Костя чистил картошку на кухне, а Вика, разыскав где-то и натянув на себя голубой спортивный костюм Павлика, сидела, подобрав ноги, на кушетке, листала какой-то альбом.

– Ой, Павлик! – обрадовалась она ему.

Павлик буркнул в ответ:

– Я сейчас… – И, зачем-то показав ей бидон, шагнул в кухню.

Костя был тоже рад ему. Положив набок табурет, он сидел над кастрюлями, в одной из которых была картошка, в другой вода, между ними возвышалась горка очисток. Свои длинные, роскошные волосы он повязал ремешком, как делал это на заводе. И вид у него был мастеровой.

– Ну, как?! Чего ты долго?! – Павлик поставил бидончик на плиту, как это делала мать, и остановился против Кости, тупо глядя на большой кухонный нож в его руке. Костя насторожился. – Ты чего, Павка?.. Что-нибудь не лады, а?..

А Павлик просто не знал, что сказать ему, как сказать…

Костя заметил это. И хотя все время говорил шепотом, чтобы не услышала Вика, теперь вовсе понизил голос:

– Случилось что-нибудь, да, старик?..

– Аня… – наконец проговорил Павлик, по-прежнему бессмысленно тараща глаза на нож в Костиной руке, и запнулся. Потому что не мог сказать: «Пропала Аня, нет ее больше», хотя мысль эта сверлила мозг. Сказал: – Аня куда-то делась…

Костя оглянулся на ширмочку, привстал, чтобы включить репродуктор, штепсель которого мотался по стене рядом с ним. В уши грохнула оркестровая музыка.

– Ой, хорошо! – донеслось из комнаты. – Чего вы раньше не догадались?

– Как это – делась?.. Куда делась? – тревожно спросил Костя.

Павлик с пятого на десятое рассказал ему, как побывал за Жужлицей, об Аниной матери, о санках в полынье…

И Костя наверняка понял, что это значит. Уронив нож, обхватил голову руками, потом жестко провел по волосам от висков к затылку.

– Нет, Павка! Не может быть! Тут что-то не так! Она еще найдется, вот увидишь! Ну, чего ты?! – Костя встал, заметив недоверие в его лице. – Чего ты – совсем?! – Легонько встряхнул Павлика. – Ерундово только, что я тут… Ну, выскочить не могу! Одно у нас к одному… Самое главное – ты не волнуйся раньше времени! – Павлик слушал его как бы автоматически, потому что должен был слушать… – Ну! – приободрил его Костя. – Держишься?! – Павлик кивнул. – Это главное, старик! Нос не опускать! Все как-нибудь… – Костя оглянулся на картофельные очистки у ног и в досаде опять опустился на табурет. – Мы, Павка, еще разберемся в этом деле! Я вот сейчас…

Павлик не забыл, что Костю должно беспокоить и другое. Рассказал, как повстречался с баптистом, Викиной матерью, о чем они расспрашивали его. Теперь уехали… Здесь все шло по плану, и это немножко обрадовало Костю. А глядя на него, и Павлик почувствовал некоторое облегчение. Но про суворовца и про жену Кузьмича он говорить не стал.

– Ну, Павлик! – нетерпеливо позвала Вика, словно бы она окликала его уже битый час. Костя схватился за картошку.

– Я, Павка, быстро это соображу!.. Ты посиди с ней! И не беспокойся. Может, все обойдется. Только… – Костя замялся, подыскивая нужное слово. – Ты ей не говори… Ну, про Аню! Ничего мы еще не знаем. Вот дела… – сокрушенно вздохнул Костя и с удвоенной энергией принялся за картошку. Павлик вышел от него в комнату.

– Ну, чего ты там?! – упрекнула Вика. – Иди сюда. Откуда это у вас картинки? – Павлик подошел одетым. Вика обратила на это внимание. – Почему ты пальто не снимаешь? Гулять собрался?

И ее радостная улыбка, и гнутые пряди, которые она уложила серпами на висках, и все это легкое облако ее пушистых волос чем-то неожиданно покоробили Павлика. Только теперь он с неприязнью подумал: зачем она костюм взяла? Да еще без разрешения…

Вика перемены в его настроении не заметила.

– Садись. Погляди… – Она притянула его за рукав, усаживая рядом с собой. И листнула альбом, чтобы найти какую-то репродукцию. Но, взглянув на Павлика, неожиданно расхохоталась. И, запустив руку в его теплую шапку, сдернула ее с головы. – Где это ты, а?!

Из необходимости быть вежливым Павлик замкнулся, чтобы не выдать своей неприязни. И как безразлично слушал ее, не вникая в смысл того, о чем она говорит, так безразлично уставился теперь на шапку в ее руке. Потом взял и равнодушно осмотрел ее. Мысли его работали вяло, как одеревенелые, и тогда он еще ни о чем не догадался.

Кожа под кроличьим мехом была аккуратно разорвана поперек головы, словно бы он где-то со всего маху налетел на гвоздь или на сучок…

– Где это ты?! – радостно повторила Вика. И зачем-то взъерошила ему волосы, которые были хоть и не такие длинные, как у Кости, но такие же густые, темные.

– Я сейчас… – буркнул Павлик, вставая и направляясь к двери. Причина искать свою старую шапку давала возможность избавиться от Вики. О том, что шапка ему вообще не нужна сейчас, он даже не подумал.

– Куда же ты? Павлик! – рассердилась Вика. Он оглянулся.

– Я сейчас… Шапку найду…

И, выйдя в коридор, тщательно прикрыл за собой дверь. Его старая каракулевая шапка висела на гвозде рядом с выходом, и была чуточку маловата ему. Татьяна Владимировна долго жаловалась, пока он носил ее, что стало невозможно купить хорошую шапку. И позавидовала однажды, увидев Аню в новенькой, белой: «Вот бы Павлику такую же…» Аня сказала, что какая-то бабка продает с рук на Буерачной. Татьяна Владимировна побежала и принесла Павлику эту, кроличью…

Теперь он повесил ее на гвоздь вместо каракулевой. Помедлил, раздумывая, возвращаться ему или не возвращаться… Зачем-то еще раз придавил спиной дверь и решительно скользнул на улицу.

Только здесь он спохватился, что, наверное, должен рассказать Вике про свою встречу с ее матерью, про их отъезд…

Но распахнул калитку и двинулся к реке. Единственным желанием было – никого не встретить, чтобы не думать, не отвечать на вопросы…

Улица, к счастью, выглядела пустынной даже за Жужлицей.

К полынье он вышел не по тропинке, что вдоль реки, а через огороды, и сначала долго наблюдал со стороны, затаившись под укрытием сосен, потом, когда убедился, что никого из знакомых около горки нет, подошел ближе. Людей возле горки стало больше. Все терпеливо ждали чего-то и, разбившись на группы, судачили между собой.

Внизу, у самой воды, прохаживался туда-сюда милиционер.

Анины санки стояли на том же месте. А ее матери все не было… Теперь это уже обеспокоило Павлика. Может, она еще не знает?..

Когда остановился над спуском, не мог вспомнить, зачем шел. Потом спохватился: думал послушать, о чем толкуют между собой люди. И некоторое время теперь ловил обрывки чужих бесед… Но люди говорили каждый о своем.

В группе мужчин обсуждали позавчерашнее ограбление в Зареченском. Павлик слышал это еще накануне от матери.

– А чего это милиция здесь? – спросила старушка в сиреневом пальто у соседки. Та оказалась без зубов, но говорливая, звонкоголосая:

– А стережет! Мож, снежок! Мож, санки…

Как всегда в подобных случаях, между взрослыми сновали мальчишки.

Павлик двинулся назад, в сосны. И тем же путем, через огороды, вышел на улицу. Облака заволокли все небо. Оно сделалось низким, серым. И огороды, черепичные крыши, деревья в садах, даже воздух – стали серыми. Павлик не шел, а словно бы плыл в этой серости, как в пустоте. И в пустоте медленно ворочались его мысли, не наталкиваясь ни на что, ни на чем не задерживаясь.

Стиснул в кармане записную книжку. Она все время как бы поддерживала его. Но вместе с тем и немножко пугала почему-то, эта Анина книжка.