга как раз и отражают психическое разнообразие личности?

Так предположил великолепный анатом и великий фантазер Галль. Он выдвинул гипотезу, что череп – не более чем покрывало, по неровностям которого можно вполне судить о значимости содержимого. И началось! Галль находит центры высокомерия и остроумия, любви к детям и уважения к власти, скрытности и честолюбия, способности к музыке и склонности к преступлениям. Выпуклости возвышенных чувств и шишки религиозности, выступы тщеславия и впадины легкомыслия находили приверженцы френологии (так называлась эта наука) на черепах интересующихся.

От френологии осталось сегодня детальное, необходимо подробное знание анатомии мозга, многочисленные точные карты.

Может быть, способности и таланты определяются не пространственным строением, а общим весом мозга? Проделывается многолетняя работа. Результат отрицательный. Вес мозга никак не сказывается на психике. Средний вес около полутора килограммов. Отклонения как в меньшую сторону (Бунзен, Франс, Кони, сам Галль), так и в большую (Тургенев, Байрон, Бехтерев) ничего не говорят о разнице талантов. А мозг безвестного косноязычного идиота, от рождения слабоумного подростка, весит свыше двух килограммов. И то же – у человека с обычными способностями.

К концу прошлого века завоевала первенство (и вскоре подтвердилась тысячами фактов) теория, согласно которой деятельность мозга – это взаимодействие четырнадцати миллиардов нервных клеток – нейронов. Каждый из них – сам по себе очень сложный орган, пропускающий электрические сигналы, перерабатывающий и рождающий их. Сочетанием и связью цепей нейронов шифруется и воспроизводится все, что знает, умеет, делает и ощущает человек. Как шифруется? Пока неизвестно. Но назначение наших органов чувств – перекодирование в нервные импульсы многообразных сведений из внешнего мира и передача этих сигналов на обработку в мозг по цепочкам нервных отростков-кабелей.

Как перерабатывается в запутаннейших нервных сетях вся эта информация (да плюс еще мириады электрических посылок из внутренних органов), опять-таки пока неизвестно. Поэтому, кстати, и писать о мозге – значит описывать только внешние проявления его работы, лишь в редких случаях поверхностно затрагивая предположительный механизм их создания.

Мозг моделирует мир. Человек уже давно пользуется тысячами моделей в своей повседневной практике. Речь, записанная на магнитофонную пленку, – довольно полная модель выступления. Однако остаются не отраженными мимика, жесты, движения оратора. А если снять немое кино, получится модель выступления, страдающая неполнотой другого вида. Озвученный кинофильм будет более полной моделью. Характеристики движения, расчеты и чертежи самолета – его инженерная, конструкторская модель. А преимущество, модели объемной, проходящей испытания в аэродинамической трубе, – другой набор его свойств. Выбрав систему координат, от которых будет вестись отсчет, можно набором чисел создать модель положения человека в пространстве. А другой набор чисел отразит тогда его движение. Законы микромира – это описательная модель устройства атома, все более полная по мере роста наших знаний об этой неисчерпаемой области. Законы, события и факты истории – словесная модель социального развития человечества. Модель может ничем не походить на свой прообраз. Так, незримый электрический ток не имеет внешне ничего общего с мощной и своевольной рекой, но законы гидравлики можно промоделировать с помощью электрических цепей.

Мозг моделирует мир. Переводя все услышанное, увиденное – словом, все уловленное из внешнего мира на неведомый пока «нейронный язык», мозг создает какие-то очень полные, удивительно глубокие и всесторонние образы, модели явлений, вещей, событий и действий: Внутренние приборы сообщают мозгу данные о положении и состоянии всех частей нашего тела и помогают составлять мысленные модели движений и состояний. Оперирование с тысячами (если не с миллионами) таких моделей и есть величайшая пока загадка мышления, творчества, памяти, действий, движений и поступков.

Факты и наблюдения надежно подтверждают справедливость нейронной теории, ее правдоподобное соответствие возможным законам устройства черного ящика. Задача исследователей последующих поколений, казалось бы, ясна и определенна (что не умаляет, естественно, величайших ее трудностей): изучать законы взаимодействия отдельных нейронов и целых специализированных образований, познавать и моделировать работу единичной клетки, и тогда когда-нибудь (работы – на века!) появится стройная картина устройства мозга и возможность создать его искусственную копию. Однако уже возникла – а значит, не исчезнет до выяснения – одна совершенно новая идея.

Дело в том, что миллиарды нейронов не одиноки в коробке черепа. Более того – стороннему наблюдателю, непрофессионалу мозг показался бы состоящим вовсе не из нейронов, а из массы так называемых глиальных клеток, в которые только вкраплены скопления нейронов. Глия – так называется масса этих клеток (их раз в десять больше, чем нейронов). Наука уже давно приписала этим клеткам роль пассивных участников мозгового обмена веществ и как бы соединительной ткани, чисто механически поддерживающей скопления нейронов. Не правда ли, подозрительно жалкое назначение для гигантского количества клеток, помещенных в самом важном центре живого организма? Объясняется это пренебрежение к глии чисто человеческим, очень понятным отношением к темной и неразрешимой проблеме: махнемка на нее пока рукой, истина здесь отыщется не скоро, ибо неясно даже, как подступиться. А между тем уже лет сто как высказана прозорливая мысль, что «глия есть носитель разума, потому что размеры ее возрастают от низших животных к высшим». Согласитесь – это убедительная логика. Еще один довод: деятельность нейронов измеряется в тысячных и сотых долях секунды, самое наглядное проявление их работы – посылка, передача или временная задержка короткого электрического сигнала-импульса. А где же хранится необъятная наследственная информация: инстинкты, навыки, системы обработки сигналов, врожденные модели поведения? Не глиальные ли клетки служат хранилищем всех этих программ, организуя и направляя кратковременную работу нейронов? Клетки глии плотно окружают структуры нейронов, тесно прилегают к телу каждой клетки, они явно в состоянии оказывать на нее гигантское влияние. Не они ли хранят архивы нашей памяти? Ведь нейронная теория не в состоянии объяснить пока факт запоминания единого даже слова, буквы, числа. Не является ли миллиардоклеточная глия программой вычислительной машины, в которой нейроны – не главные и единственные, а рядовые рабочие элементы? С помощью химических веществ – шифрованных посланий от глиальных клеток – цепи нейронов могли бы точно исполнять хранимые в глии инструкции.

Гипотеза эта (ультрановая, но, как водится, имеющая предков – гениальные отдельные догадки давних лет) пока висит в воздухе. Неизвестно, как исследовать неразговорчивые глиальные клетки. Самые ближайшие годы могут принести науке о мозге потрясения, равные появлению в физике теории относительности.

Печальные слова одного известного ученого: «К несчастью, в биологических науках – по крайней мере в психиатрии – мы имеем дело с чуждой или даже враждебной машиной. Мы не знаем точно, что может делать машина, и заведомо не знаем ее плана».

Нельзя пройти мимо расстройств в работе черного ящика. Нельзя, потому что срывы этого изумительно налаженного механизма приносят исследователям сведения, которые нормально работающий мозг доставить не в состоянии. Конструктор, изучающий какой-нибудь сложный прибор, сам разбирает его и разлаживает, чтобы обнажить устройство и обнаружить принцип действия отдельных систем.

Так появилась вторая половина названия книги. Но в каких тонах писать о трагедиях черного ящика? Сдержанно, приглушенно, ханжески соболезнующе?