- Ох, как жалко, что я поспешила! - с искренним сожалением воскликнула Тася.

По-видимому, даже зная имя, отчество и фамилию настоящей владелицы французских книг и антологии Агафия, не так-то легко было в многомиллионном людском море Москвы отыскать «княгиню Евгению Феликсовну Бельскую».

Волошин безмолвствовал весь следующий день и лишь вечером позвонил по телефону.

- Ну? Говорите скорее! - крикнула в трубку Тася.

- Следы княгини Евгении Бельской найдены, - спокойно сообщил Волошин. - Но они найдены не в адресном столе, а в отделе регистрации умерших бывшего Москворецкого загса…

- Она умерла? - холодея, спросила Тася.

- Да. В тысяча девятьсот двадцать пятом году. Там же, в загсе, я узнал ее последний адрес. Она жила на Малой Ордынке.

- Едемте сейчас же туда! - приказала Тася.

- Не могу, - устало сказал молодой бригадмилец. - Я уже две ночи не сплю из-за вашей старушки и ее бывшей барыни… Я валюсь с ног.

Но Тася была неумолима и безжалостна:

- Дайте мне адрес! Я поеду сама.

- Завтра… вместе… - успокоил ее Волошин.

- Вы хотите, чтоб я поседела за эту ночь?

Он рассмеялся:

- Седая девушка. И с таким темпераментом!.. Мне очень хочется посмотреть на вас сейчас, но все же я отложу это удовольствие до завтрашнего дня.

Она успокоилась. В ней проснулась благодарность к этому спокойному и энергичному парню. Улыбнувшись, Тася сказала:

- Простите. Я сумасшедшая…

- Вы такая, как надо.

- Идите спать… Ваня.

- Спокойной ночи, Настенька, - сказал он и повесил трубку.

В Замоскворечье на Ордынке, стоял маленький одноэтажный домик с палисадником под окнами. Позабытый жилуправлением, домик этот давно пришел в упадок, но тем не менее был густо населен. В то утро, когда Волошин и Тася приехали сюда, самая юная часть обитателей под присмотром старушек играла во дворе в «салки» или, в зависимости от настроения, пела, дралась, смеялась и плакала.

- Здесь… - сказал Волошин. - Сейчас мы выберем наиболее идейную старушку и учиним ей допрос.

Они прошли во двор и присели на скамью подле одной из старушек. Определив по типу лица, что старушка, скорее всего, татарка, Волошин вежливо произнес:

- Селям алейкум, апа!

Старушка не поняла и на чистейшем русском языке спросила, что ему нужно. Завязался оживленный разговор, к которому вскоре присоединились старушки всего двора. Однако Клавдии Антиповны среди них не было. Оказалось, что она действительно живет в этом дом «уже много лет, но служит через три дома отсюда «собачьей бонной», то есть выводит гулять принадлежащую какой-то тощей пожилой аспирантке болонку с претенциозной кличкой «мадам Бовари».

Оказалось также, что одна из старушек, живущая в этом доме с 1918 года, отлично помнит княгиню Евгению Феликсовну Бельскую.

- Не русская она была, француженка, что ли, и часто какие-то чудные слова говорила. Говорит, а сама смеется - забыла, мол. Только она редко смеялась. Как сейчас я ее вижу: тоненькая, будто колосок, бледная, и все кашляла. Глаза большущие и печальные - горе у нее какое-то на сердце лежало… Наша Антиповна любила ее, как за родной сестрой ухаживала, и все же померла она, касатка. Сказывала Антиповна, будто сохла ее барынька по каком-то князе или графе, а он, вишь, в уме повредился и без вести пропал…

Все это благодушная, круглолицая старушка излагала не торопясь, певучим голосом, будто сказку о спящей царевне рассказывала, а закончила свой рассказ неожиданным возгласом:

- Игорь! Брось палку, халюган! Вот скажу матери…

Игорь бросил палку и по просьбе своей бабушки охотно сбегал за Антипозной. Та вскоре пришла, неся на руках крохотную аспирантскую «мадам Бовари», покрытую кокетливой попонкой. Старушка узнала Та-сю и очень обрадовалась ей, а на сообщение Волошина, что старинная книга нашлась, лишь рукой махнула:

- Отдайте ее ученым людям, а то с нею только беды наживешь…

Они прошли в дом. Клавдия Антиповна ютилась в маленькой каморке, добрую половину которой занимал пузатый темно-красный комод. Над комодом в красивой золоченой раме висел среднего размера портрет молодой женщины, написанный гуашью.

- Она… - грустно глядя на портрет, сказала Клавдия Антиповна. - Ей тогда было двадцать лет.

Не отрывая глаз, Тася смотрела на портрет. Чуть удлиненное бледное лицо Евгении Бельской останавливало внимание своей неожиданной, необычной красотой. Его обрамляло облако темных волос. А на светлой блузке были выписаны кружева - тонкие, как снежинки.

Большие темные глаза смотрели на Тасю настороженно, тревожно.

- Какие у нее глаза! - тихо сказала Тася.

- Она всегда была как малый ребенок! - стала рассказывать Клавдия Антиповна и погладила «мадам Бовари», за что та немедленно лизнула ее руку. - А как назначили революцию, она даже обрадовалась и сказала мне: «Ну, слава богу, теперь я совсем уйду от князя Андрея, и мы с Платоном поженимся». Вот и «ушла»… на тот свет.

Тася попросила старушку немедленно рассказать ей и Волошину все, что та знала о Евгении Бельской.

Родители молоденькой девушки Эжени де Мерод, обнищавшие французские аристократы, в 1913 году выдали ее замуж за богатого русского князя Андрея Бельского, но, переехав в Россию, Эжени полюбила здесь своего деверя, брата мужа, князя Платона - человека красивого и умного, чего нельзя было сказать об Андрее Бельском Свою любовь Платон и Эжени скрывали недолго, скоро все обиаружилось. Но революция заставила Андрея Бельского бежать за границу, а князь Платон, скрыв свое происхождение, увез Эжени из Петрограда в Вологду. Как потом рассказывала Евгения Бельская Клавдии Антиповне, Платон Бельский в каком-то вологодском монастыре искал старинные книги. Он часто ездил в Вологду из Петербурга и однажды даже взял с собой свою возлюбленную…

Тут Волошин, внимательно слушавший старушку, спросил ее:

- Вы точно знаете, что он ездил в Вологду?

- В Вологду, сыночек, в Вологду, - подтвердила Клавдия Антиповна. - Они и меня в тот раз взяли, да только в городе оставили, а сами дальше поехали, пароходом, по рекам и озерам. Сказывают, там, в лесах да за семью озерами, обитель древняя стоит, святым Кириллом воздвигнутая. Вот в ту обитель и ездили князь Платон с Евгенией Феликсовной. Там он и книги старинные искал…

- А откуда у Евгении Феликсовны старинная книга взялась, та, что я у жулика отнял? - спросил Волошин.

- А ту книгу князь Платон своей дорогой кралечке еще в первую войну подарил и даже надпись сделал. А муженек возьми да и найди ту книгу. «Вот, говорит, какие надписи вам делают, мадам?» А Евгения Феликсовна рассердилась. «Убирайтесь, говорит, болван!» И вырвала у него книгу. Да только не всю. Верхняя-то крышка в руках у мужа осталась. И смех и грех!..

- Ну и что же? Нашел князь Платон старинные книги? - нетерпеливо спросила Тася.

- Не знаю, доченька, - ответила старушка и, пригорюнившись, продолжала: - Известно только мне, что ушел он из Вологды, да так и сгинул навеки…

- Почему ушел? - осведомился Волошин.

- Ссора между ими произошла. Евгения Феликсовна думала, что князь Платон не иначе как свихнулся, а старинные книги - это только блажь его. Она даже доктора позвала. А князь осерчал, пихнул доктора в грудку и пошел куда глаза глядят. Больше она, сердечная, его и не видела, хотя два года по всему вологодскому краю искала… А потом собрала пожитки, да и приехала ко мне. Я ей еще в Петербурге на прощанье московский адрес своей сестры дала.