Елена Свительская
Амэноко, Дитя дождя
Каждый раз, когда идёт дождь, я вспоминаю эту историю - и сердце моё тогда наполняют самые противоречивые чувства. Среди них и глубокое восхищение, и непередаваемый страх, и самая тёплая нежность, и ядовитая горечью грусть. Она оставила яркий след в моей памяти, самый яркий из всех. Хотелось бы мне сказать, что она - самый важный человек для меня, но я не могу, так как человеком она не была. Звали её Амэноко, Дитя дождя. И в первый раз мне довелось увидеть её в дождливый день. А впрочем, хватит уже обо мне, да о моих мыслях и чувствах! Мне так хочется хоть кому-нибудь рассказать о ней!
Жил-был когда-то придворный и учёный. Родители нарекли его Хикару, в честь известного принца Хикару Гэндзи. Кто из аристократов не знает о талантливейшем, красивом и умном завоевателе женских сердец из популярного когда-то у аристократов романа "Гэндзи-моногатари"? Разумеется, родители желали сыну лучшей участи. Вырос мальчик - и стал придворным, учёным стал. Но не самым талантливым, так как многовато времени тратил на прелестниц из знатных домов и весёлых кварталов. Женили его рано. Жена скоро родила ему дочь. Симпатичную девчонку. Дорога была сердцу отца мечта отдать дочку служить наследному принцу, так, глядишь, и наследника престола родит. А другой любви кроме как к своим честолюбивым планам, у отца Аюму не было. Да и жена ему быстро прискучила. Тем более, что сына до сих пор не родила, а как же приличному человеку и без наследника?
Шли годы, подрастала единственная дочь учёного... И отец, на дочь глядя, ещё больше невзлюбил жену: не хороша ему казалась Аюму. Вот среди обычных людей хороша, но красавиц-то в Ниппон* хватало, а среди красавиц девчонка была бы так себе. Как такую императору или наследнику в услужение отдать? Да и жёны, наложницы его девчонку засмеют. Там же, во дворце, для потомков солнечной богини самые прекрасные из цветов собраны, ну, кроме тех, которых наглецы сорвать успели! И, нет, чтобы с горя податься с головой в науку - глядишь и вышло бы чего путное - подался аристократ с головой в иные увлечения. Злые языки ворчали, что нет в весёлых кварталах женского изголовья, рядом с которым наш герой не лежал.
Шли годы... Минуло Аюму четырнадцать вёсен - впору уж и о женихах отцу призадуматься. А он всё гнался за чужими улыбками и мимолётной женской красотой. Тем более, что жена его уж и стареть начала, красота её увядать начинала. И однажды, возвращаясь под утро из весёлого квартала, попал наш герой наизлобнейших киотских новостей под страшный дождь. Видно, то небо и кто-то из милостивых богов решили показать, какие реки слёз за все года вытекли из глаз его жены. Ветром и дождём смыло слуг Хикару по разным улочкам. И остался он под небесным водопадом один, промокший и замёрзший. Брёл, не зная уж куда. Гром раскалывал небо и его голову через уши расколотить вдребезги пытался... Многочисленные красивые одежды вымокли и стали как камни, как ледяные глыбы... Жуткие яркие зловещие молнии безжалостно разрывали на клочки небо... А потом грохотнуло да полыхнуло так, что он повалился на колени, закрывая уши, полуослепнув от вспышки гнева небесных богов. И казалось ему, что сейчас поразит и его небесный огонь - и всё. А ведь он ещё к той новенькой из весёлого квартала ни разу не заглянул, как тут помирать-то? Новый порыв чудовищного ветра шваркнул его лицом в грязь, распластал по дороге. А когда поднялся трясущийся Хикару, то решил, будто свихнулся от пережитого.
Она медленно шла по мокрой дороге, шлёпая деревянными сандалиями. Многочисленные кимоно её вымокли, обтянули хрупкую фигуру. Пряди волос выпали из сложной причёски... Длинные, густые волосы, они доставали до земли... Кожа её была белее снега, губы чуть тронуты алой краской, глаза спокойные, словно и не было дикой непогоды вокруг... А какая изящная и обворожительная шея поднималась над воротами многослойных кимоно! Шея, которую высокая, рассыпавшаяся причёска почти не скрывала! Да в руках несла молодая незнакомка ручку от унесённого ветром зонта... Она медленно шла ему навстречу... Очередной громовой раскат прозвучал, а мужчина даже не шелохнулся. Очередной порыв ветра унёс сердце его и память куда-то вдаль...
Конечно, такая красавица просто не могла быть одна... Ну, не настолько ж мужчины слепы? А впрочем, ему тогда подумалось, что всё равно, кто покровитель её: он бы ни сёгуна, ни императора бы не убоялся... Сам настолько ослеп, что не заметил на подоле её нежно-розового, почти белого, верхнего кимоно почти смывшееся пятно крови... да на рукаве её правой руки была кровь... Подошёл, спросил, как такая красавица оказалась одна, позабытая на улице в эту страшную непогоду. Оказалось, шла она проведать больного отца. Не смотря на непогоду пошла, так как совсем плох старик стал в последние дни... От такой преданной дочерней любви восхищением зажглись глаза аристократа, проводить обещал. Да вот как-то спутала непогода всё, сплела когда-то известные улицы в диковинный лабиринт: шли к умирающему старику, а набрели на ворота усадьбы, принадлежащей Хикару. И подумал аристократ, что старик-то всё равно умрёт, а ему ночью уж более ничьи объятия так сердца не обожгут. И пока он смотрел на именную табличку у ворот да придумывал предлог, как увлечь девушку внутрь, не заметил, как она задумчиво облизнула губы, смотря на него. И, недолго думая, боясь упустить прелестную незнакомку, предложил ей погреться в его доме да испить горячего чая. И настороженно замер, взволнованно ожидая ответа. И ответила ему красавица, что страшно продрогла, так что чаша с горячим чаем пришлась бы очень кстати. Разумеется, слуги первым делом не на кухню побежали, а в Северные покои. С рыданиями упала госпожа на своё ложе. Но что поделать-то? Ежели до того обезумел муж, что какую-то девку уже в свой дом приволок, то уж рыдать и на колени падать пред ним бессмысленно. А ещё сердце страх сковал: не родила она ему пока сына. Стало быть, ценности то у неё почти и никакой. Может, он и слушать её не захочет.
Отгремели громовые раскаты, стих чудовищный ветер. А ужаснейший ливень, как ни пытался, Киото с лица земли так и не смыл. Всю ночь провалялась, рыдая, госпожа Северных покоев*. Всю ночь молилась богам в своих покоях несчастная Аюму. Но напрасно. Осталась коварная красотка в их доме. А на вторую ночь испили она и Хикару сакэ из чаш друг друга - и осталась незнакомка в их доме младшей женой. Звали её Амэноко, Дитя дождя...
Дни в Северных покоях поползли как улитки. От постоянных слёз подурнела их госпожа. Заперлась, то рыдала, то богов молила о сыне. Да как тут богам помочь, ежели все ночи проводил обезумевший муж в покоях другой жены? Так бы до старости там просидел, но как-то закапризничала красавица. Захотелось ей новых шелков да гребней в волосы, да и, что уж скромничать, заколок золотых для причёски тоже бы хотелось ей. А поскольку семья мужа богата была не сильно - красавицам очень богатых мужей не бывает, лишь слегка богатые - то оставалось лишь отличиться в учёном рвении или в угождении императору и двору. Страсть как не хотелось Хикару разлучаться с молодой женой, да гневить её не хотелось больше. Никак бросит его? Никак побогаче, покрасивей, да поталантливей найдёт? А ему уж и не жить без неё. И отправился он заслуги да дары добывать.
В тот день рискнула Аюму прокрасться в Южные покои, хоть краем глаза на злодейку посмотреть: мать послала. Надо ж о враге побольше узнать. А там и... и придумать чего? И шепнуть дрянь какую-нибудь злым языкам, а те с удовольствием разнесут. Если в лице изъян, то шепнуть про гадкий вкус супруга. А если хороша, то можно якобы случайно увидеть кавалера, выбирающегося из покоев второй жены. Если муж очень расстроится, то так можно и сына родить... Должны ж быть милосердные боги на небесах!
Ни жива ни мертва от страху и собственной дерзости пробралась Аюму в Южные покои. Подглядела из-за ширм, красивых ширм, каких ни в её, ни в материнских покоях никогда не бывало, как подкалывает волосы в высокую причёску молодая женщина. Видать, из торговцев или простых горожан... Лицо... краше и вообразить невозможно. Фигура хрупкая, как у самой прекрасной мечты аристократа. А уж как красиво подобраны кимоно, чьи слои выглядывают друг из-под друга в вороте и в широких рукавах! Сидит перед зеркалом, в полутьме, заслонившись от дневного света дверями из рисовой бумаги и дощечек, при свете светильника, и тень её... тень её... Побелев от ужаса, смотрела словно прикованная Аюму на тень девятихвостой лисы... Ей казалось, что хуже второй жены-красавицы отец ничего и вообразить не может. А наслали боги иль демоны проклятие того хуже: привёл отец в дом злодейку-кицунэ. Да ещё и с девятью хвостами, знать, уже много людей сгубила, от многих врагов научилась сбегать.