— А что дальше?

— Дальше? Дальше давай спать, папашка…

— Не называй меня папашкой, — глухо попросил Ренат.

— Договорились, — девица обвила руками его могучее туловище, и прижалась щекой к груди. — Я стану называть тебя «пузатик», — и через мгновение уснула, сладко посапывая.

Ренат всю ночь боялся пошевелиться, чтобы ее не разбудить. Светлые волосы девицы, еще чуть влажные от купания, просохли за ночь. Во время сна она два раза чихнула и один раз лягнула Рената коленкой. Больше ничего значительного не произошло.

— Голубки, — с первым лучом солнца разбудил их Семен, — Картина, достойная художника.

— А ты думал! — по-свойски хлопнул его по плечу Ренат. — Есть еще порох…

— Прямо пороховая бочка, — льстиво поддакнула девица.

— Эй, — послышался голос Димы из недостроенного особняка, — подойдите-ка сюда…

Он разворотил несколько досок пола, и когда спутники подошли, между лагами они увидели тайник, в котором лежало завернутое в промасленную бумагу оружие.

— Мне во сне привиделось, что оно здесь лежит, — гордо сообщил Дмитрий.

Два пистолета и автомат чеченского производства.

— Только не дотрагивайтесь до них! — воскликнул Семен. — Это же уголовно наказуемое…

— Я предпочитаю, — Дима собрал оружие, а один из пистолетов засунул сзади за пояс, — чтобы меня судили незнакомые люди, чем несли на плечах друзья.

— Полностью согласен, — поддержал Ренат и взял другой пистолет себе.

Пока они шли к машине, Семен догнал его, и дергая за рукав, громко прошептал:

— Но ты-то, взрослый человек, должен понимать? Это Димка как был пацаном, так и остался…

— Сема, — Ренат остановился, нависая над ним этакой глыбой. — посмотри карту. Километров сто пятьдесят по проселку, и мы снова выедем на асфальт. Но заметь, на асфальт другого шоссе, где нас не будут ждать. «Кэмел трофи», понимаешь? Надеюсь, на другом шоссе патруль будет настоящий, и оружие мы к этому времени выбросим. А пока… Извини, но пока я не поручусь за нашу безопасность…

— Я тебя понял, — нерешительно кивнул Семен. — Митрич, дай мне пулемет, — и он забрал у него чеченский автомат, который смотрелся самодельной игрушкой.

— Лучше бы ты назвал автоматический пистолет «мортирой», предложил Дима. — не так обидно.

Снова дорога. Постоянное подпрыгивание на ухабах вывело Диму из себя:

— Ренат, давай я снова сяду за руль, — предложил он, — ты ведь только по асфальту ездить умеешь, — не выдержав, нахамил.

Дзинь!

Вдруг прозвенело в салоне, и Ренат затормозил так резко, что спутники проверили прочность ремней и шейных позвонков.

— Ты с ума сошел…

— Посмотри, — коротко пояснил Ренат.

В лобовом стекле образовалось отверстие, от которого радиально расходились трещины.

Дзинь…

Не успело лобовое стекло от нового удара осыпаться осколками, как Дима открыл дверцу и кубарем вывалившись, несколько раз выстрелил из газового пистолета холостыми патронами, переворачиваясь при этом с живота на спину.

— Класс! — только и сказала девица и захлопала в ладоши. — НикитА, одним словом.

Из жидкого осинового кустарника, росшего вдоль оврага, вышел человек. Он держал руки поднятыми вверх. В правой руке абориген сжимал рогатку. Даже издали рогатка казалась фирменной, из такой не то что воробья, слона свалить можно.

На лице у человека поблескивали круглые очки, а-ля Леннон. Человек был немолод. И на «битла» вовсе непохож, разве что длинные волосы, очки, да водолазка.

— Леннон, — сказал Семен. — А, может, Ринго Стар?

— Дудочник, — пояснил, поднимаясь и отряхивая пыль с колен Дмитрий. — Все «битлы» — дудочники.

— Так они ж на гитарах играли!

— Дудочник из сказки. Он играл на дудочке, и все дети пошли за ним. Все дети ушли из взрослого города. Так и здесь — все дети ушли за «битлами». А когда дудочник исчез, дети обнаружили, что они уже стали стариками. Такая концовка.

— Ты, мудак, — определил Ренат, выбираясь из машины и приближаясь к вышедшему из кустов мужчине в круглых очках, — Ты, Робин Гуд хренов, чего себе позволяешь?

— Господа… то есть товарищи, чуваки… — пробормотал стрелок, бросая оружие и падая ниц, — я ж, блин, думал, вы — охотники… По недоразумению думал, вам лишь бы зверя затравить, а не родину любить, — почему-то в рифму сообщил он.

— А здесь что — «Гринпис», — вдруг неожиданно ни для кого агрессивно заорал Семен, тоже выскочив из машины, при чем в слове «гринпис» он наверняка имел ввиду столько «с» в окончании, что никакая грамматика не осилит.

— Вы не понимаете! — человек в очках вдруг упал на колени и молитвенно сложил руки. — Тут же «Большая ОХОТА»!

— Поясни!

— Колхоз закрылся, народ с голоду дох. Потом приехали с города, на машинах, как ваша. Дают в руки эту стрелялку, — он покосился на рогатку, — и говорят: «С шести вечера до шести утра. Если не подстрелят, штука баксов твоя». И сами тоже с рогатками. А представляете, что такое штука баксов за ночь?

Можно потом несколько лет прожить… И… убивают-то очень редко… Им бы только подстрелить. А как серьезно ранят — еще баксы выдают, на лечение. Ну, и чтобы помалкивал. У нас один мужик… Семен звали…

Тут Семен поежился.

— …Так он сам собственную жену просил, чтоб она в упор из рогатки ему в самую жопу выстрелила… Представляете, синячище?! Братки из города до хрипоты спорили, кто из них попал, а хитрец только глазки строил — мол, не знаю, вот пулька пролетела, и — ага! Это вам не Баба-Яга, — зачем-то снова в сомнительную рифму закончил он.

— Не родись счастливым, а родись умным. Только задницу подставляй. И сколько он таким образом заработал? — поинтересовался Дима.

— Нет, не повезло ему, — махнул рукой мужик в очках а-ля Леннон. — Кто-то все-таки умудрился, попал. Уж очень он престижная мишень стал. Прямо в висок — и мозги на песок. А так, успел тачку себе купить, кирпичный дом строить начал.

— Слушай, а ты ведь врешь, — девица вдруг выступила вперед и коленкой толкнула стоящего на коленях человека в подбородок. — Ты и на деревенского вовсе непохожий.

— Ну, так… Тоже подзаработать решил… У меня шурин местный, он и пристроил… Родственник, он что собственник: о своем заботится. О своих родных, как баре — о добре в амбаре.

Джессика подобрала из пыли рогатку, а потом, достав из подсумка, который висел на плече стоящего на коленях мужчины стальную пульку, натянула резинку рогатки и нацелилась прямо в глаз «Робин Гуду».

Резиновая «тетива», казалось, гудела, настолько была натянута.

— Девушка, что вы делаете? — робко спросил Семен.

— Ты, папашка, заметил, какая у него «рогатка». Супер! Отбалансированная. Баксов сто. А шарики? При попадании в тело пульку разорвет не хуже какой-нибудь пули дум-дум…

— Что она хочет сказать? — чуть слышно прошептал Семен.

— Ерунда, — хмыкнул Ренат, — мой брюшной пресс уже две пули взять не смогли. Одна — в Афганистане, а другая — на улице Мясницкого. Правда, за дум-дум я не поручусь…

— Как я сам не догадался! — воскликнул Дима. — Тому, кто служит дичью, то есть, кого хотят шлепнуть, не дают такие дорогие вещи… Я тебя правильно понял? — поинтересовался он, обращаясь к Жене. — Крутая спортивная рогатка, и дорогая к тому же. А вдруг он ее потеряет? Или пропьет?

— А вдруг бы он вез патроны? — туманно заметил стоявший на коленях «Робин Гуд», не спуская прищуренного глаза с нацеленной в него рогатки.

— Он? — опасливо спросил Семен.

— Он хотел убить одного из нас, — подтвердил Дима.

— Господа, то есть товарищи… У меня семья… и еще одна… Детками, мамкой, папкой и любимой тапкой клянусь… думал, вы тоже ОХОТНИКИ! Не сгубите мою жисть молодую… впрочем, не такую уж и молодую, — походя поправился он. — Я вам пригожусь. Которое лето здесь бродяжничаю, каждую тропиночку знаю… Если меня до шоссе вывезете, я вам дорогу покажу… Спасите! — и он попытался обнять Семена за колени. — Человека спасти — не корову пасти.