У древних арабов, тоже распределявших обязанности мозга по отделам, была даже гипотеза о центре памяти. В одном из трактатов им был назван мозжечок. Приводилось веское анатомическое подтверждение: был вскрыт после казни мозг крупного вора, лишенный, как выяснилось, явно выраженного мозжечка. Вор этот никогда не сознавался в кражах, уверяя, что ничего не помнит.

От древних воззрений oстались, пожалуй, только такие вот анекдоты. Белое это пятно принялись штурмовать всерьез лишь в сороковых годах нашего века, когда появился метод раздражения слабым током через вживленные электроды отдельных мозговых структур.

В клинике знаменитого нейрофизиолога Пенфилда исследовались височные доли. При раздражении их больные вновь явственно слышали известные им песни, обрывки разговоров, мелодии оркестра. Воспоминания чисто зрительные ярко всплывали перед глазами. Лица друзей, вывески магазинов, целая цепь событий прошлого. Сознание не выключалось в этот момент, а как бы раздваивалось: больной, знавший, что в данное время он находится в Канаде, с удивлением слышал, как он вместе с приятелями громко смеется… в Южной Африке, откуда он недавно приехал. Одна женщина увидела себя ребенком, другая до деталей вспомнила мучительное время родовых схваток, третья услышала снова голос мальчишки-сына – так, как слышала его когда-то через окно: с лаем собаки и гудками автомобилей.

Казалось бы, вот он, долгожданный центр памяти, картотека магнитофонных и кинолент, обрывки из которых удалось воспроизвести. Причем в правильном порядке, с верным течением времени – всегда вперед (еще неизвестны случаи, чтобы воспоминания прокручивались вспять, как у неопытных киномехаников). Но, увы, удаление височных долей никак не сказывалось на памяти подопытных животных, поражение их почти не влияло на память человека. Правда, редкие известные случаи удаления обеих височных долей показали значительное расстройство памяти. Значительное, но не полное. Очевидно, височные доли – лишь ворота в кладовые памяти, какой-то пусковой или даже, возможно, прокручивающий узел этого архива. Но архив по надобности и необходимости может выдавать копии и по другим каналам. А память рассредоточена по всему мозгу, является коллективным делом всех его клеток.

И только одно очень четкое свойство памяти удалось установить с достоверностью: два полушария мозга – это два независимых хранилища одной и той же информации. В подтверждение этой идеи были проделаны красивые и доказательные эксперименты.

Только тут стоит вспомнить об одной веселой фантастической идее Лема. На некоей планете научились сохранить мозг, еще не умея обессмертить бренное тело. Поэтому тела на этой планете делили, как жилплощадь. Те, кто пользовался своим разумом, имел право на: индивидуальное тело, а у кого рассудок все равно простаивал, тело превращалось в коммунальную квартиру нескольких добрососедских мозгов. Один молодой человек из интеллигентов полюбил девушку, но та, естественно, предпочла могучего футболиста. В голове у него мирно уживались уже пять или шесть личностей, которые бездействовали, ибо футболист думал ногами. И при ежегодном распределении «площади» неудачно влюбленный молодой ученый отказался от индивидуального тела и попросился в череп… к футболисту. Дальше разворачивался сюжет коммунальной склоки, ибо футболист стал ссориться с ученым Безудержная фантазия вдруг обернулась реальностью в недавних лабораторных экспериментах талантливого исследователя Сперри…

Длинная камера кончается двумя расположенными рядом дверцами. На одной из них повешен квадрат, на второй – круг. За одной помещена еда, за другой ничего нет. Более того, толкнув вторую дверцу, кошка еще получает наказание. В таких условиях подопытные кошки довольно быстро начинают отличать квадрат от круга и, попав в камеру, безошибочно бегут к дверце, за которой еда. Если кошку учить этому различению, завязав ей один глаз, то потом (закрыв уже другой глаз) мы получим тот же результат. И это естественно – каждый глаз в состоянии получить о мире полную информацию и передать ее всему мозгу. Но волокна зрительных нервов, направляясь от сетчатки глаза к обоим полушариям, в одном месте встречаются и частично перекрещиваются. Это перекрестие, так называемая хиазма, было аккуратно рассечено вдоль – теперь волокна от левого глаза шли только в левое полушарие, а волокна от правого – только в правое. Кошке закрыли левый глаз и научили ее отличать круг от квадрата, пользуясь одним правым. Казалось бы, полученные знания должны были попасть теперь только в правое полушарие и левый, необученный глаз в одиночку уже не должен был отличить круг от квадрата (пути поступления знаний в его полушарие были ведь перерезаны).

Кошка как ни в чем не бывало отличала круг от квадрата любым глазом. Очевидно, полушария делились информацией по другим каналам.

Анатомы указали еще один возможный связующий мост – загадочное мозолистое тело, о котором до сих пор ничего не удавалось узнать – его перерезка никак не сказывалась на поведении подопытных зверьков. Мозолистое тело – это соединяющий два полушария мозга гигантский кабель, целый кабельный канал, состоящий из десятков миллионов отдельных нервных проводков.

Мозолистое тело было рассечено, кабельная связь прервана. И у кошки раздвоилась память! Теперь левый глаз, различавший с помощью своего полушария дверцу с едой от дверцы с наказанием, ничего не передавал в правое полушарие. И, развязав правый глаз (закрыв уже левый), кошку можно было научить противоположному делению дверок – теперь она «запоминала», что еда за той дверцей, где для левого глаза были лишь неприятности. От кошек перешли к обезьянам. Точно такие же перерезки – и маленькая макака в зависимости от того, какой глаз закрыт, обучается совершенно разным навыкам. Но в одном полушарии была еще отделена от него и соответствующая лобная доля – место, где, по предположениям исследователей, окончательно конструируются модели действий и программы поступков. Если обезьянка видела теперь змею глазом, связанным с целым полушарием, то эта половинка мозга реагировала, как целый – обезьяна немедленно спасалась бегством. Но вторая половина, второй мозг, обладала расстроенной, нарушенной психикой – и, увидев змею другим глазом, обезьяна оставалась совершенно спокойной. Две личности жили теперь в обезьяньем черепе – со своими наклонностями, со своими особенностями поведения и характера. Да, да, именно характера! «Вторая» обезьяна, видевшая мир лишь глазом, связанным с поврежденным полушарием, была гораздо веселей, общительней и покладистей, чем ее «первая» копия.

Ученые ставят сейчас перед собой цель воспитать в одной обезьяне две совершенно различные «личности» – с разными повадками, навыками и знаниями. Уроки этих экспериментов, очевидно, позволят еще на шаг приблизиться к разгадке и возможному объяснению тех странных изменений человеческой психики, которые уже десятки лет психиатры описывали, даже не пытаясь истолковать. Наше «я» – это память и характер. Есть наблюдения над больными, у которых это «я» раздваивалось.

В конце прошлого века один психиатр описал странную болезнь своей пациентки, некоей девицы Альмы. Когда ей исполнилось восемнадцать, вместо благовоспитанной, вдумчивой, много знающей и болезненной девушки появилась совершенно новая личность – бойкий и жизнерадостный, ничем не болеющий подросток с ограниченным запасом слов, скудной памятью, но ясным и любознательным умом. Превращение длилось несколько часов, впоследствии тянулось днями. Потом возвращалась прежняя личность – образованная и спокойная, часто болеющая девушка. Первая личность ничего не знала о второй, ибо приход второй обрывал существование первой. Вторая же знала о первой как о самостоятельном существе и очень интересовалась ее жизнью. Потом и первая (сама Альма) узнала о существовании второй по рассказам окружающих и переменам в обстановке своей комнаты. Они стали друзьями, и вторая часто оставляла первой записки, где давала различные советы (вполне разумные), желала не болеть (сама вторая абсолютно не болела, все телесные недомогания этого диковинного существа Альмы прекращались в тот момент, когда она превращалась в свой второй вариант) и сообщала, куда она переложила вещи и книги.