Тарас, осклабившись, замахнулся. В глазах у меня помутнело, кровь прилила к голове...

   Очнулся от резкой боли в спине, уже рухнув на мостовую. Отец Георгий, которого я спас, заслонив собой, недоумённо посмотрел на меня сверху вниз...

   - Учитель! - отчаянно закричал Анастасий.

   Старик отмахнулся от рванувшихся к нему кровопийц, а те превратились в пепел. Священник начал читать молитву. И всё вокруг как-то замерло... Даже вампиры не могли пошевелить телами, отчаянно пытаясь удержаться в небе редкими натужными взмахами крыл...

   Когда он произнёс последнее слово и перекрестился, я наконец-то смог подняться на ноги. На улице лежало много пепла. Девять тёмных пятен торопливо растворились в темноте за городом. Люди продолжали спокойно спать. Впрочем, может быть, вопль парня их разбудит, ведь до того битва шла беззвучно, под тихий шёпот священников...

   Отец Георгий недоумённо смотрел на меня, вытаскивающего кинжал из своей спины. Я ближе остальных находился к этому воину солнца, но выжил.

   - Скажи, а ты слышал притчу о блудном сыне? - спросил старик внезапно.

   Я задрожал. Неужели, узнал?!

   А он как-то странно улыбнулся и ушёл, приказав Анастасию следовать за ним. Тот очень хотел меня добить, но перечить единственному человеку, которого уважал и любил, не осмелился.

   Кто-то любопытный высунулся из окна. Я поспешил юркнуть в тень. Долго прятался в тёмном закоулке, потом вернулся домой. Дом - это там, где нас по-настоящему ждут...

   Софья заботливо обработала мои раны, перевязала. Светлело, уже утренние лучи мягко касались чего-то внутри меня. Впрочем, девушка, печально смотревшая на меня, была прекраснее, чем рассвет. Потянулся к жене, желая поцеловать её в губы, но со стоном упал на постель. Вот мерзкие раны! Эх, как не вовремя я напоролся на лезвия!

   День выдался серый и тусклый. Часто моросил дождь, словно небо торопилось поскорее вымыть из города останки детей ночи. Мне было дурно: раны болели, тело ослабело от потери крови. Я наконец-то понял, что заменило для меня кровь: с не меньшей жадностью я теперь втягивал в себя солнечные лучи. Но солнце не показывалось, так что я мучился, как самый обычный человек... Обычной человеческой пищи мне не хватало. Или же не хватало лишь для излечения тяжёлых ран?..

   Уже за полдень жена ушла на рынок. Многозначительно пообещав принести кое-что вкусное. Лежал на кровати и страдал от боли. Из сладкого забытья милосердного сна меня вырвал громкий шум с улицы. Неужели, он меня узнал? Рассказал всё горожанам? Ох, а если они поймали мою Сеньку?!

   Вскочил с постели. Тело пронзило от боли. С трудом дошёл до окна.

   Со второго этажа, на котором находилась спальня, было хорошо видно творящееся на улице. Там возмущённая толпа напирала на бледного как снег Анастасия.

   - Я этого не делал! Не делал! - отчаянно кричал парень.

   Его прижали к стене. Люди шумели, шумели. Потом кто-то рискнул приблизиться к нему и сбил его, ошарашенного такой наглостью, с ног. И тогда самые злые и оскорблённые им радостно навалились на него. Наверное, он ничего не делал. Он только неустанно кричал им про их мерзкие дела, а люди это ненавидят...

   Какое-то время отсутствующе слушал крики избиваемого, напавших и наблюдавших за этой гнусной сценой. Опомнился, когда Анастасий замолк. Так ведь до смерти забьют из-за какой-то нелепицы или навета!

   Ругаясь, спустился вниз. Приметил Петра Семёныча, с живейшим интересом выглядывавшего из окна на втором этаже, затем любопытные физиономии в окнах соседних домов. Никто не горел желанием спасать рьяного проповедника. Видно, у всех, кого он встречал, совесть была не чиста...

   Моя рубашка в пятнах крови, проступивших из-под повязок на теле, обнажённый кинжал в моей дрожащей правой руке, моё бледное и мрачное лицо, мои сверкающие яростные глаза отрезвили стоящих поблизости. Те зашуршали, зашипели, привлекая внимание остальных. Толпа бросила свою игрушку и недоумённо развернулась ко мне. Они безоружные, но их много. У меня есть острое лезвие, но я один и сильно ранен...

   Долго равнодушно смотрел на них, а они - испуганно на меня. Поединок взглядов выиграл я. Люди заворчали, быстро расползлись кто куда. Невольно развернулся к комнатам дома редактора. Лицо Петра Семёныча сияло от счастья. 'Уж я им всем такого о тебе расскажу!' - читалось в его радостных глазах.

   С досадой сплюнул, поморщился от боли и подошёл к неподвижному телу в чёрной одежде. Крест его серебряный кто-то снял и унёс. Может, только из-за нищеты.

   Толкнул парня ногой. Боль скрутила меня. Побитый дёрнулся, застонал... и продолжил валяться, глаз не разлепив.

   - Пётр Сёмёныч, тащите ведро с водой! - прокричал я, не оборачиваясь.

   - Хорошо, Кирилл Николаевич! Принесу! - донеслось из дома.

   А с другом он на днях поссорился. Пришёл к нему дряхлый старик, с кряхтением опустился в мягкое кресло. Приметил новую статуэтку на шкафу: девицу с обнажённым телом - и попросил хозяина принести ему 'милую вещичку, чтобы получше рассмотреть'. 'Слуга я вам, что ли?!' - сердито проворчал Пётр Семёныч. И не принёс. Просьбу старика выполнила Софья, которой стало его жаль. Она при этом стала красной как мак... И очень красивой...

   Ведро с колодезной водой благотворно повлияло на Анастасия: он очнулся и сам пошёл в дом редактора, дабы отряхнуть одежду и перевязать ссадины на руках и ногах. Хозяин позвал служанку, та принесла тазик с чистой водой, тряпки для перевязки, мазь. Пётр Семёныч строил из себя вселенскую доброту, носился вокруг меня и священника как курица вокруг цыплят... Надо же, столько веков про этих шумных птиц не вспоминал, а тут само вылезло из памяти! Впрочем, более всего мой 'любезный друг' волновался из-за меня. А ещё его интересовало, где же 'несчастный и одарённый Кирилл Николаевич получил эти страшные раны' и 'кто тот злодей, который на него набросился'. Поскольку совесть меня за ложь не грызла, соврал, будто встретился вчера днём с грабителем, когда торопился на рынок за свежим хлебом и решил сократить дорогу через закоулки. И я, насилу от того вырвавшись, первым делом занял денег у давнего приятеля и купил себе кинжал. Хозяин дома сиял от удовольствия. Ах ты, сорока проклятая!

   Вернулась Софья и отвлекла редактора по каким-то 'хозяйственным делам'. Я мрачно посмотрел на Анастасия:

   - Говорил же в нашу первую встречу, что твой характер тебя до добра не доведёт!

   Парень разрыдался. Из его сбивчивых слов я ничего не понял. Объяснила вернувшаяся жена: кто-то сумел испортить в церкви икону Божьей Матери, пририсовав ей свекольным соком 'кровавые' слёзы. И свалили на Анастасия. Клевета эта была низка и глупа, но люди так ненавидели парня, что притворились, будто поверили. И отправились мстить ему 'за святотатство'.

   - Но я же не со зла им говорил! - выдохнул несчастный, задыхаясь от рыданий, - Я для них старался! Души их спасти хотел!

   Пылкий творец добра был в отчаянии. Я очень хотел сказать с усмешкой, что 'благими делами вымощена дорога в ад', но что-то в его лице, измученном человеческим непониманием и коварством, меня остановило. Какое-то время мы молчали. Потом пришёл мрачный Пётр Семёныч и вежливо пригласил всех к столу: нахлебников в его доме стало больше, а лицемерная доброта не позволяла оставить ненавистного ему парня без знака 'сердечной расположенности'. Обед шёл без разговоров. На сей раз Софья ела мало и скромно, отчего хозяин ощутимо приободрился. Вдруг жена улыбнулась мне и принялась рассказывать, как солнечный луч на мгновение показался из-за туч. Она воодушевилась, глазки у неё заблестели:

   - И мне было так грустно, что солнце сегодня не показалось! И мне так хотелось, чтоб оно выглянуло хоть на мгновение! И тут... представляешь, Кирилл, тут на мгновение тучи разошлись - и солнечный луч упал мне под ноги! Бог услышал меня!

   Тело безжалостно мстило мне за спасение Анастасия, ради которого я слез с кровати и вышел на улицу, да и сам парень был мне неприятен, вместе со всем его глупым горем. Не потому, что он занудно донимал меня прежде, точнее, не только из-за этого, а более всего от того, что напоминал мне меня самого несколько веков назад. Тогда я тоже старался на благо людей, а меня за это убили... И если бы не вампир Тарас...