Ибо он, информатор, пока еще не догадывается, с кем он разговаривает в данный момент, кто рядом с ним благодушно посасывает пивко с аппетитной пенкой. А должен был бы, если только он не конченый дурак… Впрочем, в организации, в которой Лосницкий работает, дураков не держат. Значит, отдает себе отчет, на что идет. И просто переоценивает свои возможности. А это чревато, ох как чревато, в таких делах, как попытка продажи чужой интеллектуальной собственности!..

В конце концов любая, даже самая честно-благородная, международно-интернациональная организация состоит из отдельных, вполне конкретных людей, принадлежащих к разным, опять же вполне конкретным странам-государствам… Даже не так, не к странам, потому что страны — это нечто на данный момент вполне определенное и в то же время в перспективе способное к изменениям — как территориальным, так и (что особенно важно!) к политическим. Так что люди, работающие в международных организациях, принадлежат в первую очередь к конкретным народам, к этносам по-научному. А этнос это такая штука, которой пока еще никому не удавалось дать абсолютно четкого определения; потому приходится довольствоваться формулировкой, которую вывел земляк Лосницкого, гениальный диалектик от истории Лев Николаевич Гумилев: этнос — это коллектив, состоящий из людей, отличающихся своеобразным стереотипом поведения, которые — в чем и состоит суть! — противопоставляют себя всем остальным этносам… Так американцы или австралийцы стали американцами или австралийцами только когда противопоставили себя всем остальным народам, в том числе и тем, выходцами из которых изначально были их предки…

Так и Фрэнк Фарренхауз никогда не забывал, что он, помимо того, что официально является сотрудником Всемирной организации здравоохранения, принадлежит вместе с тем к своей стране, к своему народу, к своему этносу, черт бы побрал это корявое слово.

Самое лучшее во всей этой истории — то, что Лосницкий обратился именно к нему, к Фрэнку Фарренхаузу, а не, скажем, что было бы вполне логично, к тому же Розанову, американскому представителю, предки которого происходят из России. Потому что тогда все сливки опять достались бы этим проклятым янки, ну а лавры (в форме всемирно известных зелененьких листочков с изображением стародавних штатовских президентов) — персонально Розанову.

…- Так как, вы говорите, имя этого вашего Кулибина? — небрежно поинтересовался Фрэнк, оценивающе глядя на пивную кружку — мол, хватит, или еще заказать.

Фарренхауз, как это и положено профессиональному разведчику, был большим эрудитом и любил иногда в беседе щегольнуть познаниями в области культуры или истории страны своего собеседника. К тому же в свое время он прослушал курсы лекций в Гейдельбергском университете в ФРГ и в Школе живых восточных языков Сорбонны, где готовят специалистов по России, был знатоком творчества Дениса Давыдова и Валентина Пикуля, прекрасно говорил по-русски и несколько лет работал в Советском Союзе. О чем его собеседник, естественно, не догадывался — сейчас они общались по-французски.

— Ну, он наш только относительно — по стране, но не по национальности, — снисходительно ухмыльнулся Лосницкий. — Зовут его Арон Абрамович Штихельмахер. Проживает в Москве. Ну а обо всем остальном мы с вами поговорим, когда достигнем более определенной договоренности.

— Да-да, конечно, — понимающе усмехнулся Фрэнк и повторил: — Более определенной договоренности.

Это было мальчишество, мальчишество, непозволительное ни для его возраста, ни для уровня его профессионализма, но Фарренхаузу почему-то нестерпимо захотелось слегка щелкнуть по носу этого человека, причем щелкнуть побольнее. Он не имел права так поступать, хотя бы потому, что иметь в числе завербованных такого агента всегда неплохо — как для пользы дела, так и своего престижа. Однако…

Как сотруднику разведки за долгие годы своей карьеры, Фарренхаузу нередко доводилось иметь дело с предателями и изменниками. Он умело использовал их в интересах своей страны, в интересах военно-политического блока, в который его страна входила… По сути, разведка в значительной степени в том и состоит, чтобы уметь кого-то завербовать, то есть, по сути, склонить к предательству… И в то же время Фрэнк таких людей всегда искренне презирал. Ладно, по большому счету еще понять и простить человека, изменившего своей стране или своему делу под влиянием таких обстоятельств, как угроза его жизни или жизни его близких. Это поняли в свое время немцы, объявив сразу после окончания второй мировой войны амнистию всем своим землякам, которые, оказавшись в плену, сотрудничали с советской разведкой или контрразведкой или же аналогичными структурами стран антигитлеровской коалиции; это поняли израильтяне, которые заранее объявляют амнистию солдату, попавшему в плен к врагу и выдавшему какие-то секреты… Но вот так, когда человек сам, добровольно, согласен продать (именно продать!) некий секрет, который может принести твоей стране немалую экономическую выгоду… Нет, таких людей ("инициативщиков" на жаргоне спецслужб) Фрэнк от души презирал. Потому и не удержался от мальчишеской выходки.

Он достал из кармана сотовый телефон, включил его, быстро набрал хорошо знакомый номер.

— Вас слушают.

Делая вид, что любуется далекими пиками гор, Фрэнк исподволь наблюдал за насторожившимся Лосницким.

— Хелена, еще раз добрый день. Мне нужна ваша помощь, — сказал он по-немецки, небрежно поигрывая зажигалкой.

— Слушаю вас, герр Фарренхауз, — с готовностью отозвалась секретарша.

Как многие старые девы, работающие на данном поприще, она была неравнодушна к своему холостому патрону.

— Найдите, пожалуйста, в нашем компьютере московский телефонный справочник. Мне нужен телефон и адрес некоего Штихельмахера Арона Абрамовича. И покопайтесь в наших архивах, нет ли случайно у нас что-нибудь по этому человеку. Когда я вернусь в офис, мне все это понадобится. Заранее спасибо, Хелена, до свидания… — он нажал кнопку отбоя. — Вот видите, как все просто, уважаемый Александер…

По мере того, как продолжался разговор Фарренхауза с Хеленой, Лосницкий менялся в лице. Всего лишь несколько минут назад это был вальяжный, самоуверенный человек с барски небрежными жестами. А теперь вдруг стал больше напоминать ребенка, который шел в магазин за конфетами и вдруг обнаружил, что потерял деньги… Даже не так, не потерял, а вдруг понял, что деньги у него украли.

— Но погодите, как же… — только и смог проговорить он и умолк.

— Да вот так, уважаемый Александер, — снисходительно улыбнулся Фарренхауз. — Вы свои представления о разведчиках и торговцах секретами почерпнули из книг и фильмов. А ведь все течет, все изменяется, что понял еще Гераклит из Эфеса, который жил двадцать пять веков назад, и чего не можете понять вы… У меня на столе в офисе уже лежит все, что имеется в архиве Всемирной организации здравоохранения на этого вашего Штихельмахера. — О том, что к процессу подключится весь необъятный банк данных разведуправления Республики Маркланд, Фрэнк говорить, конечно, не стал. — После этого выяснить подробности об изобретении, о котором вы рассказываете, для нас не будет составлять труда — сами понимаете: посольство, агентура… Так что, уважаемый Александер, мы с вами сейчас будем говорить совершенно об ином. Мы попытаемся договориться — и я уверен, что мы с вами договоримся — об условиях нашего дальнейшего сотрудничества касающегося вашей непосредственной деятельности в Министерстве иностранных дел России.

Лосницкий трясущейся рукой достал носовой платок и вытер мгновенно взмокший лоб.

— Я… — пробормотал он. — Министерство… Я ничего не понимаю, что вы…

— Бросьте, Александер, — небрежно прервал его

Фарренхауз, по-прежнему отрешенно глядя на гладь озера. — Неужто вы думаете, что мы не знаем, кто вы такой и откуда?.. То, что вы тут находитесь с частной поездкой, я еще как-то могу допустить, хотя думаю, что это не так, — методично добивал собеседника Фрэнк. — Но это в данный момент неважно… Кстати, а как лично вы узнали о существовании этого самого изобретения Штихельмахера?