— Эти джонни затеяли мятеж, убили пару сотен тысяч американских парней, да еще и застрелили насмерть президента. И что мы должны были сделать — погладить их по головке? Мы их побили, и сполна с ними рассчитались. Насколько я могу судить, они это заслужили.

— Ну да, а с тех пор с нами рассчитываются они. — Майклс устало поднял руку. — Да черт с ними. Как ты уже сказал, нам следует беспокоиться о «сейчас». Но теперь, когда Дюканж мертв, какие еще у нас есть каналы для проникновения в мятежное подполье?

Рот Морри Гарриса скривился, как будто ему попала туда какая-то гадость:

— Насколько я знаю, хороших каналов у нас нет. Мы все эти годы слишком много рассчитывали на местных негров. Из-за этого белые доверяют нам еще меньше. Впрочем, может быть, Дюканж успел с кем-нибудь поговорить до того, как его убили, и этот кто-нибудь попробует с тобой связаться.

— И что же, по-твоему, я должен делать? Сидеть в своем номере в ожидании звонка, словно девушка, которая в волнении гадает, позвонит ей парень или нет? Хорошенький, черт возьми, способ проводить время в романтическом Новом Орлеане.

— Видишь ли, романтизм тут такой, что дня через три заразишься чем-нибудь непременно, — ответил Гаррис, подбирая с тарелки последние куски помпано. — Да, деньгами чертового янки они не побрезгуют, но зато уж обдерут как липку. Небось ржут как лошади, заработав на наших парнях в форме целое состояние.

— А иногда они деньгами брезгуют. — Майклс рассказал о неудачных попытках заплатить полудолларовой монетой с Линкольном.

— Да, видел, — сказал Гаррис. — Что ж, если им охота плевать в колодец, то я не возражаю. — Он положил на стол пятерку и пару однодолларовых бумажек. — Сегодня плачу я. Что ни говори, а еда в этом проклятом городе просто адски хороша, это уж точно.

— Согласен на все сто. — Майклс и Гаррис поднялись из-за стола. Они вышли из «У Антуана» раздельно, с интервалом в пару минут. На пути назад к отелю «Новый Орлеан» Майклс все время проверял, не следит ли кто-нибудь за ним. Он не заметил ничего и никого подозрительного, но что это доказывало? Если бы даже «хвостов» было несколько, то все равно на таких переполненных улицах он никак не смог бы их заметить.

Вскоре скопление народа стало еще большим — движение по улице Рампарт прервала похоронная процессия. Повозку с гробом везли две черные лошади, а кучером был худой и сонный белый мужчина, чей цилиндр и фрак выглядели необычно и даже гротескно. За ним следовали другие повозки и экипажи, а также пара машин.

— Ладно, поехали, двигайся! — закричал военный полицейский, когда процессия наконец прошла.

— Заставили б нас ждать чуть дольше, так мы бы все состарились и угодили в печки, — сказал один из местных, и несколько других переходящих улицу людей засмеялись. Майклс хотел спросить, что за печки имелись в виду, но промолчал, так как любое его слово выдавало в нем ненавистного оккупанта.

Вернувшись в отель, он остановился у стойки, чтобы спросить, не было ли для него каких-либо сообщений. Сегодня за стойкой стоял негр в модном костюме и галстуке. На его правом нагрудном кармане красовалась медная табличка с именем: «Фаддей Дженкинс». Проверив картотеку, он покачал головой.

— Будьте уверены, сэр, что мы сделаем все возможное, чтобы вы получили любые сообщения, которые будут для вас предназначены, — сказал он. Акцент Майклса не раздражал его ни в малейшей степени.

— Большое спасибо, мистер Дженкинс, — сказал Майклс.

— Мы рады обслужить вас, сэр, — ответил негр. — Если вам потребуется что-нибудь еще, то мы с удовольствием выполним любую вашу просьбу.

— Вы очень добры, — сказал Майклс. Конечно же, Дженкинс был добр к северянам не без причины. Именно федеральное правительство гарантировало неграм политическую власть в былой Конфедерации. Поскольку Шестнадцатая поправка отобрала избирательные права у большинства мятежных солдат и их потомков, черные составляли подавляющее большинство тех, кто правом голоса обладал — и, естественно, использовали это право в собственных интересах.

Майклс задумался над этим фактом по пути к лифту. Белый лифтер приподнял кепку с тем же неискренним подобострастием, которое Майклс уже успел заметить и раньше. Он мысленно поинтересовался, как этому парню нравилось подчиняться человеку, чьи предки, может быть, были рабами его прадеда. Собственно, ответ на этот вопрос был предельно ясен. Республиканцы всегда могли рассчитывать на избирателей Юга, ибо черные прекрасно понимали, как долго они останутся у власти, если Шестнадцатая поправка прикажет долго жить.

Внезапно Майклса охватило любопытство, и он спросил лифтера:

— А почему на стенах всюду написано «Янки — вон!», но нигде нет «Долой Шестнадцатую!»?

Лифтер уставился на него, словно похоронных дел мастер, прикидывающий, поместится ли клиент в гроб. В конце концов он ответил, произнося слова медленно и таким тоном, как если бы разговаривал с дебилом:

— Таких надписей нигде нет по той причине, что если б мы просили вас ее отменить, то это бы означало, что вы, чертовы янки, вообще имеете право находиться здесь и управлять нами. А вы такого права не имеете.

«Вот так-то,» — подумал Майклс. Остаток поездки на лифте прошел в молчании.

Вентилятор под потолком номера завертелся и начал разгонять воздух. Это немного помогло, но только немного. Майклс выглянул из окна. Он увидел заросли папоротника, растущие у стены кирпичного здания напротив. Даже и без дождя, который наконец-то прекратился, воздух был достаточно влажен для того, чтобы все вокруг прорастало и расцветало.

В следующие несколько дней Майклс мог любоваться папоротником сколько угодно — времени у него было в избытке. Как и приказал ему Морри Гаррис, он сидел в номере и ждал звонка. Если он и выходил наружу, то только с целью поесть. Даже непреклонная враждебность большинства белых новоорлеанцев не могла испортить местные деликатесы.

Он отведал вареной говядины в ресторане «У Мейли», крабового мяса au gratin «У Галатуара», густого ракового супа в «La Louisiane», langouste Sarah Bernhardt «У Арно», и, для разнообразия, свиных ножек с квашеной капустой «У Колба». Когда ему никуда идти не хотелось, он ел в не менее превосходном ресторане отеля. Майклс уже начал замечать, что его брюки и воротники стали теснее, чем были до его прибытия на Юг.

Однажды ночью его разбудил шум выстрелов, раздававшийся неподалеку. Его охватила паника—паника и стыд. Неужели началось восстание, которое он приехал предотвратить? Как это будет выглядеть в его личном деле в ФБП? Потом он понял, что если восстание действительно началось, то любой чертов янки, которого поймают джонни, будет слишком мертв, чтобы беспокоиться о пометках в личном деле.

Минут через пятнадцать выстрелы прекратились. Впрочем, Майклсу понадобилось часа два, чтобы заснуть снова. На следующее утро он проверил все радиостанции, а днем просмотрел также и газеты. О ночных выстрелах не было сказано ни слова. Попытайся кто-нибудь это слово сказать — и на него тут же обрушатся подобно груде кирпичей прокуроры, вооруженные «Актом о призыве к мятежу».

Жители Лояльных Штатов самодовольно утверждали, что этот «Акт» был крышкой, закрывавшей кипящий южный котел. Раньше Майклс верил в это и сам. Теперь же он ощущал весь тот пар, который давил на эту крышку снизу. Когда этот котел взорвется—если он взорвется…

Следующей ночью, чуть позже одиннадцати, зазвонил телефон. Майклс вскочил и бросился к нему.

— Алло? — сказал он резко.

Голос на другом конце провода был так приглушен, что нельзя было разобрать, мужской он или женский. Неизвестный собеседник произнес:

— Приходите в «Дом настоящего абсента» в три часа утра на представление. — На этом связь оборвалась.

Майклс издал мученический вздох.

— Три часа утра, — пробормотал он, не понимая, почему конспираторы не могут работать в нормальные часы, как все приличные люди. Он спустился в ресторан и выпил пару чашек крепкого кофе с бренди. Приготовившись таким образом, он отправился в жаркую ночь.