Он вошел и молча сел на раскладной стульчик рядом с ее кроватью.

— Что у тебя случилось?

— Ты не поймешь. Я и себе не могу объяснить, что случилось. Скважина оказалась пустой. База предложила свертывать работы. Начинаются осенние бури. Все против нас…

— Я слушала, как шуршит песок, и думала о тебе…

Он не ответил ей сразу, но его рука вдруг едва заметно коснулась ее волос. Она вся замерла, не веря в эту неожиданную ласку.

— Трудно… Песок похож на умное и злобное животное. Когда рухнул шурф, он шевелился. Сейчас дует ветер, и песок шевелится над всей пустыней, шевелится и ползет на нас. Николай был сильнее меня…

— Я не знаю, кто из вас был сильнее, я знаю только тебя. Не верю, слышишь, не верю, что эта мертвая пыль под ногами может победить!

— Может… Николай ошибся. Оба мы ошиблись! И вообще, нужно уметь вовремя остановиться, иначе можно накликать новое несчастье. Пустыня не прощает ошибок и умеет мстить. Я все время чувствую угрозу. Она едва уловима, и нет разумных понятных слов, чтобы объяснить то, что я чувствую.

— Мне объяснять не нужно. Когда тебя нет рядом, я тоже это чувствую… Словно что-то чужое, враждебное людям, притаилось за тонким брезентом палатки и ждет своего часа…

Он нашел в темноте ее руки и прижал к своему лицу.

— Тебе нелегко со мной… В день твоего рождения я не нашел другого подарка, кроме сухих цветов…

— Разве они твои?!

— На этот раз Вася опоздал.

Она почувствовала, как он улыбнулся доброй, ясной улыбкой, и пожалела, что в палатке темно.

— Я так рад, что ты здесь, со мной!.. И когда просил тебя уехать, я был рад, что ты со мной. Я боялся потерять тебя здесь…

Кто-то другой ответил за нее почти спокойно:

— Простоты устал быть один, и тебе показалось… Может, виноват песок… Я не знаю.

Больше она не сказала ни слова. Его руки коснулись ее груди, а сухие потрескавшиеся губы соединились с ее мягкими и почему-то солеными на вкус губами.

Каждое утро над пустыней вставало солнце. Большое, розовое. Вначале только ломтик, отрезанный ровным лезвием горизонта, затем половина, потом сверкающий шар грузно, с достоинством поднимался над песками, и почти сразу порывы теплого ветра обдавали лицо.

Алексей смотрел на солнце и думал о том, сколько таких ослепительных восходов спокойно проспал в своей палатке. Еще недавно он воспринимал солнце как полезный, иногда чересчур горячий шар. А сейчас огромный, голубой и желтый мир раскинулся перед его палаткой. И вдруг впервые спокойно, без щемящей боли подумал о том, что Николай, наверно, тоже любил этот ласковый, солнечный мир и очень хотел, чтобы люди в нем жили счастливо.

За его спиной в палатке заворочалась Лена.

— Ты еще спишь?

— Ну и что? Даже во сне я не могу развязать эти проклятые тесемки!

Он засмеялся, помог ей вылезти из спального мешка. Лена встала рядом и подставила солнцу лицо с закрытыми глазами.

— Ты спишь или нет?

— Сплю.

— Может быть, и меня ты видишь во сне?

— Да.

Она сказала «да» как-то слишком серьезно.

Алексей почувствовал тревогу, но в ту минуту он не сумел объяснить ее, а потом просто забыл.

На другой день, сидя над старой картой, Алексей долго обводил карандашом зачеркнутый кружок.

Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми — нет там никакого титана.

«Значит, плохо искали. Если человек верил, как верил Николай и ты, вы не могли ошибаться». Так говорила Лена.

Закончив разбирать образцы, Лена вышла побродить по лагерю. Увидела, как Степан заправляет машину, ту самую… Он, как всегда, во вторник едет за продуктами, и, как всегда, в этой машине есть одно свободное место. Какая нелепая мысль! Почему нелепая? Когда она возникла у нее впервые? В какой из этих бесконечных дней, заполненных работой и песком, Лена поняла, что ей не хватает любви Алексея и что ее не смогут заменить тайные ночные встречи, торопливые и словно украденные у кого-то?

Каждый день ветер приносил с собой миллиарды песчинок и торопливо рассовывал их во все щели, словно хотел поскорее избавиться от ноши. Каждое утро Лена просыпалась с привкусом песка на губах и все еще чего-то ждала… Песок беспощаден ко всему живому. Но, может быть, она ошибается? Может, все-таки уезжать не сегодня?..

… Вернувшись из очередного маршрута, Алексей узнал, что Лена уехала. Уехала совсем. Ничего не сказав ему и даже не простившись.

В этот день казалось, пустыня взбесилась. Песчаные валы, разогнавшись над бесконечными просторами, с размаху били по лагерю. Срывали и уносили палатки, ломали доски тепляка, окружавшего скважину. Сотни тонн песка висели в воздухе и волнами шли на лагерь.

Часто между двумя песчаными зарядами не было и часа передышки.

Рычал и гремел, напрягаясь иногда до злобного воя, раскаленный и замученный мотор. В отстойнике осталась лишь мутная лужица грязи. Ею захлебнулся насос. Застонав, остановился движок. Не было больше воды. Не было машин, дорог. Был ветер. Он нес песок.

Алексей стоял у скважины. Собственно, делать ему тут было нечего. Через пролом в стене тепляка доносился монотонный голос радиста:

— База… База… База…

Это тоже совсем ни к чему. При такой буре помехи слишком велики. Но все что-то делают. Люди не могут остановиться, как остановился мотор.

Алексей вернулся в свою палатку, пользуясь тросом, протянутым до самого входа. Ничего не стоило заблудиться в сплошной песчаной буре, поглотившей весь мир.

Он без сил опустился на раскладной стул и сидел неподвижно, пытаясь понять еще не оформившуюся в слова, но очень важную мысль, родившуюся где-то на самой грани сознания.

От бушевавшего снаружи песка его отделили сейчас лишь непрочные стены брезентовой палатки. Здесь все наполнено песком до самых краев. Даже вода хрустит на зубах от попавших в нее песчинок.

Если взять микроскоп и рассыпать на предметном стекле эти крохотные прозрачные крупинки, то взгляду неожиданно откроется их странный и по-своему прекрасный мир. — Очень многое зависит от точки зрения. Или от точки отсчета, от начальной точки координат…

Стоит двинуться вниз по оси, сквозь прозрачную решетку отдельного кристалла кварца, и, если удастся миновать молекулярный слой, пройти с помощью очень мощного современного микроскопа в сокровенный мир первозданных кирпичиков, составляющих атомы, — то там, за ними, внутри них, можно обнаружить целую вселенную… Бесконечно малое переходит в бесконечно большое… Не об этом ли говорил Николай накануне их последнего маршрута? Что он имел в виду, когда пытался объяснить ему структуру параллельного мира, замкнутого на наш, где-то здесь в этих пылевых вихрях, раз за разом проносящихся сквозь человеческую судьбу? И почему именно сейчас он вспомнил об этом?

К вечеру буря ненадолго стихла, над лагерем высыпали ослепительно яркие, словно начищенные до блеска звезды, а утром Алексей увидел мираж.

Он отошел от лагеря совсем недалеко, на какие-то сто-двести метров, когда за соседним барханом в дрожащем мареве воздуха возник город-видение… Вся странность миража была в том, что этого города не могло быть на Земле. Никто не строил таких городов, и вряд ли когда-нибудь построит на нашей планете эти перевернутые острием вниз конуса. Земная гравитация не позволит существовать подобным строениям. Откуда же они взялись в пустыне? Алексей привык считать, что миражи всего лишь отражение реально существующего мира, пусть далекого, но все же реального.

Но этот мираж совершенно не походил на те, которые он знал. Обычно миражи возникают к вечеру, когда раскаленный спокойный воздух плывет над барханами, словно слой плотной воды, и их никогда не бывает после бури, в прохладном утреннем воздухе, — но этот мираж возник именно сейчас. И он был слишком четок, слишком реален для простого миража, — казалось, стоит пройти сотню другую шагов и можно будет прикоснуться к стенам фантастического города, выросшего посреди пустыни.

Эта фата Моргана оказалась настолько убедительной, что Алексей не смог удержаться и прошел эту сотню шагов к миражу. Строения приблизились, теперь можно было различить отдельные детали в стене и крепостных воротах, совершенно не соответствовавших по внешнему виду нереальным конусам, находившихся внутри крепостного вала.