Том вышел из здания и добрел по Кингзуэй до кафе, пристроившегося в переулке, ведущем к Сицилиан-авеню. Сейчас было только половина двенадцатого. Том нашел себе свободное место, сделал заказ и уставился в стену, пытаясь осмыслить все, что сегодня узнал. Он вытащил из рюкзака карандаш, бумагу и положил перед собой. На то и дается образование, чтобы уметь анализировать факты и делать из них верные выводы. Итак, сначала — что он знает?
Первое: он — незаконнорожденный. Второе: документа об усыновлении, из которого он бы смог узнать, кто в действительности являлся его отцом, не существует. Третье: его мать ему постоянно врала. Фотография была сделана не на Мальте, а в Леди Маргарет Холле где-то между 1968-м и 1970-м годами. На ней был изображен ее поклонник, некто по фамилии Джонатан. Том достал «Санди Тайме» и раскрыл ее на странице последних новостей. Молодое лицо в газете почему-то было ему очень знакомо. Когда вчера Хью со смехом читал в газете про Хоупа, Том смеялся вместе со всеми. Теперь Том понял, что смеяться тогда ему не стоило.
А было это после того, как он вернулся из Витама. Он вернул велосипед на место и направился к себе, но, когда пересекал большую лужайку, услышал, что кто-то его окликнул. Брайан и несколько их сокурсников лежали на траве под лучами солнца, пикник был в самом разгаре.
— Ешь, пей и веселись, — размахивал рукой Брайан. — Завтра тебя заставят грызть гранит науки. — Компания была, видимо, довольно пьяна, поскольку грянул дружный смех, будто прозвучал афоризм.
А это неплохая мысль — напиться. Том бросил газету на землю, и Брайан разделил ее страницы между своими приятелями. Том налил в стакан «Шердонне», залпом осушил и наполнил снова. Затем откинулся на траву и принялся наблюдать за белоснежными ватными облаками, проплывающими по небу. Он думал о мисс Кирк, о ее беспорядочной комнате и ее путаной речи — видно, и мысли у нее были как кроты, пробирающиеся по лабиринту подземных ходов. Вдруг раздался взрыв хохота. Это был Хью, он учился в Винчестерском колледже и отличался длинными лохмами, неприятным смехом и тем, что добровольно записался в местные шуты.
— Парни, внимание! — заорал он, подняв газету, — «Янки в Оксфорде». Слушайте, а известно ли вам, что кто-то из нас, может, потенциальный президент Соединенных Штатов. — И он громко начал читать умилительный очерк о Джордане Хоупе, имитируя диктора из старых документальных фильмов. — «Хоуп, маленький, неуклюжий мальчик, понял, что наступил переломный момент в его жизни. Он покинул страну своих предков и пустился в бурное море приключений — Боже, в это трудно поверить! — в стране, давшей миру „Битлз“!» — Слова Хью перекрыл смех. Кто-то крикнул: «Читай дальше!» Подбодренный вниманием публики, Хью продолжил на разные голоса, подражая героям американских сентиментальных «мыльных опер». — «Когда я повстречал Джордана, я узнал, что он собирается в один прекрасный день начать борьбу за пост президента Соединенных Штатов», — сказал нам его товарищ по колледжу Дональд Кустард Флугельбаум. Меррили Мериветер, бывшая мисс Миссисипи, пригласила Хоупа на первый в Британии антивоенный марш. Джордан спросил у Дональда: «Дон, мне можно пойти?» — И Хью важно прочитал следующие строки: — «Это был его старт на пути к Белому дому». — Тут все повалились от смеха на траву. Том чувствовал себя неважно — оттого, что был пьян, от солнца и от смеха. Но вскоре веселье стихло, и ветер стал холодней. Ребята начали расходиться, бормоча что-то о крепком кофе и просроченных конспектах.
Том помог Брайану собрать газетные листы, и внезапно его внимание привлекла одна фотография. Она казалась на удивление знакомой.
— Я забыл кое-что, — сказал он, взял эту страницу и пошел прочь. По дороге он забрел в собор. До вечерней молитвы оставалось полчаса, и сейчас здесь было безлюдно. Том достал фотографию, потом развернул газету и внимательно всмотрелся. Никакого сомнения. Это было одно и то же лицо.
Весь вечер в его голове носились беспорядочные картины того, что он предпримет; все они напоминали кадры старых голливудских фильмов. А что он может предпринять? Он может продать эту фотографию за миллион фунтов в какую-нибудь бульварную газету и начать новую жизнь где-нибудь в Австралии. Или: проникнув сквозь цепь охранников Хоупа, появиться перед ним, когда Хоуп будет спускаться по трапу. Или: мать содрогается от рыданий, умоляя его о прощении. Когда Том уснул, ему приснился кошмарный сон, в конце которого он убил своего отца.
Когда Том проснулся, еще только-только рассвело. Он забрал в банке со своего счета все свои деньги и купил на дорогу плитку шоколада и свежую газету. И в ней опять имелся Хоуп в безупречном черном костюме, от бывшего студента Оксфорда у него неизменной осталась только, пожалуй, эта озорная улыбка. Все, что ему понадобится, Том уложил в рюкзак. Багаж будет совсем небольшим. Том оставил записку Брайану, придавив ее пустой бутылкой, и отправился в Лондон.
Приехав, он выпил кофе. Ему надо с кем-нибудь поговорить. У него есть два старинных друга, одной из них была Ребекка, она училась в Государственном университете в Лондоне и жила от Тома прямо за углом. Но что он ей скажет? Привет, я тут случаем узнал, что я — незаконнорожденный и что мой настоящий отец борется за пост президента США? Представив, как он это скажет, Том и сам усомнился. Может, он в самом деле сошел с ума? Но почему его мать сделала из всего этого такую тайну? Почему она скрывала, что была знакома с Джорданом Хоупом?
Вспомнив, на какие ухищрения пускалась его мать, Том почувствовал гнев. Эта была его жизнь. И он — не ребенок. Он заслуживает того, чтобы узнать правду.
8
Меня мастит мой грех!
— Хорошо, я принимаю эти предложения, — свирепо произнесла Анни, — но я думаю, этот гонорар учитывает и продажу прав в Европе? — Ручка в ее руке подрагивала, пока она слушала в телефонной трубке ответ. — Хорошо. Теперь, как насчет возможностей связаться с киностудией?.. Пятьдесят? — Анни очень осторожно положила трубку на стопку бумаг. Затем взяла калькулятор и нажала несколько кнопок, стараясь сделать это как можно тише. На табло высветились восемьдесят тысяч. Анни тихо подняла трубку, прислушалась, нахмурив брови, и вдруг рассмеялась. — Плохая сделка? Да ладно, Майк, это же Форсайт de nos jours [1], и вы это знаете. Это принесет около ста тысяч.
Окончив разговор, Анни положила трубку и резко вскинула руки, как выигравший теннисист на Уимблдоне. Листку, с тем, что она записала, предстояло стать контрактом на продажу авторских прав на следующую книгу Себастьяна Винтера. Издатели уже прочитали первую его книгу, заключили контракт, и, похоже, эта книга им весьма понравилась, раз они так уж боятся, что этого автора переманят. Вон как увеличили гонорар, хотят заключить контракт на два года. Анни мысленно поздравила себя с удачей. Она умело держала паузу, и агент на другом конце провода тут же предложил больше. Этому трюку ее научила Юлия Барис — «если тебе не нравятся условия, просто молчи». В девяти случаях из десяти другая сторона дрогнет. Если же ты будешь слишком покладистой, они будут относиться к тебе с пренебрежением.
Анни глянула на часы. Полдень. Полпервого у нее встреча с Себастьяном. Они намеревались оговорить некоторые мелкие доработки, но теперь она готова сделать ему очень интересное предложение, которое обдумывала уже неделю.
Она оглядела свой уютный, обжитой кабинет. На полках лежало лишь несколько рукописей. Это были книги, которые ей не удалось продать или которые по разным причинам не оправдали надежд. Но ведь были и издания, которые не поместятся на одной полке, у которых была невероятно счастливая судьба — они были переведены практически на все языки — от чешского до корейского и урду. Среди них были книги в дешевых бумажных обложках, и солидные тома, и книги карманного формата, и комиксы. Имелись даже магнитофонные ленты и видеокассеты. На стенах висели фотографии авторов, оттиски книжных обложек и множество сертификатов, удостоверяющих получение призов. В углу на стене висела целая коллекция почтовых открыток более чем за десять лет. Листья герани, радовавшей ее из года в год розовыми пышными соцветиями, стали увядать, скоро придется забирать горшок домой, чтобы она там пережила зиму. А принесет ли она эту герань сюда следующим мартом? Вопрос, конечно, интересный…
1
de nos jours — наших дней (фр.)