Ну и нравы у них!

О каком счастливом детстве может идти речь, когда, ох уж эти естественные потребности растущего организма! и пошалить нельзя, без разрешения с дерева яблоко сорвать непозволительно. В чужой огород за морковкой и огурчи-ком не залезь, из рогатки в стекло или в пролетающую пи-чугу не стрельни. А в юности? Ни подраться тебе, ни по-курить в подворотне. Да и самой подворотни в замках се-мейства Скрудж тоже не найти, — те, которые были, зало-жили камнями, а новые сейчас не строят, не модно.

Она помнит, как почти пять лет ходила в школу мимо велосипеда, который кто-то оставил возле булочной. И стоял он и днем, и ночью, и летом, и зимой, припорошен-ный снегом, пролитый дождем. Одинокий, забытый, боль-ной. И никто не решался даже переставить его с места на место без хозяйского соизволения. Пыль на мостовой про-тирали, боялись колесо неосторожным движением потре-вожить. Владелец ателье, что напротив, сжалился как-то, взял кисточку беличью, машинное масло и аккуратненько смазал все порыжевшие ржавчиной места. И все извинялся перед соседями, что не мог равнодушно смотреть, как ме-ханизма портится. А потом выяснилось, что хозяин попал в больницу и там умер. Наследники, оформив наследство, не нашли велосипеда в гараже и подумали, что старичка сдали на металлолом. Пять лет понадобилось, чтобы найти его и не удивиться, что он остался на том самом месте, с которого хозяина увезли на карете скорой помощи.

Ох, ну и нравы у них!

А в пансионате для благородных девиц как было? Ке-льи, шкафы, комоды не имели ни замков, ни запоров.

С молоком матери впитывалось: чужое брать нельзя, скрывать воспитанному человеку нечего, вся твоя жизнь проистекает на виду у многих. Ты должна знать это и быть готовой в любой момент отвечать за любые свои поступки и проступки. Ты — дочь древнего рода лордов, гордая лор-дочка, нет, лордесса-поэтесса, нет, лордушка-подушка. Одним словом, леди, как и все прочие бабы твоего древне-го рода.

Степень свободы определяется степенью несвободы людей, находящихся рядом с тобой.

Так было в теории.

И почти всегда на практике.

Пока воспитанницы не оставались один на один сами с собой. Тут уж… И откуда что взялось? Вроде все мадамы из благороднейших семейств, где каждый глаз оберегали от неприглядного, слух от неподслушного, а руки от ша-ловливости? Ан, нет, уберегали, да не уберегли. И черти-ков в юных мадамах трижды больше чем в самых проказ-ливых проказниках с какой-нибудь сорок восьмой авеню. И немудрено. Одно дело каждый день из себя выплески-вать накопленное, как все нормальные дети делают. Со-всем другое, когда чертики внутрь загоняются, спрессовы-ваются, один на другой наслаиваются, забродят как на хо-роших дрожжах, а потом с таким хлопком изо всех щелей!

Вы только посмотрите, какие нравы у них.

Уже в восемь лет все девочки из пансионата знали, что если развернутый презерватив опустить в кастрюлю, то в него можно совершенно спокойно вылить три литра густо подкрашенной марганцем воды. Для чего? О, вы, как я по-смотрю, еще более благородных кровей! Надо завязать и, аккуратненько переворачивая кастрюлю, перелить под простынку патронессы, которая не разрешает после отбоя хихикать, читать романы про любовь, да какой там читать! Просто прыгать по кроватям и драться подушками! Три литра подкрашенной воды растекутся плоской лепешкой под простынкой. И могут сидеть в засаде хоть сколько: час, день, месяц. Пока не дождутся упавшей на них голо-вы, это если вы под подушку подложили, или чего-нибудь потяжелее. От любого чувствительного прикосновения чувствительная резина неслышно прорвется, вода вырвется на свободу и доставит домомучительнице и ее любимым воспитанницам разливанное море приятных впечатлений.

В девять лет девочка свободно разговаривала на фран-цузском, немецком и родном английском. Танцевала все, что положено танцевать на светских приемах и молодеж-ных дискотеках. Прочитала все книги, рекомендованные министерством специального пансионатного воспитания для девиц своего круга, и худшую половину из категори-чески не рекомендованных к прочтению. Умела написать правильное письмо и ровно приклеить на конверт марку.

В десять лет ее взяла под свое покровительство двена-дцатилетняя герцогиня N. Натали с сего дня забыла, что такое издевательства старших и черная работа по чистке общественных унитазов собственными зубными щетками, извазюканными до локтей то ли отбеливающим колгейтом, то ли очерняющим уотергейтом. Зато в совершенстве по-знала технику и таинства лесбийской любви.

Ну, скажу вам, и нравы у них!

Через два года герцогиня окончила полный начальный курс элитного обучения, оставила Натали свое покрови-тельство и уехала учиться в колледж при университете Дружбы имени Лумумбы. А Натали долго скучала, ходила, понурая, от графини к герцогине и обратно, и у всех выс-прашивала:

— Как вы считаете, лучше вскрыть вены топором или вылить ведро ужасной уксусной эссенции прямо в голод-ный желудок?

На что следовало глубокомысленное:

— Топор, милочка, может быть тяжелым. Вы его не оси-лите.

— Топоры грязные. Им старое мясо рубят. Вы себе ин-фекцию занесете.

— Топором лучше с размаху по башке, как в седьмой главе романа о Бабукаразюках.

— А от уксуса тело сильно воняет и червяков отпугивает.

— Да-да, и труп дольше не гниет.

Полученные ответы были максимально полными, охва-тывали все, что можно отхватить старым грязным топором и навевали другие посторонние мысли.

— А сунуть с разбегу голову в петлю легче, чем прыгнуть с волжского утеса в мировой океан? — не успокаивалась на достигнутом Натали.

Высокородные товарки, как вы уже поняли, были в во-просах суицида людьми весьма осведомленными. Не раз слышали от… ну, вы поняли от кого! Тема была живой и падала на благодатную почву. Начинались многочасовые рассказы страшилок и смешилок из собственных генеало-гических ветвей, листьев и корней. Круг вовлеченных в разговор возрастал по геометрической, только что изучен-ной ими на уроках сложения прогрессии. Незаметно меня-лось направление разговора, и вот уже, насмеявшись до колик, наобнимавшись до засосов на спине и пониже, за-певали любимые самоубийственные песни и расползались по согретым привидениями кроватям.

ВТОРОЙ КОНЮШИЙ

Перестав быть любимой и собственностью герцогини N, Натали вернулась в круг подруг и стала общей собствен-ностью, то есть дружной со всеми и доступной для всех. Девушек, господа, девушек!

Вы не подумайте, что они там, в пансионатах своих, только ерундой занимались. Как всякую светскую даму высшего общества, Натали многому научили для практи-ческой жизни на воле, если за точку отсчета брать их пан-сионат, и в неволе, если предположить, что она сразу же выйдет замуж. Юная леди весьма сносно умела стряпать пироги, правда кормить ими предпочитала других; жарить на сковороде фасоль, сдобренную капустой и сухарями в сметане; шить куклам платья, а себе хвостики для косичек; штопать собственные колготки и мужские носки; и даже стирать использованные полиэтиленовые мешочки, а дыр-ки в них умело заклеивать скотчем.

Сильверстоун издавна известен всей добропорядочной Англии и остальным Шотландиям и Уэльсам лучшими ко-нюшнями. Породистые лорды и чопорные сэры приходили сюда полюбоваться на породистых рысаков древних кро-вей, сделать ставки, достойно проиграть или безразлично выиграть, не показав ни одним дрогнувшим мускулом ра-дости или огорчения.

Их высокопородистость на фоне высокопородистости скаковых лошадей приобретала еще больший блеск. Даже походку свою, наклон шеи, линию спины и томность глаз господа лорды копировали с жеребцов. Мы могли бы предположить, что господа сэры и лорды, как существа более организованные, не стали бы копировать каких-то там арабских либо русских скакунов. Пусть их копируют, с них берут пример. Но кони они и есть кони. Им на приемах не сидеть, семь пар приборов за столом не менять, им, во-обще-то не грех и на людях, посреди ипподрома, хвост за-драть и показать всем свое к их, господской породистости отношение. Так что пусть господа пример берут. Господам бы к их важности еще и прыти, цены бы на рынке скакунов не было.